Линия жизни

– Слезами тут Люба уже не поможешь. Видно крест у тебя такой и должна ты его по жизни нести достойно – вздохнул отец, прижимая дочь к себе.

– Пап … ну почему всё так, а? Неужели я и вправду виновата, что полюбила? Ведь я хотела чтоб по людски всё было, а она … – девушка кивнула в сторону ушедшей матери.

– Мать не осуждай. Она вас девятерых родила и за каждого у неё душа болит. Это как любой из пальцев обрежь и будет кровоточащая больная рана. Вспомни, как тяжело нам вас поднимать было, когда вы совсем крохи? Мать по ночам в столовку бегала, в кочегарке тогда работала. А у них печь была расположена в каком-то глубоком подвале, куда спускаешься по ступенькам и кажется, что конца и края этому нет. А знаешь ли ты что мать наша однажды от усталости упала со ступенек и ударившись головой, потеряла сознание. Сколько в отключке была, не помнит. Рассказывает мне, а у самой руки трясутся. Шутка ли, девятерых без матери враз оставить. А как насмехались над ней, что спит сладко и кочегарит плохо? С её-то девятью детьми! Да наша мать забыла давно, что такое сладкий сон!

Люба слушала отца не перебивая. Мама и вправду всегда трудилась, как пчёлка, не покладая рук. И с домашней скотиной управлялась, и с ними. Постирать, поесть сготовить. Чтоб одеты не хуже других, да накормлены были всегда. Отец после своих колымов, он тогда крыши хорошо умел ставить, настучавшись топором на жарком солнцепёке, возвращался домой совсем без сил. Ужинал и уходил на полуторачасовой сон. Потом вставал, как по будильнику и глубокой ночью, пока дети спали, тихонечко отливал восковые свечки. Нина Игнатьевна потом ездила эти свечи продавать по разным сёлам, по домам ходила, предлагала. При всём этом, Максим Алексеевич не пропускал ежедневных молитв и всегда соблюдал посты.

– Тяжело Любушка во все времена. Но ты не ропщи. Голову склони и повторяй: " Слава Богу за всё". Мать прости и зла не держи. Судьбу свою ты сама выбрала, терпи теперь – отец обнял Любу на прощание и вышел. А она опустилась на кровать. Вновь и вновь прокручивая бранную ругань матери, девушка заново начала реветь. Ей казалось тогда, что горше обидных материнских слов, ничего не может быть.

Глава 6

Свадьба прошла, как страшный сон и стала Люба привыкать к жизни со свекровью. До неё дошёл потом слух, что всё приданное родственники мужа высмеяли и за спиной придумывали разные небылицы. Люба удивлялась каждый раз, ну заняться людям нечем что ли?

Придут к матери сёстры Вадьки да Славка брат, соберутся кто на сундуке, кто за столом и давай всем кости перемывать. Люба ни на кухню выйти не могла, ни постирать бельишко своё, ни поесть приготовить. Питалась в цеху пирожками, а потом голодная дома сидела, Вадьку с работы ждала. И так всю зиму и начало весны. Роды ставили на конец июня.

– Невыносимо так, понимаешь? Может к моим поедем? – каждый вечер шептала Люба, обнимая мужа так тихо, чтобы кровать лишний раз под ними не скрипнула. Его мать спала рядом, за занавеской, потому что большой зал не был разделён на комнаты. Посреди стояла печь и с каждой стороны по кровати. Занавесками прикрыто и ладно, считалось комнатой.

Каждое утро начиналось с пяти утра и с радио, которое бубнило у Марии Васильевны целыми днями на подоконнике. Любу это раздражало, но права голоса в доме свекрови она не имела. На очередной приём к гинекологу, решила как-то поехать с Вадькой. Оба отпросились с работы.

– Мне помыться надо, а там толпа твоих родственников – Люба нервничала. Живот странно поднывал, а срок ещё только семь месяцев – тазик мне что ли принести и водички тёпленькой. Ведь на осмотр еду к врачу!

