Нянька для олигарха

Нянька для олигарха
Ирина Александровна Мельникова

Авария на переезде… Надежда не сомневалась, что она была подстроена.

Кто-то изрядно раскошелился, чтобы расправиться с этим «олигархом», как себя назвал Андрей Зарецкий.

Но почему все-таки она бросилась спасать самоуверенного мальчишку от пули киллера? Сработала профессиональная привычка, ведь Надежда – полковник милиции в отставке, только-только уволилась из органов?

Нет, она не должна себя обманывать – просто парень безумно похож на Евгения Меньшикова, первую и единственную любовь всей ее жизни. И вот теперь этот юный нахал предлагает работу: стать его консультантом по безопасности и выяснить, кто заказал покушение.

Надежда не хотела связываться с Андреем, не убедившись, что он действительно честный бизнесмен, как утверждает. Но желание увидеть отца «олигарха» оказалось сильнее сомнений…

Ирина Мельникова

Нянька для олигарха

Глава 1

– Мадам! Белье сдавайте! – буркнула за ее спиной проводница. – Через час санитарная зона, закрою туалеты! – Последняя фраза напрямую не относилась к Надежде. Проводница проорала ее для всех пассажиров вагона скорого поезда, следовавшего из Москвы в Белогорск, которые тотчас потянулись по узкому проходу и покорно выстроились в очередь в обоих концах вагона.

Не обращая внимания на перемещения за спиной, Надежда продолжала стоять возле окна и наблюдала, как мелькают мимо перелески и низкие холмы, поросшие редким лесом. На полях зацветала гречиха, начинали колоситься рожь и пшеница. Сквозь открытое окно долетали медовые запахи трав, цветов, свежего сена, которое косили на полянах крепкие, голые по пояс, мужики со вздернутыми на лоб сетками накомарников.

Она намеренно не обратила внимания на слова проводницы. До прибытия поезда на конечную станцию оставалось два часа, чтобы сдать белье, потребуется пять минут, не больше. Не надо ей напоминать, она сама привыкла решать, что и когда нужно сделать. И терпеть не могла, когда ей указывали, как в этом случае, высоким и пронзительным голосом.

В проводники им досталась явно истеричная особа. На редкость вздорная и мелочная тетка, чье приближение угадывалось по тошнотворному запаху дешевых польских духов. Она нагло не давала сдачу за постель, экономила туалетную бумагу и мыло, чай приносила жидкий, даже туалет в вагоне поначалу функционировал только один, пока сосед Надежды по купе, моложавый капитан первого ранга в отставке, не возмутился и не сделал ей замечание. Туалет заработал, сдачу вернули, чай, несомненно, стал крепче, а капитану выдавали с тех пор три кусочка рафинада. Но Надежду проводница моментально зачислила в стан своих врагов и не иначе, как «мадам», к ней не обращалась, хотя та как раз в конфликты не вступала, разве только намеренно игнорировала ее желание поставить всех на место и один раз вежливо напомнила, что в русском языке есть очень хорошее слово «пожалуйста».

Причина была проста, как тот же кусочек рафинада. Отставной капитан первого ранга, не скрываясь, ухаживал за своей соседкой: принес ей постельное белье и одеяло, вдвоем они обедали в ресторане, прогуливались по перрону во время стоянок поезда. А к концу вторых суток Николай, так звали капитана, подарил ей букет из полевых ромашек, которые с виду беспризорные дети продавали по вагонам. По этому случаю они тоже на пару распили бутылку армянского коньяка, которая весьма кстати оказалась у него в чемодане.

Конечно, если ты едешь в купе один на один с симпатичным мужчиной, который положил на тебя глаз, и вдобавок распиваешь с ним вино и принимаешь цветы, ничего не остается, как лечь с ним в постель. Впрочем, Надежда не слишком препятствовала традиционному развитию событий, но проводница была другого мнения. Женщина яркая и, судя по взгляду и манерам, одинокая, не привыкшая ограничиваться в связях, она повела себя с бывшим моряком напористо, выказав явный к нему интерес еще в момент посадки Николая в поезд.

Но в этот раз ей не повезло. В соседках у капитана оказалась более молодая и красивая женщина, и проводница тотчас возненавидела ее всеми фибрами своей неприкаянной души. В тот момент, когда капитан готов был уже перейти от слов к делу, эта злыдня в форменной пилотке МПС постучалась в дверь их купе, и через минуту несостоявшиеся любовники оказались в компании двух молодых киргизов, возвращавшихся в родной Бишкек через Белогорск. Они оказались весьма милыми молодыми людьми, хорошо говорившими по-русски и угостившими их отличной дыней и великолепным виноградом, но разочарование, которое испытали капитан и Надежда, уже нельзя было ничем подсластить.

