Долго, дорого, без иллюзий. Разговоры о психотерапии со скептиком

Хирург, например, тоже делает на операции все от него зависящее; врач, назначая лечение, может быть сто раз прав, но как много зависит при этом от самого пациента! Бывает такое, что по непонятным причинам у больного все же отказывает сердце, или открывается сильное кровотечение, или наступает сильнейшая аллергическая реакция. Или пациент, посетив врача и получив назначения, не принимает таблетки так, как это нужно делать по протоколу, или вообще не следует рекомендациям. Поэтому даже в доказательной медицине, где есть достаточно прогнозируемый результат, может не случиться того эффекта, на который все рассчитывают. Что уж говорить о психологии…

– Но хоть какое-то представление у вас есть о том, что будет после вашей работы, если, к примеру, клиент к ней готов?

– Какое-то есть. Начиная работать с клиентом, я точно знаю, что есть нечто, что произойдет непременно; есть то, что происходит почти всегда; а есть то, что произойдет лишь с какой-то долей вероятности. Клиент непременно станет лучше понимать, как именно он устроен, как складываются его отношения с другими людьми. Как правило (почти всегда), клиенты многое узнают и о том, как устроены другие люди, в том числе их близкие, и начинают лучше понимать не только свои, но и чужие чувства, мотивы и поступки. И с высокой степенью вероятности они начнут лучше относиться к себе самим, четче ощущать личностные границы, больше себе позволять. В каком-то смысле они повзрослеют, окрепнут и больше станут самими собой.

– А как же симптомы, проблемы, с которыми пришел клиент?

– В процессе работы какие-то симптомы могут уйти, а какие-то могут остаться, потому что станет понятно, какую роль они выполняют в жизни нашего подопечного, и тот может осознанно не захотеть с ними расставаться, как в примере женщины с мигренью. Но он примет симптомы и болячки как свои, разрешит им быть, понимая, что они решают задачу, которую пока невозможно решить другим способом. И вообще – одни проблемы разрешатся, другие появятся.

– Как, от похода к психологу могут еще и дополнительные проблемы появиться?

– Конечно, но это происходит не из-за того, что психолог плохо работал, а наоборот – потому что таков результат его работы. Клиент, например, может осознать, насколько он недоволен своей карьерой, семьей, жизнью в целом. Его могут захватить чувства, которые раньше подавлялись, и он может стать не таким удобным, как раньше, потому что расширятся его способы проявлять себя в отношениях с другими. В какой-то момент может возникнуть тревога – ведь теперь он все меньше держится за старое, больше пробует нового. Раньше, например, ему было плохо, но он терпел, ждал, пока само рассосется. А теперь он уже так не может, он не хочет закрывать глаза на необходимость перемен. А перемены – это же почти всегда тревожно: старые проблемы уходят, но появляются новые задачи, новые сложности, новые переживания. Все это так далеко от ощущения полной безмятежности! Зато значительно больше похоже на жизнь, а не на способ прятаться от нее.

Или клиент, например, может начать вспоминать то, что было похоронено в недрах его памяти, что было вытеснено, забыто. Воспоминания эти могут быть совсем не из приятных – вернется все то, что было когда-то отрезано: боль, ужас, депрессия, вина, стыд, ярость.

– То есть бедный человек приходит к психологу, чтобы ему стало легче, а ему становится еще хуже, потому что просыпаются застарелые чувства?

– Именно так. Более того, чем крепче и выносливее становится психика, тем более сложные переживания могут всплывать.

– И зачем все это? Кому от этого какая радость? Садомазохизм какой-то!

– В буквальном смысле радости никакой, это правда. Но ведь если всплывают сильные переживания, значит, человек носил их внутри. Благодаря психологу у него появляется возможность вытащить их наружу, прожить, переработать и перестать тратить душевные силы на удержание способного взорваться в любой момент ядерного котла боли.

– Но ведь он может и не взорваться? Не все же ходят к психологам, и ничего, живут себе…

07

#может, обойдемся без психотерапии?

