Песнь виноградной лозы. Роса на цветах

– Ш-ш-ш Иль…, дай послушать, – тихонько попросил Кузька.

– А волосы у неё золотые, длинные, светящиеся в темноте. Сядет она у водопада, распустит косы и начнёт их расчёсывать – нараспев рассказывал старый барс. – И только мужественные люди могут её увидеть. Им свет её волос путь в темноте освещает. Остальные даже света не видят. И никогда не увидят, как Дали расчёсывает длинные волосы, спадающие в воду. А они струятся по воде, светом лунным в ней играя. Вокруг резвятся животные, медвежата кувыркаются и урчат. Волчата пощипывают медвежат за толстые попки и, виляя хвостом, ластятся к светящейся Дали. Тявкают лисята. Юные барсята тихо подкрадываются, чтобы толстой лапой поймать клок волшебных волос. А оленята просто купаются в этом свете.

– Красиво… – Фифа мечтательно разглядывал реку, будто пытаясь увидеть там вечно юную красавицу, расчёсывающую волосы. – Хорошо рассказываешь. А бывает ли такая? Кто-нибудь видел?

– Я бы тоже посмотрел, как она купается, – поддержал друга Кузька. – А любовь? Возлюбленный у неё есть, или всё время с животными в горах проводит?

Парнишка толкнул плечом Ильку, понуро сидевшего рядом. Тот хмуро отвернулся.

– Конечно, есть, – Оживился Яська. – Возлюбленный у Дали – Великий Охотник, Амирани его зовут. А брат её Вакх. Иль, это действительно замечательная история.

Ясон оглядел друга, надувшегося как бурундук, вытащенный по весне из норы. Глаза чёрные, обиженные, сам нахохлившийся… Ведь в реке веселился так же, как и остальные, а вот о любви заговорили – и сник парень. Видать к Аглае у него серьёзно все было.

Вакх, её брат, Великий Виноградарь – он собирает кровь земли, это не то, что эллинский Дионис – моск фыркнул. – А Дали на своих волосах из самых глубоких ущелий смелых охотников спасает. И не раз помогала Амирани, вытаскивая его силой светящихся волос, когда он богам вызов бросает. Богоборец он! Вот эта любовь не надуманная. Он – охотник, богоборец, исследователь – идёт вперёд, не страшась смерти, и знает, что его возлюбленная ждёт. Он приносит себя в жертву за людей. Амирани чем-то напоминает эллинского Прометея, и также боги приковывают его к скале, а его верная собака лижет эти цепи, и, когда она их слижет, освободиться Амирани. А Дали рядом с возлюбленным, кровь его утирает, от яда капающего на него оберегает. Знаешь миф, как боги сотворили человека, разделив его на две половинки и бросили в мир, что бы каждый мужчина искал только свою женщину, а женщина своего суженного? Только объединившись, они опять станут целым, единым человеком, изначально созданным богами. Так вот Дали с Амирани были половинками одного целого, и нашли друг друга. А если женщина не твоя половинка, так она всё равно уйдёт. И горевать тут не о чем.

– Не бывает такого, – горько вздохнул Илька.

– А мои? Они едины – возмутился Фифа, вспоминая отца и мать. – И твой отец до сих пор верен ушедшей в мир мёртвых матери.

– Ну, дед с бабушкой, они люди особые… – парень потряс головой, усмехнулся. – А если говорить о единение двух половинок, которые образуют одно целое… Как же это должно быть больно, когда одна из них уходит…

Ребята притихли, представляя это. Яська обнял Данку, уткнулся лицом в её теплую пушистую шерсть. Запах родного существа отогнал все грустные мысли.

– Знаешь, Иль, а я бы всё отдал, чтобы испытать это единение, даже зная, что потом я останусь один, калекой. Ведь именно калекой будет человек, потеряв свою половину. Понимаешь, ведь это очень интересно… Человек живёт, занимается своими делами и не знает, что он обделён, даже женится, рожает детей, но он не знает, что он не полноценен, пока не встретит свою половину. И только с одной – единственной, предназначенной для него женщиной, он становится полным, целостным. А потеряв её, он становится таким же, как все. Только отличается от других – целостным он был. Он был подобен богам.

