Замри, умри, замерзни

Замри, умри, замерзни
Ирина Омельченко

Когда на тебя нападают – все четко и понятно, дал в зубы или побежал.А если не нападают? Если пытаются помочь? Если окружающие делают вид, что все нормально? В какой момент кончается помощь и начинается насилие?

Ирина Омельченко

Замри, умри, замерзни

Больница встретила Катю гостеприимными улыбками медсестер в хрустящих белых халатах, их рачительностью и тарелкой рассольника, чуть остывшего, так как время было послеобеденное.

Мигом забылись торопливые сборы, четыре бесконечных часа тесного автобуса с неловкой дремотой, в которую бесцеремонно вплетались запахи пота, перегара и звук чихающего, больного мотора.

Забылась толкучка метро, перрон вокзала, духота и напряженность электрички.

Только последний рывок перед финишем – от вокзала до больничного комплекса еще напоминал о себе дрожанием колен. Еще бы, поход по заснеженной обочине узкой деревенской дороги – это вам не променад по широкому бульвару. В след девушке летели не восторженные свистки и комплименты, а звон натянутых цепей и хриплый лай собак.

Из избы поселкового магазина громко орало и пищало на все лады радио, но крыльцо пустовало. Ноги то и дело норовили разъехаться, потакая коварному льду, припрятанному под слоем снега. Ни о каком песке, а тем более столичной соли, тут и не слышали. Сумка, в первые минуты казавшаяся легче перышка, больно била по бедру и оттягивала руки.

Но все. Добралась. Чуть не рухнув на пороге заветной цели, Катя придирчиво осмотрела корпус «вынужденного санатория». М-да, не дворец, определенно.

Деревянный двухэтажный дом с облупившейся краской самого мерзкого из зеленых оттенков щерился в сторону новоприбывшей глазницами немытых окон. Ступени перед входом словно специально водой поливали.

Железная с царапинами дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы впустить одного человека средней комплекции и ни на сантиметр больше. И с громким лязгом захлопнулась за Катиной спиной, стоило перестать сопротивляться тугой пружине. Сумку зажало.

Зато внутри домик являл собой вполне сносный образец санатория-профилактория, с крашеными стенами оттенка дождливого неба, паркетным полом, новенькой мебелью и грозным охранником на входе. Под его суровым взглядом из-под кустистых брежневских бровей и гробовым молчанием, потея и теряя последние силы, Катя и ввалилась в приемное отделение, толкая проклинаемую сумку перед собой. В глаза сразу бросился плакат с устрашающей надписью «КАРАНТИН», мелким шрифтом ниже запрещающий вход посетителей и выход пациентов из здания диспансера.

Только позже, когда неподъемный баул был скинут с плеч, все необходимые бумаги заполнены и подписаны, а сама Катя с аппетитом поглощала суп в общей столовой, ее взгляд отметил решетки на окнах и суровые врезные замки на каждой из дверей, и по спине пробежал холодок «Какие глупости лезут в голову», – подумалось ей: «Не зря же говорят, что все болезни от нервов». Врач при беглом осмотре ее карты, направления и результатов анализов лишь подтвердил этот общеизвестный факт.

– Физические показатели в полном порядке. – Женщина средних лет говорила мягким монотонным голосом, отчего усталую, измученную Катю вновь стало клонить в сон. – Заболевание ваше вызвано нервным потрясением или затяжным стрессом. – Врач улыбнулась ободрительно, щедро сыпанула разноцветных таблеток в мерный стаканчик и добавила. – Будем лечить.

Показалось или треклятое пятно на руке, из-за которого Катя оказалась здесь, стало еще больше? Чесалось неимоверно. Известно, что чем больше думаешь о болячке, тем сильнее она тебя беспокоит. Катя о пятне старалась не думать. «Будем оптимистами!». Деревянные ступени протяжно скрипели под ногами девушки.

Коридор второго этажа был куда проще приемной и врачебного кабинета, словно в другой мир попадаешь. С небес на землю, а точнее под нее, в темный, душный узкий лаз без окон. На полу не паркет – дешевый линолеум. Под беленым потолком безликие тусклые лампы. Стены выкрашены в желтовато-серый грязный цвет, как всегда лишь наполовину, и украшены плакатами в духе агиток советских времен: «Не ешь после шести!», «Пей больше воды», «Мы за полезную пищу!».

– Пьянству бой, – хмыкнула Катя, растеряно крутя головой, отыскивая и запоминая стратегически важные объекты ее ближайшего существования: туалет, душевая, процедурная, номера палат. В свою седьмую зашла не сразу, чутко прислушиваясь к голосам за дверью. Выдохнула и будто нырнула в омут с головой.

– Всем привет, я новенькая! Зовут Катей.

Четыре кровати. Девушка плюхнулась на единственную свободную у дверей. Взглянула на соседок, смущенно улыбнулась. Поймала две ответные улыбки.

– Привет.

Соседок звали Ира и Света. Обе блондинки, одногодки, похожи друг на друга как небо и земля. Крупная, склонная к полноте Света, с копной кудряшек и задиристыми глазами, щебетала без умолку. Напротив, высокая, худая Ира больше молчала и то и дело косилась на телефон, словно ждала важного звонка.

– Здесь сеть не ловит, – наконец выдавила Ира и отбросила телефон в сторону. – Ну что за деревня! – Телефон жалобно звякнул хрустальным шариком брелка.

– И у меня, – Катя проверила сотовый и нахмурилась. Кивнула в сторону последней занятой кровати, вопросительно подняла брови. Света отрицательно покачала головой. Ира пожала плечами.

Последнюю соседку по имени не знал никто. Девушка лежала, с головой укрывшись одеялом. Не двигалась и ни с кем не разговаривала. Что-то совсем со здоровьем плохое? Разве здесь не кожное отделение? Она там живая вообще?

Гул в голове мешал собраться с мыслями. Разрешат ли ей позвонить с поста по городскому? Ведь мама наверняка волнуется, добралась ли она, как устроилась.

Додумать Катя не успела, в дверь громко постучали. И тут же, не дожидаясь ответа, в палату зашла сестра-хозяйка. Ее суровые крупные руки, массивное пропитое лицо, сальные волосы, стянутые пучком на затылке, неприятно поразили девушку. Куда делись те улыбчивые молодые медсестры в белоснежных халатиках, что встречали ее в приемной? Халат женщины от небрежной стирки был серо-желтого оттенка, в тон стенам. Такого же цвета тряпки упали на кровать рядом с Катей.