– Я действительно призываю идти к психологам, но говорю об этом не как о долженствовании, а как о возможности – доступной, между прочим, отнюдь не каждому. Конечно, в государственных центрах, в школах или детских садах еще можно получить бесплатную консультацию у психолога, но регулярная длительная работа с психологом – психотерапия или анализ – стоит дорого, причем не только в смысле финансовом. Терапия – это не только деньги (часто действительно немалые), это еще и определенный интеллектуальный уровень, способность к рефлексии, готовность выполнять серьезную внутреннюю работу и дисциплина. Многие терапевтические подходы предполагают необходимость каждую неделю (а иногда и чаще) присутствовать в одном и том же месте в одно и то же строго определенное время.

– Вот я и удивляюсь: неужели это кому-то надо? Столько затрат, и ради чего? Неужели кто-то добровольно соглашается на этот бред?

– Вы знаете, да. Все большее количество людей становятся клиентами психотерапевтов, к иным специалистам по несколько лет стоят в очереди. На Западе консультирование, психотерапия и анализ давно стали устоявшейся практикой.

– Ну, Запад нам не указ, там давно люди с жиру бесятся. Им, может, время и деньги девать некуда…

– А вот вам, например, на что время и деньги?

– Как на что? На жизнь!

– На какую жизнь? Знаете, однажды мой клиент, пришедший с тяжелой депрессией и массой других проблем, возмущался: «Да что ж такое! Столько денег потратил на эту терапию – и все зря! На эти деньги я мог бы уже машину себе купить!»

– И как вы выкрутились?

– А я не выкручивалась, зачем мне это? Я понимаю – человек злится, что ему не становится легче так быстро, как он этого хотел. У всех нас есть фантазии о том, как и что должно происходить, и у него они были. Когда наши фантазии разбиваются о реальность, нам всем больно и неприятно.

– Но он ведь обвинил вас в том, что вы неэффективны!

– Да нет же, он говорил о себе: о своем разочаровании, возмущении, страхе, боли и одиночестве, которые он уже устал переживать. Мы вместе посмеялись, представив, как он едет на машине, купленной на сэкономленные от терапии средства, – абсолютно несчастный и депрессивный. И он, и я знали, что никакой машины не было бы. Одновременно мы оба понимали, что для него возможность выразить разочарование и ярость оттого, что все происходит не так, как в его фантазиях, очень важна. Вот вы можете куда-нибудь принести подобные чувства? Кто будет готов принять их, а не защищаться, оправдываться или нападать на вас?

– А может, я никогда не бываю разочарованным?

И не фантазирую? Я смотрю на жизнь реально. Главное – не ждать от людей и от жизни ничего особенного, тогда и разочаровываться не придется.

– Хм.

– Не надо смотреть на меня так, будто вы мне не верите.

– Я верю, что вы в это верите, но полагаю, что вы просто не знаете о своих фантазиях или не хотите о них знать. Как будто есть что-то страшное или недостойное в том, чтобы иметь фантазии.

– Да какой в них толк! Реалистом надо быть. Есть реальная жизнь, реальные задачи. Делай что нужно, и будь что будет.

– Знаете, я временами тоже очень люблю простые рецепты и решения. Вот прям честно признаюсь – очень люблю! Так трудно жить в многозначном, противоречивом и парадоксальном мире. Ведь если признать, что «все сложно», то на что тогда опираться? Но вам не кажется, что упрощение тоже создает иллюзии, которые, безусловно, нам нужны, но от этого они не перестают быть именно иллюзиями? Помните стихотворение: «Что такое хорошо и что такое плохо» из нашего советского детства? Его известный поэт написал специально для маленьких детей. Но когда ты уже не маленький, то понимаешь, что реальность намного сложнее и многообразнее, чем мы можем постичь.

– А вам не кажется, что вы специально все усложняете?

– Зачем?

– Откуда я знаю? Может, хотите продать свои услуги. Как будто без вас, психологов, невозможно выжить в этом «сложном, непостижимом и противоречивом мире».

– Выжить можно, совершенно точно. Многие люди не ходят ни к каким психологам и никогда не придут к ним. И даже если психолог пригласит их – например, в детском саду или школе, куда ходят их дети, они сделают все, чтобы как можно быстрее свернуть эту встречу, а потом обесценить ее.