– Не, это не для меня. Я лучше, как все, – Фифа поковырял палкой в костре, давая огню новые силы. – Вон, Лялька вырастет, я на ней женюсь. Девчонка красивая, за ней рудники дают. И выйти с ней не стыдно. Детей нарожает…

Знаете ребят, у каждого своя судьба, – Алесь тоже прокручивал свою жизнь. – и если не суждено, выше головы не прыгнешь.

– Кто тут о судьбе говорит? – к костру из тени подошел совсем немолодой моск. Одет как странник – в башлыке, плаще, сапогах и с кифарой под мышкой.

У костра тут же оживлённо зашевелились.

– Бадри, бадри… – послышался шёпот. – пророк и певец.

Тут же раздвинулось место. Даже постелили откуда-то появившуюся шкуру. Мужчина благодарно кивнул и уселся.

– Ну, что байки травите? – глаза бадри хитро залучились. Он взял кифару и начал медленно перебирать струны. А потом полился голос. Не громкий, но сильный, берущий за душу, окрашивающий мир новыми красками. И картины древнего мира в пламени костра начали оживать. Песнь струилась рекой, как жемчужины, нанизывая повествование.

Это было время, когда ещё не пришли сюда Олимпийские боги. Задолго до взятия Илиона и рождения ироев. Когда ванны только осваивали места, где сейчас Кария, Киликия и земли Фригийские.

Жил тогда в горах змей величественный Иллуянка. Знал он все тропы на земле, все руды в недрах. Горные пики он освещал огнём, вздымающимся в небо. Где он проползал, разливались огненные реки, а потом люди там металл находили.

Огонь в костре потрескивал под звуки песни, словно подтверждая огненный путь древнего змея, который жил в глубокой расщелине, уходящей в самое чрево земли. Молодёжь слушала бадри затаив дыхание, боясь спугнуть возникающие видения.

Был Иллуянка величественен и огромен. Две головы и две пасти имел древний змей. Его большая голова ссорилась с малой, находившейся на хвосте и, когда они сцеплялись, дрожала земля. Сотрясал змей её своими телодвижениями, а огонь от его тела расходился, повсеместно сжигая леса и дома людей… Но не замечал этого Великий Змей. Ему было хорошо в огне. И чем больше разгоралось пламя, тем лучше ему было. Успокаивался тогда Иллуянка и засыпал. И вокруг начиналось затишье. А, просыпаясь, он опять оползал свои владения, разливаясь огненной рекой.

Надоело это богам, и решили они поубавить огня на земле. Но кто выйдет на бой с Огненным Змеем? И тогда Тор, божественный коваль, в чьей власти были молнии и гром, решил сразиться. Ковалю не привыкать работать с огнём.

И сшиблись Тор и Иллуянка. И бой был в жарком пламени. Но не смог одолеть Тор Огненного Змея. Своими головами Змей вырвал сердце и глаз Тора, ослепив его огнём.

– Н-да, что-то боги у нас какие-то кривые. Один – Варун глаз сам отдал, глаз солнцем стал. Кузнецу вон – выбили…, – хмыкнул Илька себе под нос. Яська хихикнул, дослышав комментарий друга.

Бадри гневно зыркнул на столь непочтительных к богам мальчишек. Свет пламени отражался на его лице тенями, отображая мечущиеся мысли. Удивлённо вверх поднялась бровь. Словно пророк сквозь огонь что-то смог разглядеть – чуть видимое, тонкое, дрожащее, неуловимое…

Не прерываясь, песнь лилась дальше, сквозь языки пламени. Бадри всё рассматривал смущавших его ребят.

Тогда Тор создал себе сына. И сын породнился с домом Иллуянки, женившись на одной из многочисленных дочерей змея, юной Змеевне.

Яська так и услышал илькин голос, но парень сидел, зажав рот, чтобы не перебить певца. А голос при этом был такой ясный, такой отчётливый:

– Опять очередной бронзовый человек. Что в кузне Истинуса, или Ифеста, что у берегов древнего Корфу – Тантал… Нам бы их в армию. Цены бы им не было.

