Язва на полставки

– А разве плохо?

– Раздражает. Зачем со мной увязался, если тебе это без интереса?

– Оставаться в квартире и заниматься херней интереса ещё меньше. Лучше уж свежим воздухом подышать.

О. То есть я тут ни причём? Это он просто телек не хотел смотреть?

– Мне не нужны охранники. Ты можешь идти.

– С радостью, но я вроде как дал слово твоему брату, что прослежу за тобой. Раз дал, значит надо выполнять.

А ему не шибко это и в радость, да? Выискался, блин, благородный рыцарь.

– И ты туда же? – психованно взвываю я. – Да вы достали! Чего вы делаете из меня несамостоятельную? Ну вот что со мной может слу… – меня рывком тянут к себе, не давая договорить. В следующую секунду мимо проносится на скейте юркий парень с бокалом вина. Подмигивает мне, салютуя напитком, и заворачивает за угол. Ну нормально, чё. Питер, культурная столица, всё дела. Чуть не зашиб и подмигивает.

– И правда. Что может случиться, – ехидно передразнивает меня Демьян, выпуская. – По сторонам смотри, самостоятельная.

– Подумаешь, – обиженно бурчу я, гордо задрав подбородок. – Это случайно… – не договариваю, влетая в какого-то мужика. Тьфу, блин.

– Дура. Слепая что ли? – шикает тот, расплёскивая пиво из обернутой в крафтовый бумажный пакет баклажки.

Собираюсь извиниться, всё-таки я реально виновата, но Игнатенко требовательно пихает меня в спину, заставляя ускориться.

– Бухать надо меньше. А то ослепнет кто-то другой, – сухо бросает он мужику, дальше уже не считая достойным слушать его вяканья. О-о-о… Это что, он за меня только что заступился? Круто.

Бродим без чётких ориентиров. Питерские улочки умеют плутать, но заблудиться на них сложно, всё равно выходишь к каналам. Вот и мы, заскочив в ближайший открытый продуктовый, минут десять спустя оказываемся недалеко от Тройного моста. Здесь, на набережной, разглядывая протекающую под нами Мойку, и задерживаемся.

Так волшебно. Луна только начинает прибывать, окрашивая всё в мягкий оттенок жёлтого. Демьян стоит рядом, облокотившись на металлическое ограждение. На меня не смотрит, а куда смотрит непонятно. То ли на накатывающие на каменную кладку волны, то ли на ту сторону берега, то ли куда-то внутрь себя.

Не могу отвязаться от возникшего желания зарисовать его профиль в скетчбук. Хех. Чтобы потом выдрать страницу, повесить на стену и пускать в неё дротики. Это ж надо быть таким привлекательным и, одновременно, отталкивающим. Хотя, может, я предвзята? Не знаю… просто пока не понимаю его. Другой вопрос: а хочу ли понять?

– Ты говорила про комендантский час. Росла в строгости? – спрашивает вдруг он и до меня доходит, что мои "игры в гляделки" не остаются незамеченными. Ой. Кто куда, а я опять впросак…

– Постоянных запретах, – признаюсь я, смущённо ковыряя ногти. – Дома будь в одиннадцать и ни минутой позже. Опоздание – неделя домашнего ареста. Про ночёвки у подружки, разумеется, можно и не думать. Про клубы тем более. У Дани было попроще, но тоже под давлением. Папа хотел, чтобы он пошёл по его стопам контрактником, брат отказался. Дошло до скандала. Вот он психанул и уехал. Меня хотели отправить учиться на юриста, а меня от одного этого слова тошнит, так что я специально завалила вступительные и год работала в цветочном флористом, копя на переезд. Уезжала с тем же скандалом.

Не скажу, что у нас такая уж паршивая семья. Нормальная. Обычная. Просто в некоторых вещах мы друг друга не понимаем и не слышим. Надеюсь, это изменится. Потому что если нет, то… ну, печалька.

– Понятно, – кивает Игнатенко. – То есть все эти твои разукрашки – выплеск бунтарства. Я приблизительно так и думал. Но почему сюда? Почему Питер?

– Потому что я люблю Питер.

– Почему?