– И что? Осуждаете таких?

– Честно вам сказать? Если проблема касается только самого человека, то он, конечно, вправе жить так, как ему хочется: не знать и не хотеть знать, мучиться и «забивать» на свои мучения, не разбираться ни в себе, ни в своих отношениях, ни в своей жизни. Пока он не совершает ничего асоциального или противозаконного – не ездит на высокой скорости, подвергая всех опасности; ни на кого не нападает, напившись или обколовшись наркотиками, – это его жизнь и его дело, меня они не касаются. Но если в это вовлечены дети, которые страдают рядом с неадекватным, разрушающим свою жизнь родителем, не желающим предпринять хоть малое усилие для того, чтобы помочь себе и ребенку, мне трудно не переживать и не злиться. Сказывается, наверное, многолетняя работа детским психологом – я знаю, как страдают дети от невзрослости, незрелости и полной неосознанности родителей. И не только родителей. Неадекватно ведущий себя учитель, тренер, врач может сделать жизнь детей настоящим адом. И хорошо, если рядом с ребенком есть люди, способные его поддержать, защитить, помочь пережить встречу с травмирующими людьми. Тогда он получает сложный опыт, который влияет на него, конечно, но не определяет его дальнейшую психическую жизнь. А если таких людей нет?

– Но вы же сами только что говорили, что не все люди могут позволить себе психотерапию. В это надо вкладываться, а у родителей или учителей может не быть ни денег, ни рефлексии, ни дисциплинированности. Получается, что вы требуете от них невозможного, а ведь они при этом делают свою работу, ухаживают за своими детьми и любят их так, как умеют.

– Вы совершенно правы. Но я не требую, я всего лишь говорю, что мне трудно быть свидетелем детских страданий, и даже признаю, что это моя личная проблема.

Знаете, многие из моих клиентов в возрасте «за сорок» говорят о том, что жалеют только об одном – что не пришли в терапию, пока были молоды. Сейчас они осознают, что их молодость была полна «нежизни»: они что-то делали, решали, любили, но все это как-то на автомате, не осознавая, что именно они делают и зачем. Тогда им казалось, что они выбрали свою жизнь осознанно и свободно, а теперь видят, что на самом деле автоматически воспроизводили модели и схемы, заложенные в них с самого детства.

– То есть вы считаете, что если мы специально не работаем с этим, то мы и во взрослом возрасте повторяем все то, что делали в детстве?

– Мы не действия конкретные повторяем, а модели. Например, если в отношениях с родителями у мальчика был постоянный напряг: ни понимания, ни близости, ни теплоты, а в школе при этом было понятно, как добиваться успеха и получать признание, то, повзрослев, этот мальчик будет с легкостью и с удовольствием учиться, будет вкладываться в работу, но при этом может быть совершенно не в состоянии сохранять и развивать близкие отношения. Просто потому, что в его опыте семейные связи и близость были чем-то непонятным и неприятным, а стремление к успеху и победы были достижимыми и понятными. Но сам этот мужчина будет рассказывать вам, что он просто еще не нашел «ту самую» и вообще у него нет времени на личную жизнь, потому что он очень занят – проекты, дела, работа.

– И что – если он не придет к вам, то совсем не справится со своей жизнью? Или будет страдать? Вы и правда так думаете?

– Долгое время он и не придет, потому что успехи в карьере будут заменять ему остальные удовольствия и смыслы. Но в какой-то момент он непременно почувствует одиночество, дефицит любви, тепла, разделенности…

– И что тогда? Все-таки придет к вам?

– Совсем не обязательно. Сначала он может пытаться справиться сам: будет отгонять от себя мысли об одиночестве, займет себя еще сильнее, чтобы не оставалось ни сил, ни времени на подобные переживания. Чем больше он будет отрезать или давить эти желания, тем большую энергию они будут приобретать, и вероятность того, что в один прекрасный момент они все-таки возьмут верх, будет стремительно увеличиваться.

08

#не лучше ли зарыть поглубже?