Тройка с минусом, или Происшествие в 5 «А»

– Пляши, Анька! – крикнула она и стала быстро-быстро перелистывать журнал. – Вот! Гляди!

С белой журнальной страницы смотрит на Аню Залетаеву девочка в школьной форме.

Смотрит строго, ничуточки не улыбается.

Волосы у неё причёсаны на прямой пробор. Лоб круглый. Глаза чёрные, большие. И очень белый воротничок.

Мама родная, да это же сама Аня! Ну конечно, сама Аня Залетаева. А для тех, кто этого не знает, написано чёрным по белому: «Аня Залетаева, ученица 512-й школы, староста класса».

– Ох! – только и выдохнула Аня.

Никак не ожидала она, что тот человек в кожаном пиджаке, который приходил к ним в школу и фотографировал её среди прочих учеников, вдруг сделает такую огромную, такую замечательную фотографию! И что напишут под этой фотографией: «Аня Залетаева, ученица 512-й школы, староста класса».

Целых пять минут стояла и смотрела Аня на свою фотографию.

А Ирина Васильевна тем временем выгружала из сумки апельсины, копчёную рыбу и шоколадные конфеты. Она вытаскивала из холодильника консервированный клубничный компот и вишнёвую наливку. И накрывала на стол. И бежала на кухню ставить чайник. И звонила на работу своей подруге Тамаре Никитиной, чтобы та немедленно ехала к ним! Ведь не каждый день печатают в журналах Анечкину фотографию!

– Представляешь, сижу я на работе, – рассказывала Ирина Васильевна, – и вдруг вбегает Клавдия Ивановна, наша киоскёрша. «Ирина Васильевна, говорит, вы ещё не видели?..» – «Что, говорю, не видела?» А уже все наши в отделе головы подняли. А Раиса Николаевна даже вскочила… А Клавдия Ивановна говорит: «Вы, говорит, Ирина Васильевна, плохо за печатью следите! А между прочим, в журнале «Пионер» фотография вашей дочери помещена». Ой, что было! Ты не представляешь, как меня все поздравляли… Я на радостях двадцать номеров купила. Всем подарила по номеру. Пусть знают, какая у меня дочка замечательная!

Когда на следующий день Аня Залетаева пришла в школу, то в школе только и разговоров было, что о её фотографии в журнале «Пионер».

– Счастливая! – сказала ей Вера Пантелеева. – Теперь про тебя весь Советский Союз узнает!

– Ещё бы! – сказал Фёдоров. – За границей, между прочим, тоже узнают. Там наши журналы продаются.

– Ой, Аня, – сказала ей новенькая Одуванчикова, – ты такая вышла красивая, просто ужас! Ты на фотографии даже лучше, чем Галина Польских, честное слово!

И только Гвоздева и Собакина делали вид, что всё это их нисколечко не интересует. И Гвоздева даже во всеуслышание сказала Собакиной:

– Подумаешь, в «Пионере» её напечатали! Меня, может, в «Огоньке» однажды чуть не напечатали. Я сама не захотела…

А Собакина добавила:

– Теперь совсем развоображается!

План Тоси Одуванчиковой

В квартире Одуванчиковых стоял чад.

Бабушка Фёкла Матвеевна Одуванчикова жарила рыбу.

Её любимая внучка, пятиклассница Тося, сидела за квадратным кухонным столиком, покрытым голубой клеёнкой с грушами и помидорами, и, обхватив лицо руками и глядя в окошко на облака, ныла:

– Бабушка, ну-у, ба-а-бушка…

– Чего тебе? – говорила Фёкла Матвеевна. Она лила в сковородку подсолнечное масло, и масло, оглушительно шкворча и скрежеща, брызгало в глаза Фёкле Матвеевне и сердило её.

– Ба-а-бушка… – ныла Тося. – Ну почему, почему она на меня никакого внимания не обращает?

В ответ раздавалось яростное шкворчание масла, синий чад расплывался по кухне и, извиваясь, медленно выползал в форточку.

– Бабушка, – ныла Тося, – ну, ба-а-бушка… Ну, я так хочу с ней подружиться!

– Вот и подружись! – сердито говорила бабушка. Она переворачивала ножиком рыбу на сковородке, рыба разваливалась на куски, а Тоська всё ныла и ныла под боком.

