Наследник для чужого мужа

Меня окатила новая волна паники. Если бы здесь был Юра, наверное было бы легче. Хотя нет, о чем я? Тяжелее было бы во сто крат. Всё же, не стоило соглашаться. Но… я вспомнила взгляд сестры. То, как она смотрит на чужих детей. Да, мы так и не смогли стать родными с ней, хотя казалось бы, роднее некуда. Если… если я подарю ей ребёнка, то быть может, все изменится? И она так цеплялась за мою руку, наша маленькая стальная леди. Это я лежу с растопыренными ногами, без труселей, это в меня засунут трех человеческих эмбрионов, а страшно ей. У меня по очереди, то паника, то апатия. И острое желание сбежать. Прямо в этих чулках и шапочке, с рубашкой, под которой ничего нет. Забиться куда-нибудь, спрятаться, вылечить свою больную любовь, вывести всех тараканов из головы…

– Быстрее, – умоляю я. – Я больше не могу ждать!

Не могу ждать не потому, что хочу этой беременности, а потому что понимаю – ещё немного и я просто убегу, вот и все. Доктор смотрит на меня осуждающе, медсестра легонько похлопывает по предплечью – ободряет. А потом… Мне не говорят закрыть глаза, я сама это делаю. Чувствую прикосновение к своему бедру и вздрагиваю от неожиданности. Это произойдёт сейчас. Именно в тот день, в который мой организм максимально настроен на зачатие – его ещё и гормонально подтолкнули. Ошибки, неудачи не должно быть. Всё будет хорошо. Хорошо? Владка, да ты с ума сошла!

Пальцы скованные холодным латексом перчаток касаются меня в самом сокровенном месте. Да, сейчас я забеременею ребёнком Юрки, но совсем не так, как мне в грешных мыслях мечталось…. И ещё понимаю, что раньше не паника была, а так, цветочки… паника вот сейчас, когда мне кажется, что я просто сорвусь с места, унесусь прочь, снеся по дороге все медицинские инструменты и пробирку, в которой и хранятся взращённые эмбрионы…

– Больно не будет, – слышится чей-то голос.

Те же пальцы раздвигают мои половые губы, в меня что-то вводят, тонкое, холодное… Сам холод заливает меня изнутри, проклятье, они что, заморозить меня решили? И я… сдаюсь. Я не могу больше.

– Я не хочу, – решительно заявляю я. – Я передумала. Мне… страшно. Отпустите меня домой. Юль, я тебе верну деньги, когда-нибудь… Или кредит возьму. Я не могу, не могу так…

Доктор снова смотрит на меня из-под седых кустистых бровей. Осуждает. Да кто он такой, чтобы судить? Убеждаю себя, его мнение для меня ничего не значит. Я сама. Я всегда все сама, всю свою дурацкую жизнь. А сейчас я домой хочу, чтобы настала пятница, я выпью текилы и буду танцевать, пока мне не откажут ноги. А когда откажут, упаду, и буду лежать там же, на танцполе и плакать, и пусть вокруг меня скачут беззаботные пьяные люди…. Главное забыть круглые Юлькины глаза, в которых страх, паника, надежда…

– Влада, – говорит она, шёпотом зачем-то. – Всё. Они в тебе.

– Всё трое? – спрашиваю я.

Юлька кивает, а я начинаю смеяться. Пытаюсь встать, но побледневшая Юлька удерживает меня на месте – волнуется за эмбрионы, как несушка за свои яички. Я снова смеюсь и не могу остановиться. Меня везут куда-то по коридорам, осторожно укладывают на постель – я безучастно смотрю в потолок, сил на смех уже не остаётся. Юлька носится вокруг меня, она организатор от бога. Все организовала, вплоть до трех зародышей…

– По правилам ты должна лежать четыре часа, – попыталась пробиться она в моё сознание. – Но я договорилась… ты пробудешь здесь всю ночь. Я буду рядом.

Мне если честно все равно. Я испытываю такой дикий стресс, что всерьёз начинаю опасаться, что моя матка отторгнет эмбрионы, все три. И понимаю, что теперь, когда все уже произошло, что не хочу неудачи. Да, мне страшно, я бы сказала мне пи*дец, как страшно, но я не хочу их разочаровать. Не хочу, чтобы глаза моей сестры окончательно потухли. Не хочу, чтобы она давилась слезами, глядя на чужих младенцев. Пусть они с Юркой будут счастливы. А я… как-нибудь.