– Так срок большой, какой там осмотр. Родишь не дай Бог раньше – недовольно проворчал Вадька. Он жил, как на вулкане. С одной стороны Люба, с другой мать и сёстры с братьями. Каждый норовит одеяло на себя перетянуть. А он просто работал, уставал за целый день крутить баранку и жадл рождения сына.

– Держи, могла бы и на кухне помыться. За занавеской. Никто бы внимания не обратил – Вадим не понимал чем недовольна жена. За столько времени, могла бы уже и привыкнуть к его родне. Ну да, языкастые. Своеобразные. А где лучше то есть? За то свои все.

Люба быстренько сделала свои дела, собралась и впала в ступор. Куда тазик с водой девать? Недолго думая, засунула под кровать.

"Из больницы приеду, вылью" – подумала она и спешно со всеми распрощавшись, выскочила на улицу. Апрель был холодным и промозглым. Дул порывистый ветер, а до вокзала идти далековато.

Вадька всю дорогу молчал, а Любе и не до разговоров было. Ныл живот и поясница. Она боялась самого худшего, как врач подтвердил её опасения:

– Что ж вы голубушка, не бережёте себя? На сохранение вас, срочно! Иначе до срока можем не доходить. А ребёночек ещё слабо развит, ему никак нельзя родиться именно сейчас. Люся, выпиши направление в стационар – обратился врач к медсестре.

Из кабинета Люба вышла бледная и потерянная. Вадим, устав ждать в очереди, а потом Любу, расхаживал по коридору.

– Ну? Всё нормально? Поехали, а то на наш автобус опоздаем! – он схватил жену за руку.

– Не поеду я Вадим. На сохранение меня положили, угроза есть.

– Какая ещё угроза? Врачи специально пугают, дома отлежишься. В декрет скоро, мать моя присмотрит за тобой. Нечего в своём цеху было физическую работу выполнять, Галька небось твоя помогла бы! А то всё сама да сама! – Вадим вывел Любу на улицу и остановился на ступеньках. Она дальше не пошла, выдернув свою руку.

– Один езжай. А мне ребёнок дороже – она больше ничего не сказав зашагала к приёмному покою, ложиться на сохранение. Вадим её окончательно разочаровал. Неужели ошиблась она в нём?

– Ну и ладно! Как знаешь! – крикнул ей вслед Вадька и подняв воротник куртки быстрым шагом пошёл к воротам. Надоело всё! Не так он себе семейную жизнь представлял. Люба гордячка, а нашла бы подход к го матери, глядишь и подружились бы.

Вечером к дочери в гинекологию прибежала взволнованная Нина Игнатьевна. Люба позвонила с сестринского поста соседке и попросила предупредить мать, что она у них, на сохранение положили в больницу.

– Ииих, говорила ведь, не пара он тебе. Прям цЫган настоящий – сплюнула мать – и родственнички его такие же.

– Ну а где нам жить-то, мам? – Люба расплакалась и закрыла лицо руками – я ведь люблю его и ребёнок у нас будет. Почему же всё так не по людски? Ты же сама от матери ушла за папой и жили вы сначала в избёнке старой, а уж потом он дом построил, как я родилась. Все тяготы вместе несли!

– Ээх Любка … жизнь прожить, не поле перейти. Отец он трудяга, всю жизнь работает не покладая рук. За веру Христову в тюрьме сидел и сёстры его. Он закалил характер-то свой и не обозлился, а мудрость приобрёл. Его послушать, одно удовольствие. Это я вот такая деревенская досталась ему, на язык не сдержанная. И то он терпит меня, пальцем ни разу не тронул и не обозвал.

А ведь как его сёстры тоже против меня настраивали! А дети пошли? Ведь грешна я. Как Маринка с Колькой родились, тобой задумала аборт сделать. В больницу пришла, записалась. А дома вижу сон страшный перед этим тёмным делом, что задумала. В холодном поту проснулась и решила, сколько Бог даст детей, столько и рожу.

Я замуж-то в двадцать пять вышла, а отцу твоему уже за тридцать далеко было. Мамка моя возле себя меня держала и не отпускала. А ведь был до папки у меня жених-то … Да уехал далеко, не дождавшись меня. А когда папка твой к нам приехал, тут я уж мать ослушалась и ушла от неё.