Ясон хмыкнул, пряча усмешку в колени. Их перемигивание не скрылось от бадри. Он только покачал головой, заканчивая песнь.

Как свадебный дар сын Тора потребовал глаз и сердце отца, и вернул их богу. И тогда Тор опять сразился с Огненным Змеем, завалив его вместе с домом. Иллуянка рванулся на поверхность, но Тор отсёк ему одну из голов своим оружием, мечущим молнии. Расступилась земля, и погребла Великого Змея, потерявшего силу, навсегда скрыв его в своих недрах, вместе с его домочадцами. И сын Тора канул в землю, вместе со всеми. Принёс его бог в жертву, ради своей победы.

– Гхыр. Одноразовое оружие было, – выдохнул Илька, не в силах сдерживаться. – А что у кузнеца за метающие молнии меч был? Или секира какая? А почему молнии метала? Заряд какой силы?

– А где этот Иллуянка ползал? Жилы какие вышли? После него какой металл остался железо? Золото? Серебро? Или медь? Шахты уже стоят? – Фифа, не отставая от друга, тоже набросился на бадри с вопросами.

Яське жаль стало сказителя. В Моских горах к бадри всегда уважение: страх питают, думают над тем, что сказал, урок из услышанного выносят. Притчи все мудрость имеют, неспроста пророк им это рассказал. А тут… Да, бадри с эгейцами не сталкивался.

Начинало светать. Показался первый луч солнца. Маленький ещё, совсем слабый, прорывающий тьму ночи, оповещающий о наступлении нового дня.

– Ты, – певец пальцем указал на Алеся. Юноша даже вздрогнул от неожиданности. Бадри запел, но его голос был совсем другим, отстранённым, ушедшим в себя. Совсем не так перед этим исполнялась легенда. Голос бадри был наполнен лязгом железа, и стуком копыт. В нём слышалось наслаждение битвой и воля к победе. Он пел, что Алесь станет великим воином, о котором будут слагать легенды. Что он выиграет великие сражения и станет непобедимым. Что прямой, подобно мечу, он будет мчаться вперёд, преследуя врага и триумф его будет между двух рек.

Глаза у юноши загорелись, он приосанился, но бадри уже повернулся к Ильке.

– Ты, юноша, вождь и бог, как ясень незыблемый на ветру. – Полилась новая песня, чистая и величественная, подобная гимну.

Она звучала на восходе солнца, словно приветствуя его и впитываясь ярким светилом. Он пел, как Илька из мириад звёзд скует то, что будет защитой для всего народа, на страх врагам. И нет для них других богов, кроме тех, что внутри каждого из ребят, а этот мальчишка – воплощение Тора.

Илька, задумавшись, уставился в огонь. Бадри уже пел для Яськи.

– Огнём и мечом ты понесёшь веру в друга своего. Ты его первый жрец.

И всё. Так мало… Ясону даже стало обидно – ни тебе боёв, ни тебе подвигов. Дальше была Фифина песнь.

– Кряжистый дуб, – звучал голос бадри – тихо размеренно и загадочно. Предсказания лились как единая песнь, но каждый получал свой фрагмент. Теперь бадри пел о Фифе, о его даре видеть зарытые двери, и возможности пройти путём предков, что дано не каждому. Предсказания становились более загадочными и замысловатыми. Он говорил о далёком будущем, когда Фифа выйдет на свой путь, и пойдёт там, где для других глухая стена. Что недра для парня, да и вся земля – открытая карта. И он станет Владыкой, и ещё покорятся ему земли и камни. И ничего тайного для него не будет, слово ему заветное откроется.

А Кузьке бадри петь не стал. Взрослый мужчина стал перед мальчишкой на колено, склонил седеющую голову.

– Этим путём я бы никогда не пошёл, и если ты ступишь на него, он для тебя будет последним…, – тихо проговорил пророк.

Теперь все ошарашено смотрели на рыжего иллирийца. Что же предсказал ему бадри, так и осталось загадкой.

Мальчишка шмыгнул носом, и задорно усмехнулся, ещё и подмигнул смотрящим на него друзьям.