Фаина Федоровна

–Фаина Фёдоровна, я же вам говорила – через три года я собираюсь в аспирантуру. Я – всего лишь молодой специалист. Ещё не хватало, чтобы какая-то Достигаева, написала на меня жалобу в облздравотдел, в газету «Вечерние новости» и в ЦК партии.

–Вы разве партийная?

–Нет, но в ЦК пишут по любому поводу. Вы представляете, на общем собрании больничного объединения – стационар и две поликлиники, будут читать: «Отоларинголог 2-й поликлиники Григорьева О.Л. вымогала у пациентки краковскую колбасу». Все же со смеху помрут!

Я с размаху шлёпнула по выключателю настольной лампы.

–Зовите следующего пациента!

–Ольга Леонардовна, так все делают!

–Я не буду.

–Мы с вами с голоду помрём.

–Не помрём. Мама вчера жарила хек, я с вами поделюсь.

В дверь кабинета просительно всунулась чья-то голова.

–Входите.

Фаина Фёдоровна ушла в процедурный отсек нашего кабинета и сердито трясла там головой. Трясся её колпак, а спиралевидные кудряшки, казалось, вызванивали над лбом:

–Х-ххек! Ж-жареный! Да у меня печень больная!

И она ворчала до тех пор, пока в кабинете не появились ОН и ОНИ.

Это, наверное, странно рассказывать пациентам. Пока я не притронулась к больному, пока я не выслушала его историю, я свободна. Мне нет никакого дела до тысяч, до миллионов больных. Мир полон людей и каждый чем-то болеет. Но может быть, любовь – это и есть прикосновения и слова? Я не отягощаю свой мозг разговорами о болезнях с незнакомыми людьми. Я никогда не говорю посторонним, что я – врач. Я не поддерживаю разговоры о медицине в поездах, самолётах, очередях и социальных сетях. Но как только мне приходится сказать что-нибудь, типа: «Ну, давайте посмотрим. Откройте рот…» – Всё. Я в капкане. Теперь для меня больной – это всё равно, как здоровенный магнит. Как камень Гингемы – была такая волшебница в сказке про девочку Элли, Страшилу, собачку Тотошку и трусливого Льва. (Довольно наглый перепев с американского аналога, но суть не в этом.)

У злой волшебницы Гингемы был на службе здоровенный каменюка. Все, кто приближались к нему на определённое расстояние, уже не могли отойти и двигаться дальше. Они так и залипали на этот камень. Так же происходит и со мной. Камень Гингемы во мне сидит со дня получения диплома. Пока я не добьюсь стойкого улучшения состояния пациента, я у него в плену. И поэтому я помню всех тяжёлых и непонятных больных, хотя прошло уже много лет. Я забываю их лица, но помню их истории болезни. И бывает так, что кто-то звонит и говорит:

–Вы меня не помните, конечно, но вы меня вылечили. А теперь у меня уже вырос сын. Или дочка. И у неё такая же проблема, как и у меня. Вы можете нас принять?

А иногда бывает так, что я уже не помню и историй болезни, но больные меня помнят.

ОН – был крупным мужчиной. Лет за пятьдесят. В мешковатых брюках, ремень гораздо ниже пупка. Он держался толстой ладонью за голову и начал сразу, ещё от двери:

–Барышня, у меня ухо.

Всё ещё обиженная Фаина Фёдоровна никак не реагирует на «барышню». Делает вид, что не слышит.

Я мысленно улыбаюсь и беру ушную воронку.

–Садитесь.

И вдруг…

Дикий ор ребёнка. Женский голос в коридоре перекрывает остальные крики. Я ещё надеюсь, что это не ко мне.

Распахивается дверь.

Красавы.

Я ненавижу пафос из «Сердца хирурга», «Сердца на ладони», и про что там ещё? Про что мы писали сочинение на вступительных экзаменах на тему: «Почему я хочу стать врачом»?

ОНА. Растрёпана. Кое-как одета. Взгляд огнедышащий. На руках орущий младенец. Я не слишком тогда понимала в младенцах, по моим представлениям ему было года полтора. МАЛЬЧИШКА. Мордатый. Лицо красное, свирепое, мокрое. Волосы, тоже мокрые, прилипли ко лбу. Красная шерстяная кофта, сбоку на плече круглые пуговки. Небрежно застёгнуты через одну. Синие чесучовые штаны. На ногах чёрные ботинки на толстой подошве. Грязные.

–Помогите! Умоляю! – И вперёд, бегом, вглубь кабинета, в закуток к Фаине Фёдоровне. Права та была, когда посадила меня ближе к двери. «Чтобы больные грязь на ногах не таскали».

Опускаю руку с воронкой. Мужчина с больным ухом тоже смотрит на женщину и ребёнка. В глазах у него решимость не обращать внимания на их крики.

–Доктор – вон сидит! – Фаина выходит из закутка, голос у неё ещё сердитый. Женщина недоумённо смотрит на меня. Повторяет неуверенно:

–Помогите.

Уже без «умоляю».

Мужчина снова начинает громко и торопливо рассказывать про своё ухо.

Женщина нависает надо мной с ребёнком на руках.

–Подождите, – Я останавливаю мужчину.

Может, мамаша просто хочет, чтобы я приняла её без очереди? Ребёнка не с кем оставить? Конечно, я приму её. Пока я буду осматривать ухо мужчины, она посидит на кушетке. Потом, когда я мужика уже отпущу, её пересажу к себе, пускай держит младенца на коленях…

–У него что-то с носом! – Кричит женщина про ребёнка. -Смотрите, опять кровь потекла!

Младенец, на минуту замолчавший, понял, что говорят про него и опять заревел. У него под носом действительно пузырится какая-то розово-зеленоватая слизь. Но крови я не вижу.

Вообще-то я никакого отношения не имею к педиатрии.

–Вам в детскую поликлинику надо.

–Я прямо в этом доме живу! В детскую – на автобусе ехать.

–Ну, в «скорую» бы тогда звонили…

Мужчина опять начинает втолковывать мне про своё ухо.

–Да вы хоть посмотрите, что с ним? – Заходясь, кричит женщина. – Он умирает!

Ребёнок сидит у неё на руках и орёт. Выдирается и сучит ногами. На умирающего не похож.

Фаина вступает:

–У нас взрослая поликлиника! У нас свой приём, мы детей не лечим. Откуда мы знаем…

–Вы – ВРАЧИ! – Перебивает мамаша. – И О-БЯ-ЗА-НЫ (она орёт дурным голосом) оказывать помощь, где угодно! Хоть в поле, хоть в трамвае, хоть в космосе!