– А она не хочет. Я хочу, а она не хочет…

– Не хочет – и не надо, насильно мил не будешь. Чего ты к ней привязалась? Что у тебя, подружек мало?

– Да ты не представляешь, как она мне нравится! Она такая красивая! Даже не хуже, чем Галина Польских!

– Дело какое – красивая! – сказала бабушка. – Человек был бы хороший…

– Ой, бабушка, да ты знаешь, какой она хороший человек! Совершенно не понимаю, за что её Гвоздева с Собакиной «классной доской» прозвали! Никакая она не «классная доска»! Она просто очень серьёзная. И она у нас самая лучшая отличница! Вот погляди, никого в журнале «Пионер» не напечатали, а её напечатали. Ну как мне сделать, чтобы она на меня внимание обратила?.. Ты представляешь, я ей что-нибудь начну рассказывать, а она так голову повернёт, так посмотрит на меня… И я даже не знаю, что дальше сказать. По-моему, ей всё неинтересно, что я говорю. Про кино рассказываю – не слушает. Про артистов – тоже не слушает. Ну, бабушка, ну про что мне такое ей рассказать, чтобы она меня слушала?

– Да про что ж ты ей можешь рассказать, круглой-то отличнице? – сказала бабушка, роясь в шкафу и вытаскивая кухонное полотенце. – Ведь она небось столько книжек прочла! А тебя попробуй за книжку усади! Только и знаешь, что телевизор глядеть целыми днями!

– Она такая гордая, – сказала Тося, не обращая никакого внимания на сердитые бабушкины слова. – Я её пирогом угощала – отказывается. Нинка Кошкина никогда не отказывалась… Бабушка, ну что мне придумать, чтобы она со мной подружилась?

Фёкла Матвеевна взмахнула кухонным полотенцем. Видно, терпению её пришёл конец.

– Сама думай, не маленькая! – сказала Фёкла Матвеевна. – У меня и своих дел полно…

Тогда Тося направилась к телефону, чтобы позвонить закадычной подружке Нинке Кошкиной и поделиться с ней своими горестями. Но только она подняла трубку, как вдруг одна хорошая мысль пришла ей в голову.

Она вспомнила про фломастеры. Про те самые фломастеры, которые дядя Коля привёз ей из Японии. Они были очень красивые. Они лежали в лакированной красной коробочке. По бокам у них вились золотые иероглифы. Они были так хороши, что Тосе даже жалко было ими рисовать…

А что, если показать фломастеры Ане? Вдруг они ей понравятся? О, если они ей понравятся, если только понравятся, пусть рисует тогда сколько хочет! Пусть возьмёт их с собой, пусть держит дома. Пусть даже насовсем заберёт их! Пусть! Тосе ничуточки не жалко! Нет, жалко, конечно, чуточку… Но ей так хочется подружиться с Аней! Так хочется!..

Утром Тося положила фломастеры в портфель и отправилась в школу.

Всю дорогу она думала об Ане и о новых фломастерах.

Она представляла, как покажет Ане японские фломастеры и как скажет при этом: «Если тебе нравятся, возьми себе!» И как обрадуется Аня, и как скажет: «Да нет, что ты, не надо!» И как она, Тося, скажет: «Возьми, возьми! Мне не жалко!» И как Аня с сияющей улыбкой положит фломастеры в портфель и скажет: «Спасибо тебе, Тося. Ты такая добрая!» И как они вместе пойдут домой из школы и всю дорогу будут смеяться и дружить.

А в это время Аня Залетаева тоже шла в школу.

Она шла и вспоминала разговор, который состоялся за ужином у них с мамой.

Вечером Ирина Васильевна, по своему обыкновению, взяла Анин дневник – каждую пятницу она аккуратно ставила в дневник дочери свою подпись – и вдруг увидела в нём четвёрку по русскому устному.

– Анюта! – воскликнула крайне удивлённая Ирина Васильевна. – Что это?!

– Да, мама, я забыла тебе сказать… – сконфуженно забормотала Аня.

– Но в чём дело? Откуда четвёрка? Анюточка, дочка моя, что это значит?

– Ты знаешь, мама, ко мне посадили новенькую, – сказала Аня. – И она меня так отвлекает, так мешает заниматься! Она такая болтушка, такой легкомысленный человек!