Правда, в час ночи они ушли в тамбур, где вдоволь нацеловались, но это было как-то несерьезно, и Надежда чувствовала себя неловко. К тому же хождение из вагона в вагон продолжалось, хотя и менее интенсивно, в ночное время. И все проходившие мимо них через тамбур в соседний вагон окидывали парочку или многозначительными взглядами, или весело подшучивали, иногда – то были проводницы соседних вагонов – неодобрительно фыркали. В конце концов появились два сопровождавших поезд милиционера и вежливо попросили предъявить документы. Правда, ознакомившись с ними, взяли под козырек, пожелали счастливого пути и ретировались в направлении штабного вагона.

Капитан при этом крайне удивился, потому что милиционеры отнеслись к Надежде с большим почтением и документы вернули с улыбкой, его же просмотрели крайне небрежно.

– Совсем молодые ребята, – сказал он, заталкивая удостоверение в карман спортивного костюма. – Еще не потеряли уважение к учителям.

Надежда уставилась на него.

– При чем здесь учителя? – спросила она, недоумевая. – Или ты принял меня за учительницу?

– А что? Разве не так? – поразился Николай. – С характером, милая, неглупая! Настоящая учительница литературы или истории. Математички – они жестче, а химички – те вообще форменные зануды.

– Господи! – Она закрыла лицо руками и спросила, задыхаясь от смеха: – Николай, ты когда в последний раз встречался с учителями?

Тот пожал плечами, абсолютно ничего не понимая.

– Лет двадцать назад, если не больше. А что?

– Дело в том, что я не учительница, – она вытерла выступившие от смеха слезы на глазах. – Но, честно скажу, ты мне очень польстил. Учительница литературы… – она вновь рассмеялась. – Истории… Знал бы ты, какие истории мне приходилось выслушивать.

Тогда наконец до капитана дошло, и он с некоторым сомнением в голосе спросил:

– Так ты милиционер? Следователь? Или судья?

– Нет, – покачала она головой, – не следователь. И не судья… Но более двадцати лет отпахала в уголовном розыске. А последние семь лет служила его начальником…

Моряк на мгновение потерял дар речи. Но очень быстро нашелся и обнял ее.

– Что ж, это только подбавило перца в кровь! Надеюсь, мы встретимся в Белогорске? Никогда еще не влюблялся в начальника уголовного розыска.

– Тебя потянуло на экзотику? – весело осведомилась Надежда.

– Отнюдь нет, – неожиданно серьезно ответил моряк, – я сразу почувствовал, что ты необыкновенная женщина…

– Необыкновенная учительница литературы? – снова рассмеялась Надежда.

– Врать не стану, мне очень хотелось узнать, чем ты занимаешься. Но ты молчала, а я никак не мог выбрать подходящий момент, чтобы спросить об этом. – И тут же, без перехода, поинтересовался, глядя ей в глаза: – Скажи, ты замужем?

– Нет! – ответила она быстро и отвела взгляд в сторону. – Но это ничего не значит. В Белогорске я проведу не больше суток, а затем уеду в Прохоровку, это село в предгорьях Алтая. Я не была дома тридцать лет. Меня там уже мало кто помнит… Затем я снова вернусь в Путиловск… Через несколько часов мы с тобой расстанемся, а через пару недель вовсе забудем друг о друге. И, скорее всего, никогда больше не встретимся. Ни мне, ни тебе это стопроцентно не нужно. Видишь, я даже не спросила тебя о семье, потому что у меня нет никаких иллюзий в отношении тебя.

– Понимаю, – кривая усмешка скользнула по губам моряка. Он пожал плечами. – Как я мог принять тебя за учительницу? У тебя же ментовский взгляд, и рассуждаешь ты цинично, как и подобает сотруднице милиции. Одного не понимаю, ты ведь была готова переспать со мной? Ведь все шло к тому, и если бы к нам не подселили киргизов…

– Чему ты удивляешься? – изумилась Надежда. – Тому, что я называю вещи своими именами, или тому, что хотела прыгнуть к тебе в постель? Но разве мы не взрослые люди, чтобы позволить себе поступать против устоявшихся норм?

– Мне кажется, ты слишком часто поступала против устоявшихся норм, – бросил с досадой капитан и закурил.

– Ты имеешь в виду, что я спала со всеми подряд? – вкрадчиво спросила Надежда. Бывший каперанг не знал, что хорошо было известно ее сослуживцам и подчиненным. Подобные нотки в голосе полковника милиции Надежды Карасевой означали одно: приличную головомойку, но в этот раз она сдержалась. Все-таки Николай был ей симпатичен, и не стоило омрачать скорое расставание банальной ссорой. – Хотя какое мне дело, что ты считаешь? – сказала она небрежно и посмотрела на часы. – Третий час… Пора спать… Ты идешь?