– А почему нет? Разве его можно не любить? Он ведь дышит историей, а я питаю к ней слабость, – жестом указываю на возвышающий впереди храм. С нашей позиции вся его многогранность и яркость как никогда хорошо рассматривается. Как и строительные леса, окольцовывающие центральную башню. – Спас на Крови, выстроенный на месте, где убили Александра II, – киваю правее, где раскинулась низкая, но длинная по протяжённости кирпичная постройка. – Бывшие императорские конюшни, – тычок пальцем влево, где за деревьями тонкой иглой высится шпиль. – Михайловский замок. А эти доходные дома, – оборачиваюсь назад, к разноцветным зданиям. – Ты хоть представляешь, сколько им лет?

– Представляю, – заверяет меня Демьян с какой-то непоколебимой уверенностью. И я ему верю.

– Ты местный? Родился здесь?

– Вроде того.

"Вроде того". Крайне аргументировано и весьма занимательно. Впрочем, на откровения я и не рассчитывала, так как уже успела перекинуться парочкой слов с Кирой. Мол: ху из ху и с чем едят этого персонажа. И существенного выяснилось мало. Практически ничего.

"Ты особой болтливости от Дёмыча не жди. Он на сегодня и так перевыполнил план по речевой активности. Обычно из него слова не вытащишь лишнего".

Миленько. Интересно, мне должно быть лестно от того, что скромная персона имени меня смогла его разговорить? Или впору обижаться, что именно я стала ему с какого-то боку настолько неугодна? Что ж, секрет расшатанной нервной системы красавчиков раскрыт. Завтра как набью себе татушку на лбу, устрою ему ещё один эмоциональный всплеск. И, возможно, сердечный приступ. Надо же как-то развлекаться.

– Мне сказали, ты рос в детском доме…

– Сказали ей… – мрачнеет собеседник, догадываясь откуда растут ноги. – У одной рыжей девицы длинный язык и никакого чувства самосохранения.

– Это такая тайна?

Ну вот, мне уже совестно, что я открыла рот и сдала человека.

– Нет. Но это не твоё дело.

Не моё дело. Ладно. Пусть так. Он прав.

Стоим дальше, наблюдая за проплывающим по каналу экскурсионным теплоходом, спешащим присоединиться к сородичам на Неве, где уже общим кортежем выводок пройдётся под разводящимся Александровским мостом.

– Хочу попасть на крыши, – говорю я ради того, чтобы что-то сказать. Потому что мне неловко. Не могу стоять и молчать. Моторчик в заднице требует работы либо конечностей, либо речевого аппарата. – Ты не знаешь, где-нибудь есть незапертые чердаки? Чтоб с красивым видом.

– Знаю.

– Дай адрес.

Демьян брезгливо отстраняется от железного заборчика, растирая след ржавчины, оставшийся на коже.

– Дай воды, – то ли просит, то ли требует он. Швыряю не глядя. И попадаю. – Блять! Ты что творишь?

Зажимаю рот ладонями, чтобы не заржать.

– Прости. Но ты ж сам просил!

– Я просил: "передай, пожалуйста, воду", а не "блять, кинь мне бутылкой в рожу и разбей нос!

Эм…

– А где пожалуйста-то было? Я его пропустила.

– Это подразумевалось, – огрызаются, сердито протирая ушибленную переносицу. И чё он гонит? Ничего не сломано. Неженка тоже мне нашлась.

– Ах, – саркастично фыркаю я. – Ну тогда типа извиняюсь. Мысленно. А-а-а! – пронзительно взвизгиваю, чувствуя, как ноги отрываются от асфальта, и я опасно накреняюсь через ограждение вниз головой, нависая над водой. Если он сейчас меня отпустит…

– Как думаешь, отомстить тебе или быть выше? – насмешливо интересуется голос Демьяна где-то в районе моей пятой точки, светящей задранной юбкой.

– Я не очень хорошо плаваю, – пищу на панике. Мало того, что плохо плаваю, так мне ещё и абсолютно не хочется барахтаться в грязной застоявшейся воде. Правда, подразумеваю, Игнатенко тоже этого не хотелось делать давеча.