По просьбе Юли мне вкололи лёгкое успокоительное. Отказываться я не стала, оно было к месту. Я закрыла глаза, чтобы хоть как-то абстрагироваться от сестры, которая сидела в неудобном кресле, цепляясь за подлокотник так, что костяшки пальцев побелели. Да, мы никогда не были с нею близки, но я чувствую близость именно сегодня, сейчас. Близость эта ненужная, болезненная, неправильная. От неё больно. Она это наши исковерканные судьбы, не реализованные материнские инстинкты, наше неумение любить, мы ведь даже друг друга любить и то не можем. Мне больно, мне безумно жалко Юльку, себя жалко, Юрку, который однажды встретил мою сестру, не смог устоять и увяз в ней, как в болоте…

Но… возможно сейчас во мне сражается за жизнь новое начало. Оно уже объединило меня и Юлю, пусть и временно, но я всегда буду помнить, как она держала меня за руку, наш общий страх и общую надежду. Оно спасёт Юлю. Научит её любить и принимать любовь в полной мере. И наконец то, что сейчас во мне,  сделает счастливым Юру. А если оно уничтожит меня, то… я просто не буду думать об этом сегодня.

Я уснула и снилась мне беременность, не удивительно, впрочем. Мне казалось, что мои воспоминания несколько смазались за последние годы, но вот сейчас, во сне, я чётко все видела, словно наяву. Сын шевелился во мне. Я подняла футболку, оголила упругий, как мячик живот. Его чуть повело в сторону – словно малыш потягивается. Я коснулась выпуклости рукой, гадая, что это интересно, голова, коленка, попа? Движения ребёнка в животе завораживали.

Глаза мои по пробуждению остались сухими, но я чувствовала слезы глубоко в себе. Их словно плотиной сдерживало, а потом прорвет и я снова буду плакать сидя на полу в прихожей. Не сегодня. Сегодня нельзя – особенный день. Удивительно, но уже ночь, я проспала практически целый день. Тянусь к своему телефону – нет, не ночь ещё, но уже скоро. Юлька сидит в кресле, перед ней остывший кофе. Глаза стеклянные, ещё бы, она то не спала прорву часов…

– Как ты себя чувствуешь?

Примерно так, как чувствовала в день после пьянки с твоим мужем, Юль. Этого я ей не сказала, конечно. А вообще стойкое ощущение похмелья, даже подташнивает немного, но придётся терпеть – Юлька не хочет, чтобы я вставала.

– Отлично, – с энтузиазмом лгу я. – Выспалась. Ты иди домой, Юль. Мне несколько неловко.

– Мне не сложно…

– Юль, – решила быть честной я. – Мне без тебя будет комфортнее. День был тяжёлый, несмотря на то, что большую часть его я проспала… Я с тобой столько времени за раз не проводила лет десять, и немного отвыкла. Одной спокойнее. Обещаю не вставать, где кнопка вызова медсестры знаю, сотовый заряжен. Почитаю книжку, настроюсь на позитив.

Юлька вздыхает, но со стула поднимается. Наверное от моей честности легче и ей самой – поздновато осыпать друг друга телячьими нежностями. Лучше не притворяться.

– Только звони, если что, сразу, – просит она напоследок. – Я приеду завтра рано утром.

Конечно рано, кто бы сомневался. Дверь за Юлькой закрывается и мне становится гораздо спокойнее. Я задираю свою нелепую рубашку-распашонку и смотрю на свой живот. Он плоский. Неужели пройдёт несколько недель, месяцев, и он начнёт разбухать? А потом снова – угадай что, попа или коленка… У меня нет ни одной фотографии своего мальчика, зато есть не очень качественные записи его движений в моей утробе – на телефон снимала.

– Живите, мелкие, – прошу я, положив ладонь на живот. – Мне кажется, ваше появление единственная надежда этого мира на счастье…

И любовь, хочу прибавить я, но отчего-то не решаюсь. Время тянется ни шатко, ни валко. Я начинаю томиться и мечтать о своей крошечной квартирке с шумными соседями сверху. Утром в воскресенье меня бесил детский топот, а теперь я даже вроде скучаю по нему. Он родной и понятный, как и раздражение, которое он вызывает. А тут, чужое все, стерильное…

Юрка пришёл глубокой ночью. Подсознательно я ждала его все это время. Коридоры клиники были пусты и тихи – частная, с отдельными палатами и идеальной звукоизоляцией, она казалась мне нежилой. Но дверь в мою палату была приоткрыта – я сама медсестру попросила, и шаги Юрки я услышала издалека, и угадала даже, что это он.

– Как ты, ёжик? – спросил он входя в палату.

Я улыбнулась. Вот знаю головой, что ни к чему мои встречи с ним, только рефлексировать потом неделю, да поди объясни это сердцу или бабочкам в животе. Хотя строго неверно – теперь в животе не бабочки, а зародыши. Впрочем, когда Юрка взял меня за руку выяснилось, что бабочки и зародыши неплохо сосуществуют рядышком.

– Хорошо, – ответила я.

И не соврала даже – теперь и правда казалось, что хорошо. А главное – правильно.

– Сумасшедшая, – вздохнул Юрка.

