Трансформация – дорога домой. Воин Огня

Еще рассказывала много о море, куда раньше по путевкам ездила с родителями в санатории. Какое оно сказочно красивое, теплое и просто замечательное! Как здорово качаться на его волнах, нежась на летнем солнышке, слушая шум прибоя и крики чаек. А вечером на берегу ужинать с родителями в небольшом ресторанчике, слушать музыку, наслаждаясь теплым летним солоноватым ветерком, дувшим с моря, наблюдая как взрослые веселятся, танцуют. А ночью, когда родители уснут, любоваться в окно лунной дорожкой, появляющейся на поверхности моря и мечтать, что когда-нибудь отправишься по ней в дальний путь, открывать новые города и страны, а может быть и сказочно-фантастические миры, например, нырнуть в морские глубины и найти на дне глубоких ущелий и впадин новый мир, населенный сказочными существами: русалками, морскими ведьмами и чудовищами.

Тогда мы впервые договорились переехать, когда вырастем, куда-нибудь на берег моря.

Но сначала нужно окончить школу, там видно будет.

Да, вы совершенно правы, ей было гораздо сложнее. Она большую часть своей жизни прожила «нормально», я всего лишь первые несколько лет, о которых практически не осталось никаких воспоминаний.

Но и как всегда и все в моей жизни – счастье длилось недолго.

Первое, с деньгами стало совсем туго, как и предсказывала мама, заработков становилось все меньше, а потребности отца в алкоголе все больше, опять же нас стало двое, не я один, мама старалась кормить обоих. Деньги с продажи квартиры у родителей Милены тоже быстро заканчивались, хоть какие-то продукты появлялись все реже. Я вообще не представляю, о чем они думали? Мой папаша хотя бы пенсию по инвалидности получал. Им на что рассчитывать? До пенсии, даже до минимальной, если будут платить, не передумают, еще ох как долго. Жить на что собирались? Их заначка закончилась года через три, еще удивительно, что так надолго хватило, видимо действительно крутая хата у Миленки была.

Но помимо вечной и привычной проблемы с деньгами, остро встал и иной вопрос. Я был слишком слаб.

После того раза, когда отец шарахнул меня головой о стену, несколько недель он не трогал ни меня, ни маму. Но надолго его не хватило. Через несколько недель принялся за старое.

Я больше не кидался на него. Понял, слишком я слабый, не могу ему противостоять, а если в следующий раз он меня убьет? Что будет с мамой? Кто ее защитит и вытащит, вернет в нормальную жизнь? Кроме меня некому.

Но и сидеть смотреть, как он ее бьет, я просто не мог. Поэтому, когда он начинал, я подбегал к маме и закрывал ее собой, стараясь, чтобы большая часть ударов попала мне по спине, вжимал голову в плечи. Мама плакала, пыталась меня оттолкнуть, но я вцеплялся в нее словно клещ, не оторвешь, и наши слезы смешивались горьким соленым потоком. Сколько бы она ни просила меня перестать, я сразу притворялся глухим, слепым и немым.

И каждый раз во время побоев я видел тень за моим левым плечом. И каждый раз плевал на нее, и она исчезала.

И каждый раз думал, неужели это действительно она? Моя смерть? И когда-нибудь не рассчитав силы, отец нанесет мне такие удары, от которых я уже не оправлюсь. Синяки на спине от его кулаков заживали довольно быстро, буквально в считанные дни, как и фингалы на лице, когда он в ярости все-таки с чудовищной силой отрывал меня от мамы и бил со всей силы по лицу.

Дело было печальное, но привычное. А непривычное и показавшее всю мою позорную слабость случилось через пару лет после знакомства с Миленкой.

Как-то я пришел как обычно после школы к ней домой, постучал условным знаком, но мне никто не открыл, я повторил стук несколько раз – безрезультатно. Тогда начал колотить в дверь, что было силы, стало страшно, вдруг с ней что случилось?

Она слегка приоткрыла дверь, буркнув, чтоб я проваливал и попыталась ее закрыть. Удивленный ее странным поведением, успел подставить ногу в дверной проем, не дав закрыть дверь, от чего получил удар с такой силой, что чуть не взвыл, но ногу не убрал.

– Проваливай, я сказала, – зло бросила она, – сегодня ко мне нельзя.

Несмотря на то, что я неплохо подрос и мне было уже одиннадцать, я был все равно на голову ниже ее, однако, с силой навалился на дверь, пытаясь открыть шире, и проникнуть в дом. Она резко на шаг отступила, я ввалился внутрь, чуть не врезавшись головой в стену напротив. В последний момент вернул равновесие, развернулся, заметил, что Миленка уже хотела схватить меня за шиворот, наверняка, чтобы выставить из дома, как нашкодившего котенка, но я успел увернуться из ее цепких рук.

– Да постой ты! – крикнул я. – Можешь объяснить, что случилось?! Я тебя чем-то обидел?! Что-то не так сделал?

– Уходи!

Она еще раз крикнула и снова попыталась меня схватить, неудачно, я может и был слабым, но был шустрым. В момент, когда она снова попыталась меня схватить, ее длинная челка, до того закрывавшая половину лица, откинулась, и даже в полумраке прихожей я увидел огромный фингал под ее глазом и разбитую губу.

– Кто?! – сразу перестав дергаться, спросил я.

Похоже что-то во мне изменилось, она перестала пытаться меня схватить, замерла, глаза расширились от удивления.

– Кто я спрашиваю?! – еще раз зло бросил я.

Волна ослепительной ярости охватила меня с головы до ног:

– Они? – кивнул в сторону родительской комнаты.

Она только отрицательно покачала головой.

