Да здравствует катарсис!

Да здравствует катарсис!
Ирина Шива

Отчасти правдоподобная история, написанная в ироничной форме. Рассказывает о том, что каждому человеку приходят возможности кардинально изменить свою жизнь, которая на самом деле является "бегом по замкнутому кругу". И если мы решаемся, то награда превосходит все ожидания.Рассказ подразумевает продолжение, где будут видны изменения в мышлении героини и ее судьбе.Телефон "ангела" Ольги самый настоящий и вы всегда можете им воспользоваться, будучи в Стамбуле.Желаю приятно прочтения! Чудесного настроения!И пусть чудеса будут спутниками вашей жизни!Да будет с вами сила моего намерения познакомиться ближе и начать слышать свою душу и Высшее я. С любовью ко всем читателям на всех ресурсах!

Ирина Шива

Да здравствует катарсис!

"Посвящается моим папе и маме, братьям и сестре, двум дочерям, трём внукам и внучке и всему роду, а также моему любимому мужу".

День не задался с самого начала. Босс был злой, как собака, что было для него привычно. То у него не ладилось с поставщиками, то с подрядчиками. Конечно, если набрать по объявлениям кого ни попадя, то каких результатов можно ожидать? Сколько раз я говорила Антону Аркадьевичу, что нужно приглашать по рекомендации, тогда и толка было бы больше. Но у босса был свой взгляд на мир, а моё мнение его совсем не интересовало, как мне казалось, и прибыль тоже. Ему нравился сам процесс.

Кстати, в этом мы были с ним схожи. Вот ведь Шерочка с Машерочкой притянулись.

"Нет, ну а что? А кого ещё ему слушать, если не свою правую руку – своего главного бухгалтера", – думала я, жуя булочку со сладким чаем. Честно говоря, сводить дебет с кредитом мне надоело до чёртиков. Понятное дело, что математика – царица наук, но она у меня сидела уже в печёнках. Иногда так глаз дёргался, когда босс, он же отдел снабжения, он же кладовщик, он же сметчик и ещё пяток специалистов по совместительству, забывал положить в заветную папочку какие-то чек или накладную. Была у нас такая папка заведена для сотрудников, коих у нас было «ты, да я, да мы с тобой». И нужно-то было от них: оставлять первичные документы или накладные, которые приносили все кому не лень в нашу, как мне казалось, «шарашкину контору».

"За какие же такие мои заслуги ноги принесли меня по этому адресу, когда я устраивалась на работу?"– думала я каждый квартал. В этой жизни греха за собой я не чувствовала и в чём был подвох, не понимала, и это меня напрягало.

А напрягалась я часто, особенно когда сводила дебет с кредитом, что никогда, никогда не получалось сразу. И потому мне на несколько дней приходилось становиться ищейкой и искать в тумбочках, папках и даже мусорном ведре чеки или что-то похожее на них.

Как-то раз после моих очередных поисков ко мне заглянула наша сотрудница Зина. Без 100 грамм я, наверное, и не вспомню тот букет должностей, кои были на неё возложены.

Была она чуть постарше меня, в теле, этакая Фрекен Бок, однако, начитанная и воспитанная, что давало возможность посплетничать нам вдоволь. Мы пили сладкий чай с лимоном вприкуску с крендельками, посыпанными душистой корицей.

– Знаешь, – сказала она, – вот ты тут сидишь в своих цифрах, света белого не видишь, а тебе нужно уже о душе подумать…

При этих словах пряный аромат корицы замер в горле, от чего дыхание спёрло и глаза наполнились слезами.

– Вот видишь, – продолжала она, глядя мне в глаза, – душа твоя подтверждает мои слова.

Мои ресницы захлопали ещё быстрее, а сердце чуть не выпрыгнуло. Я напряжённо, но с предвкушением чего-то смотрела на неё. В моей голове пронеслась мысль: "Интересно, она белены объелась или головой ударилась, неужто мне пора того", – и  я закатила глаза к потолку.

Но Зина не обращала внимания и лепетала, как блаженная: про сознание, про то, что мы – души вечные, воплощаемся каждый раз и что, возможно, мой босс в прошлой жизни был моим мужем. А я ему, дескать, плохо служила и поэтому я уже столько лет валандаюсь с ним в шарашкиной конторе. И не могу уволиться, так как какая-то непреодолимая сила держит меня здесь.