Погладил мою руку, эта ласка была отнюдь не интимной, но внутри все затрепетало, поди ж ты. Сразу вспомнила, что рубашка на мне нелепая, полное отсутствие нижнего белья, пусть и скрытое тёплым – никак не могла отогреться, – одеялом. Самое страшное – из моего мочевого пузыря идёт катетер. К счастью не страшно-баночный, как в советских больницах, но есть же, я знаю! Хотя какое это все имеет значение, если я лежу и беременею, и даже, возможно, тройней…  А потом я про все это забываю – Юрка пододвигает к постели Юлькино кресло, опускается на него, и просто… утыкается лбом в мою ладонь. И как-то органично все, словно так и должно быть. И мне хочется забрать себе часть его печалей, забот, усталости, но все, что я могу – постараться дать жизнь его семени. Немало, если подумать, а все кажется, что недостаточно…

– Я назвала его Ванькой, – говорю я не поясняя, но он сразу понял. – Ты первый, кто это узнал. Я никому не говорила, но никто и не спрашивал…

Глава 6. Юра

– Ванька… – покатал я на языке. – Замечательное имя.

Глупость, опять же, сказал. Наверное Владку меньше всего волнует, нравится ли мне имя её погибшего сына. А она улыбнулась, светло так, хоть и печально. Влада сказала мне то, чего не говорила ещё никому, а я ей глупость. И внезапно я понял, что на такую сокровенность нужно отвечать сокровенностью же. Тем, о чем не говорим даже с Юлей. Эта тема табу, хотя в последние годы она невыносимо меня мучила.

– Помнишь, – после недолгого молчания решился я. – Я говорил тебе, что мы с Юлей на полтора года расстались? Ну, вот… Не повторяй ей моих слов, эта тема под запретом, вплоть до того, что мои попытки обсудить её вызывают у Юльки истерику. А молчаливая истерика – это страшно…

– Ну же, – поторопила меня Владка. Она всегда была более нетерпеливой, несдержанной, по сравнению с сестрой. Более живой.

– Ты знаешь, что мы вместе много лет. Вышло так, что мы нашли друг друга очень рано. И я… был счастлив. То, что у нас будут дети мы знали сразу, но не торопились – по молодости кажется, что вся жизнь впереди, что все непременно получится. Беременность получилась случайной. Ребёнок просто решил, что ему нужно появиться на свет несмотря на то, что мы предохранялись. Юлька… она сияла. Знаешь, изнутри словно излучала мягкий свет. Я был не готов, наверное… Нет, об аборте даже и речи не было, мы были сильны, здоровы, обеспечены материально, я сказал, что рад этому ребёнку. Но я тогда раскручивал новый бизнес, вложил в него почти все деньги, влез в долги… Ноты сомнения Юлька уловила и обиделась.

– Что же дальше?

Я улыбнулся. Помедлил. Непросто… выставлять себя не с самой красивой стороны, открывать душу, и попросту говоря – выметать сор из избы.

– У моих родителей была очередная годовщина свадьбы, не скажу даже, какая – сам в них путаюсь. Они собирали гостей, а у меня горела сделка. Юлька без меня отказывалась ехать, для неё свято мнение чужих людей, и все должны были видеть нас любящей, а главное – идеальной парой. Я вернулся достаточно поздно. Нужно было вызвать такси… или просто не ехать. Поверь, я перекрутил в голове сотни сценариев развития того вечера. А в итоге… мы попали в аварию. Я не был виноват, но это меня не оправдывает. Я не спал толком несколько суток, не успел отреагировать, мне не нужно было садиться за руль… На мне ни царапины. Автомобиль виновника происшествия въехал в нас аккурат со стороны Юльки. Если бы она села сзади… опять вариации. Ребёнка она потеряла. Восемнадцать недель. Девочка. У неё уже все было, и ручки, и ножки, и даже волосы на голове… Светлые.

В палате совсем тихо, дверь в коридор я закрыл, тишина почти идеальная. Невыносимо тяжёлая. Теперь Владка гладит мои пальцы. И я жалею, что рассказал, но тем не менее продолжаю говорить.

– Вот мой крест. То, что я несу, ни с кем об этом не говорю. Суеверная Юлька никому о беременности не рассказала, живот только начал округляться, свободные блузки её спасали. Поэтому и о том, что ребёнка больше нет никто не узнал, даже мои родители. Только я, врачи скорой помощи, пара случайных зевак и тот водитель, который рыдал от ужаса, глядя, как по светлой Юлиной юбке расплывается кровавое пятно.

– Я… сочувствую, Юр.

– Не стоит… вот чего тебе нужно меньше всего сейчас, так это чужая скорбь. Мне не нужно было говорить тебе это. Я совру, если скажу, что успел полюбить малышку. Но я любил Юльку. И то, что чувствовала она, выворачивало меня наизнанку.

Я жалел о своих словах и одновременно радовался им. Трагедия наложившая отпечаток на нашу жизнь, никуда не делась, всегда будет в моей памяти, грузом на моей совести, но словно легче стало. Мы и правда не говорили б этом с Юлей. Ни тогда, ни сейчас, хотя я и чувствовал острую в этом необходимость. Раньше. Сейчас… наверное, переварил уже.

– Как думаешь, – вдруг сказала Влада, вырывая меня из пучины тягостных воспоминаний. – Из этой затеи что-то выйдет?