– Последний раз спрашиваю, кто?! – от злости меня начало слегка трясти.

Она наконец рассказала. Шла со школы домой. В одном из дворов к ней подошла компания гопников, зная, что защитить ее некому, схватили и попытались затащить в подвал одного из домов, она стала яростно защищаться, после чего и получила несколько ударов по лицу. Спасло ее чудо. Большинство редких прохожих не обратили внимания на происходящее, шли себе спокойно мимо, одна только тетенька поинтересовалась происходящим, на что один из пацанов заявил:

– Моя сестра, опять набухалась малолетка. Домой вот не могу затащить.

Удовлетворенная таким объяснением тетенька со спокойным сердцем направилась домой. А гопники принялись за старое, схватили ее за руки и потащили в подвал. Спасло Миленку то, что домой спешила ее учительница, позвонили из дома, трубы прорвало, ей пришлось уйти из школы, спасать дом от полнейшего затопления. По дороге она и увидела свою подопечную, разогнала шпану, и только после заспешила к себе. Ну, а Милена пришла домой. Видеть никого, даже меня, сегодня у нее не было ни желания, ни настроения.

Узнав, в каком дворе все произошло, я ушел от нее, сказав, что обойдусь сегодня без занятий, пусть отдыхает.

Зашел домой, сбросил рюкзак, переоделся в старый рваный спортивный костюм и убитые в хлам кеды, вооружившись маминой скалкой, пошел искать ту компанию. Их оказалось четверо, а я один. Каждый из них как минимум на пару-тройку лет старше, на полголовы выше и вдвое шире в плечах.

Стоило мне увидеть этих уродов, волна ослепительной ярости захватила меня всего, до кончиков пальцев, до каждой клеточки моего тщедушного организма. Я кинулся на них. Все, что помню из той драки – это красная пелена перед глазами и мерзкие ненавистные рожи, которые во что бы то ни стало нужно уничтожить, разбить, размазать об асфальт…

Нас растащили местные мужики.

На мне живого места не было. Итак, видавший лучшие виды и знавший лучшие годы, причем не в моем гардеробе спортивный костюм был изорван в лоскуты. У одного кеда была оторвана подошва, второй порван пополам. В зеркале, вернувшись домой, я увидел вместо лица один сплошной синяк. Лицо на следующее утро опухло так, что стало в два раза больше и приобрело лилово-фиолетово-желтый цвет. Белки глаз стали красными как у заправского вампирюги, синие губы так же придавали сходство с ним. На теле не было живого места, все в синяках и кровоподтеках. К счастью, обошлось без переломов.

Но и на них, на всех четверых, было страшно смотреть. Разбитые носы, губы, у двоих заплыли оба глаза, у одного ухо опухло так, что стало в три раза больше другого. Позже узнал, они не обошлись и без переломов.

Итогов того инцидента было три.

Первый. Меня чуть не поставили на учет в детскую комнату милиции. Сначала родители гопоты настаивали. Милена вступилась за меня, но никто ей не поверил. Повезло, что учительница, которая ее спасла, подтвердила слова Миленки, и родители «пострадавших» решили замять дело, их детям уже было вполне прилично лет, и дело попахивало попыткой изнасилования.

Я позавидовал Миленке, к ней так хорошо относятся учителя. Я же выслушал очередную лекцию о том, что финал моего жизненного пути колония и тюрьма – без вариантов.

Второй. Местная гопота стали меня бояться и обходить стороной. Посчитали, что я отбитый на всю голову, и дали кличку – Берс.

Но я не тешил себя надеждой, что это надолго. Тогда впервые я посмотрел на Миленку не как на Друга, а как на девчонку, и понял одну простую вещь – она взрослеет и становится красивой. Данное обстоятельство в ее бывшем спокойном мире было бы крутым, но в нашем неблагополучном – ох какая серьезная проблема, можно сказать катастрофа. И попытка будет не первая, и увы далеко не последняя. А защитить ее некому. Ее отец и так был не боец, актер театра, худенький и плюгавенький, а щас, после постоянных возлияний, совсем ни о чем, его самого защищать надо.

И отсюда третий итог. Я слишком слаб. А у меня две женщины: Мама и Милена; которых кроме меня некому защитить.

И что делать?

Я видел только один ответ на этот вопрос – нужно становиться сильным. Очень сильным. Но как?

В таких невеселых раздумьях я как-то брел со школы домой. Никаких идей на этот счет в моей не раз битой многострадальной голове не появлялось. И тут, проходя мимо строящегося частного дома, я увидел мужика, он выкладывал стену из белых кирпичей. Я почему-то остановился и стал наблюдать за ним. Кирпичик за кирпичиком стена становилась все выше. Труд монотонный, но какой-то правильный. Как в моей любимой математике, складываешь одно к другому, и получается что-то правильное и очень красивое. А тут еще и новое. Я залип. И не заметил, как подошел совсем близко, тут мужик и обратил на меня внимание:

– Чаво зеньки вылупил? – беззлобно спросил он, вытирая пот со лба. – Стыбрить чаво решил? Я те мигом ухи поотрываю!

– Дядь, да ты чего, да я ж ни в жизнь чужого не взял!

От обиды перехватило горло, на глаза навернулись слезы, которые я с трудом загнал обратно, в глубь, глубоко-глубоко. Да почему сразу, совсем меня не зная, все обо мне гадости думают?!

– Да ладно, че губы вон поджал, не реви, не ты такой, жизнь ща такая, того и гляди последние портки стыбрят. Ты че хотел?

– Да ниче не хотел, – пожал плечами, чуть успокоившись, – просто ладненько у Вас так все выходит, правильно все.