Что-то в её словах меня насторожило. Вдобавок меня стало тошнить и одновременно в голове что-то стало шевелиться, возможно, это крендельки пытались найти себе место в голове.

"А причём тут голова? – стала думать я. – Наверное потому, что в желудке места нет, ведь там всё скрутило", – присоединился другой голос. И я стала вспоминать, не ударялась ли я сама головой в последние дни. Зина не обращала на меня никакого внимания – она была «в ударе». И никто и ничто не могли её сейчас остановить. Она решительно налила в стакан воды из графина, что стоял рядом. Отодвинула кружку с остывшим чаем и тарелку с крендельками. И тихим, но уверенным голосом сказала:

– Пей.

Я закрыла глаза, сделала несколько глотков воды. Она оказалась тёплой, хотя вода всегда была такой, но почему-то именно сейчас я чувствовала и температуру воды, и вкус, и запах.

Моя чувствительность обострилась, и я точно поняла, что я уже никогда, никогда не буду такой, как прежде. Что-то произошло в тот самый момент, когда дыхание моё остановилось на несколько секунд от услышанного… Произошло нечто, что невозможно было описать никакими словами…

Я посмотрела на коллегу совершенно другим взглядом, Зина это почувствовала и улыбнулась. На какой-то миг мне показалось, что это улыбка мамы, я даже тряхнула головой, чтоб сбросить наваждение.

"Ёшкин кот, – подумала я. – Остановите планету, я сойду", – в моей голове был приличный запас подобных выражений, которые достались мне от моего бывшего, но несостоявшегося мужа Сан Саныча (он же Шурик, он же Сыч), который прошёл огонь, воду и медные трубы одновременно.

Больше не хотелось ни о чём разговаривать. Тишина повисла в воздухе. Зина поднялась, помялась, налила стакан воды, запрокинула руку, как заядлый алкаш, и, опустошив стакан, резко поставила его на стол. Он громко брякнул. От неожиданности я подпрыгнула на стуле.

– Ну, – сказала она, – я пошла.

В этот момент она была похожа на волка из мультика, который пришёл в гости к хозяйскому псу и всё норовил спеть после выпитого и съеденного. Образ нарисовался так отчётливо, что в этот момент приступ смеха стал накатывать откуда-то из живота.

"Ох уж эти крендельки", – промелькнуло в голове снова.

Зина сначала вытаращила на меня свои глаза, затем стала переминаться с ноги на ногу, затем махнула рукой – типа была не была, и снова стала моститься на стул, при этом с осторожностью поглядывая на меня, соображая, не тронулась ли я головой. Я вдруг почувствовала, о чём она думает и ответила ей вслух:

– Она тронулась ещё тогда, когда я устроилась в эту шарашкину контору. А сейчас все отлично, – старалась выговорить я, держась за живот и содрогаясь в конвульсиях от смеха.

Она – это моя голова, которая лёгких путей не искала и вечно попадала в какие-то мелкие или не очень передряги.

Зина расслабилась и закатилась заливистым смехом: её живот и грудь пятого размера содрогались, как вулкан при извержении. От этого мне становилось ещё смешнее, и я перешла на что-то, находящееся между свистом и стоном.

– Что вас так рассмешило? – услышали мы голос за своими спинами.

Там стоял босс собственной персоной и смотрел недоверчиво.

– До Нового года остаётся неделя. А вы тут ерундой занимаетесь! А, чего удумали бабы, – добавил он уже поласковее.

"Чего удумали" – это было его любимое выражение, вместе с другим: "вот бабы дуры". Ничто не мешало ему смешивать их между собой, как ингредиенты его любимого коктейля «Кровавая Мэри», который всегда был на всех корпоративах и не только. Кстати, его бывшую звали Марина. Она, видимо, устала ходить в дурах, а может в бабах, кто её знает теперь.