– Нет, я еще покурю, – сдержанно ответил капитан, и Надежда поняла, что он не на шутку обиделся.

Но извиняться не стала. Что такое особенное она сказала, чтобы он на нее обиделся? Озвучила то, что понятно при любом раскладе. Все, как есть на самом деле! Ни прибавить, ни убавить!

– Спокойной ночи! – беззаботно попрощалась она и направилась в купе, хотя знала: спокойной ночи у нее уже не будет. Чего скрывать, капитан ей понравился больше, чем следовало. И она искренне жалела, что им придется расстаться. Но ни при каких обстоятельствах не призналась бы в этом. Зачем подвергать себя соблазнам? Мужчины, как правило, быстрее забывают о мимолетных связях и не воспринимают легкий дорожный флирт как повод для продолжения знакомства. Она уже не в том возрасте, чтобы мечтать о великой любви и неземной страсти. Была в ее жизни и великая любовь, и неземные страсти. И что из того? К сорока пяти осталась у разбитого корыта и рада, если на нее обратит внимание какой-нибудь стареющий ловелас.

Конечно, она несколько преувеличивала, бывший капитан первого ранга никак не смахивал на ловеласа, тем более стареющего. Но легче быть безжалостной к себе, чем обманутой в своих лучших ожиданиях…

Надежда всегда считала себя сильной женщиной. Она многого добилась в жизни, правда, не обошлось без потерь, весьма горьких и болезненных. Но в отличие от большинства своих знакомых, она никогда не превращала их в трагедию. «Все хорошее не может длиться вечно, – привычно утешала она очередную приятельницу бедолагу, – а плохое – это урок, который научит нас ценить и беречь то хорошее, что мы обычно не слишком ценим и бережем!»

Да, она умела найти слова утешения, которые не смахивали на соболезнование. Впрочем, она могла и отругать как следует, когда понимала, что надобно изрядно встряхнуть зареванную жертву мужского коварства, вернуть ей здравость рассудка и понимание, что ни один мужик на свете не стоит того, чтобы из-за него топиться в пруду, забывать о полугодовом отчете или ребенке в летнем лагере.

Она всегда вела себя достойно, отчасти к этому обязывала профессия, мужская, по сути, профессия сотрудника уголовного розыска. Следует заметить, что женщин в оперативных службах не любят и при случае всяческими способами пытаются от них избавиться. С Надеждой Карасевой это не получилось даже у самых крутых начальников. С первых дней своей службы в милиции она добилась того, что с ней считались. И когда через четыре года после окончания Саратовской средней школы милиции ушла в декрет, то уже через три месяца вернулась в свое подразделение, которое занималось грабежами и разбоями. После рождения дочери Надежда не помнила ни одного дня, чтобы ей не позвонил домой кто-нибудь из начальства или из сослуживцев и не справился бы, каково ее самочувствие, и не могла бы она на часок объявиться на службе, дескать, возник очередной вопросик.

Пока она разбиралась с вопросиками, а их порой набиралось под дюжину и больше, кто-нибудь из коллег катал по коридорам управления коляску с Женькой, пел прокуренным басом «Наша служба и опасна, и трудна…» или «Таганку», под которую она засыпала с большим успехом. «Мурка» же и «Гоп со смыком» приводили малышку и вовсе в полнейший восторг, особенно, если сопровождались треском погремушек и ударами в детский бубен. Всех сослуживцев матери она с малолетства числила в своих друзьях и только годам к пятнадцати научилась понимать, что улыбки и ласковые речи – отнюдь не показатель доброжелательности и искренних отношений.

С младенчества Женька привыкла созерцать окрашенные в унылые тона стены уголовного розыска и постоянно протекающий, в желтых пятнах потолок. Привыкла к круглосуточному садику и школе с продленным днем, научилась спокойно воспринимать частые отлучки матери, порой на двое-трое суток, и поэтому оказалась более приспособленной и подготовленной к взрослой жизни, чем ее сверстники.

Дочь и мать вместе посещали спортзал, и в шестнадцать лет Женька уже играла в волейбол за сборную управления в одной команде с матерью. Она безропотно сносила полтора месяца летних спортивных лагерей, потому что знала: следующие полтора месяца они проведут с мамой на море или в турпоходе. Женя росла славной девочкой: послушной, заботливой, ласковой – и при кажущейся нежности и даже хрупкости умела постоять за себя. А в девятом классе вдруг увлеклась дзюдо и призналась матери только тогда, когда выиграла молодежное первенство области, и ее направили на зональные соревнования, на которых Женька, к слову, тоже победила.