Так что Любка иногда упрямство на пользу, а иногда нет. Отец твой надёжный мужик и сразу я это почуяла. А Вадька твой телок. Кудри чёрные развесил и слушает всех подряд. Своё жильё вам нужно, своё. Если уж и тогда он будет дурить, то значит жизнь у вас не сложится.

– Я не хочу к ним возвращаться, ма – Люба прижалась к матери. Впервые она так по доброму разговаривала и была так откровенна. Значит любит её, Любу-то? Переживает?

– Ну и нечего. Выпишут, домой тебя заберу. А Вадьке условие поставь. Пусть ищет жильё и живите отдельно. Я ссуду даже в госбанке возьму сама, чтоб помочь вам.

Самочувствие Любы улучшилось, анализы пришли в норму. Вадька за это время даже ни разу её больше не навестил и Люба вернулась домой, к матери. Зато Галька приехавшая из Золотовки, сразу примчалась в гости к подружке и сообщила, что про неё разносят по всей деревне Прудниковы.

– Таз мол со своей срамотой ты под кроватью оставила и не вылила после себя! Там насочиняли уже дальше некуда!

Люба разволновалась, покраснела от стыда. Как же так! Почему Вадька позволяет о своей жене такие сплетни разносить?

– Ой паразиты, а! Ах нелюди собачьи! – ругалась Нина Игнатьевна – чтоб Любка ноги твоей там боле не было. Пропади он пропадом этот твой Вадька! Сами воспитаем и вытянем.

Вадька приехал ближе к родам и они с Любой помирились. Он склонил свою повинную голову и чуть ли не слёзно прощения просил.

– Славка завёл меня, прости! И что не девушкой тебя взял, и что не от меня ты беременна. Здесь якобы в посёлке нагуляла, а за меня быстрей замуж выскочила, позор скрыть.

Люба дар речи на мгновение потеряла и хотела уже в кудри мужа вцепиться от злости.

– Но ты ведь сам знаешь, что неправда это! Первый ты у меня! Первый! Неужели не понял? А ребёнок? Ты что, из богатого семейства, чтоб я навязывалась тебе? – кричала Люба. Они в доме были одни. Отец на работе, мать на рынок ушла. А младшие брат и сестра Любы, гонялись на великах.

– Маша, сестра моя, из города приехала в гости и напустилась на меня. А потом остальных на место поставила. Прости, бес попутал – Вадька прижал к большому животу Любы свою голову и крепко обхватил руками за талию.

– Я больше к матери твоей не вернусь. Ищи дом, моя мать ссуду возьмёт. Будем отдельно жить – поставила Люба своё условие. Вадька обрадованно подскочил и заверил, что срочно же займётся поиском продажного дома в Золотовке и уехал к себе, совсем немного не дождавшись прихода тёщи.

А к вечеру у Любы начались схватки и её срочно по скорой отвезли в городской роддом, две недели не доходила. Дочка родилась на три пятьсот, сморщенная, смешная. Люба, как на руки взяла её, так сразу почувствовала, что сердце от умиления и любви к своей малышке, трепещет и поёт от радости.

– Паразит твой девчонку вздумал Женькой назвать! Это же мужское имя! Отец по святцам посмотрел, сказал надо Антониной надо назвать – позвонила на следующий день после родов, мать.

– Да я не знаю пока, мам … – вяло отозвалась Люба. Роды были не лёгким делом и она потом долго размышляла, как матери удалось благополучно девятерых родить?

– Антонина и точка – решительно произнесла мать и закончила разговор.

Спор разрешила младшая сестра Любы, Аринка. Она завела Нине Игнатьевне истерику, чтоб племянницу назвали её именем. Так и решили.

– Прудникова Арина Вадимовна – прокричала Люба из окна второго этажа, когда Вадька приехал навестить жену – так в свидетельстве о рождении и запиши.

Глава 7

Из роддома Любу с дочкой забирал Вадим и её мать с отцом.