Мы стали, как те самые дуры, озираться по сторонам и мычать что-то невнятное. От смеха все слова и мысли улетучились. Мы были похожи на растерянных школьниц. Из памяти почему-то всплыла история из школы. Это был девятый класс. Месяц май. Учиться уже не хотелось. Впереди были каникулы и почти «взрослая жизнь» – когда тебе много чего разрешено, но спроса как такового нет и ответственности финансовой zero. Урок литературы был на первом этаже. Окна были в это время, как правило, всегда открыты. Пение птиц и трели сверчков, которые раздавалась по ту сторону класса, манили и будоражили наши умы. Не помню, кто предложил первый сбежать с урока, но идея эта нам приглянулась и мы стали агитировать всех сбежать. И я в том числе. Долго уговаривать никого не пришлось. Шум и гам возле подоконника подзадоривали всех ещё больше. Первыми спрыгнули мальчишки. Их у нас было пятеро, как пять пальцев на руке. А затем уже мы, девчонки.

Где это видано: выпускной класс и так сорвать урок литературы! Экстренно было созвано родительское собрание вместе с детьми, то есть с нами. Тем более, причин накопилось «воз и тележка». И вот мы сидим притихшие, сердце того гляди выпрыгнет из груди. Наступает кульминационный момент. И наша классная руководительница Елена Анатольевна говорит о том, что мы сбежали с урока литературы через окно, обобщая и явно не делая акцент на личностях.

И тут, как гром среди ясного неба, голос моей маман:

– Огласите нам список, кто же это? – в тот момент земля поплыла под ногами, да и воздух как будто перестал поступать в грудь. Казалось, что дыхание остановилось. На ватных ногах, прикладывая неимоверные усилия, встала я со стула, как и ещё несколько активистов нашего класса вместе со старостой. Тут пришла очередь быть без воздуха моей маман. Глаза её стали, как в рассказе Андерсена "Огниво": казалось, искры летят. Она резко посмотрела на меня, но разговор обещал быть дома долгим. Так я познала глубокий смысл выражения: "любопытной Варваре на базаре нос оторвали", решив, что если бы не мамино любопытство, то не пришлось бы ей целый час читать мне нотации вместо того чтобы смотреть "Семнадцать мгновений весны". Ох, уж эта весна!

Я оглядела комнату: за окном зима. Хотя так трудно назвать зимой то, что не "покрыто снегом". А напротив меня Зина, красная, как рак, от смеха. Недалеко от двери босс с недоумённым взглядом и немым вопросом: "Что здесь происходит?".

И тут прогремел голос Зины, как голос моей маман из юности:

–Так Мила увольняется.

Тут пришла очередь входить в ступор Анатоли Аркадьевича. Видно было, как воздух застрял в области грудины и не желал проходить дальше. От этого глаза его делались всё больше и больше. Вдобавок у него начался приступ кашля, как будто он пил с нами чай и аромат корицы душил его, как и меня полчаса назад.

"Может это вирус?", – подумала я и поняла, что та тишина закончилась. И рой из разного рода мыслей "как к себе домой" устремились в мою головушку. Я вдруг почувствовала, что голова снова стала тяжёлой. Я ясно осознала, что это мой шанс сделать то, о чём я даже подумать не могла утром этого дня. Но если я этого не сделаю сейчас, то я так и буду ходить с тяжёлой головой до последнего своего вздоха. А в дни отчёта мне продохнуть почти всегда некогда. И это замкнутый круг.

– Да, – вырвалось у меня из груди, и этот голос я не узнавала. Как будто какая-то сила вселилась в меня и не собиралась уступать свои права. Это «Да» звучало, как набат колокола и приговор. Приговор моей прежней жизни, приговор моему боссу, приговор мне самой прежней. Ведь я собиралась шагнуть в никуда. Часто со своими подругами мы посмеивались над теми, кто не имеет никаких планов, кто не знает, что хочет, кто живёт, как нам казалось бесцельно. И болтается в потоке дня, как бревно в проруби…

И вот я становлюсь одной из них. От одной этой мысли волосы зашевелились на голове, как будто рой вшей заселился туда разом всей семьёй. Я достала листок бумаги и решительно написала: «Заявление…». Поставила свою размашистую подпись внизу и вручила этот листок Анатолию Аркадьевичу, который, казалось, вообще потерял дар речи от подарка в канун Нового года.

"Что-что, а подарки я умею делать", – проскользнула очередная мысль как к себе домой.

Глава 2.

Новая работа или как обрести духовную жизнь