Тайна Мёртвого Озера

– Что ж, не смею задерживать. Надеюсь, в Виртенбурге мы найдём возможность укрепить наше знакомство?

– Если время позволит.

– Люди говорят, самая крепкая дружба начинается с хорошей ссоры.

– Так мы, вроде, и не ссорились.

– Осмелюсь только спросить… Ваши детишки…

– Что, «детишки»?

– Так, ничего, уж больно они разные, нисколечко не похожи друг на друга. Неужели все – родные? Удивительно!

– Как ни удивительно, но родные.

– И по возрасту вроде все вровень? Всем лет по десять-одиннадцать. Они что – близняшки?

– Так и есть, близняшки – беленькие, чёрненькие – всё близняшки.

– Погодки, – уточнила Кирстен. – А что разные, так уж какие удались. Юстас, хватит кланяться, ехать пора.

Прощание на этот раз вышло коротким. Юстас подобрал вожжи, причмокнул губами: "Вьё!", рыжие лошадки дёрнули повозку и резво побежали вперёд. Старая мельница с серебристым прудом, чёрным водяным колесом и обросшими грачиными гнёздами тополями покатилась назад. И только две огромные птицы долго провожали фургон, паря над ним в поднебесье, – чуть не до самых береговых холмов. А там и они отстали.

Дорога сначала вилась у подножия серых гранитных утёсов, потом, словно вгрызаясь в каменные стены, стала круто взбираться вверх. Вверх, вверх! – лошадки с натугой тянули фургон. Поворот. Ещё один поворот. И вдруг ребята словно пересекли невидимую границу и попали в другую страну. Всё здесь было не таким, как внизу – другой воздух, другие облака. Другие птицы кружили в небесах и что-то кричали резкими кошачьими голосами.

Ещё никогда в жизни никто из друзей не видел моря, и вот оно распахнулось перед ними во всю свою неоглядную ширь, одновременно и свинцово-серое, и густо фиолетовое, и бледно-голубое, зарокотало размеренно и глухо, дохнуло запахом йода и смолы, поманило сердца белыми парусами кораблей, мечтой о дальних странах.

Долго-долго, целую вечность ехали заворожённые вдоль берега, и никто не посмел нарушить молчания. А когда дорога неожиданно опять повернула, и поросшие кривыми соснами холмы заслонили водную гладь, всем страшно, неодолимо захотелось вернуться, забраться куда-нибудь на самую верхотуру и смотреть, смотреть, смотреть не отрываясь! ..

Ну, ничего, завтра они непременно увидят море снова. И не издалека, а у самых своих ног.

В Виртенбург въехали, когда перевалило за полдень. Усталые колёса загрохотали по неровной брусчатке. Странной показалась в таком огромном городе теснота узеньких улочек. Выкрашенные разной краской дома плотно жались друг к другу. Крутые скаты заострённых крыш были покрыты позеленевшей от времени черепицей, и каждая крыша, словно замшелый пень опятами, обросла гроздьями длинных каминных труб. Улочки были так узки, что появись из-за поворота встречная телега, вряд ли возницам удалось бы разъехаться.

Ещё ребят поразило, как много здесь самого разномастного люду – кто в ярких платьях дорогих тканей, кто в строгих и скромных одеждах, а кто в таком жалком рванье, что у них в деревне на пугало постыдились бы надеть. И все спешат куда-то по своим делам, не обращая друг на друга ни малейшего внимания.

Потом их фургончик пересек широченную улицу, где запросто могли бы разминуться четыре, а то и пять экипажей. Высокие дома красовались здесь друг перед другом сверкающими окнами, резными колоннами, мраморными ступенями.

Потом лошадки нырнули в переплетение узеньких улочек, выбрались, немного поплутав, на широкую, где дома стояли особняком, в глубине огороженных чугунными решётками дворов. Ребята не могли понять, как городские жители не путаются в этом лабиринте, ведь заблудиться здесь легче, чем в лесу. Наконец показалась серая громада королевского дворца, увенчанная зубчатыми башнями, острыми шпилями, и, конечно же, бессчётными каминными трубами.

– Что, нравится городишко? – пророкотал с козел Юстас. – Ничего, не пугайтесь, не столь уж он и велик. Это я, для первого раза, решил покатать вас, показать стольный город Виртенбург во всей красе. А теперь экскурсия окончена. Вьё, лошадки, прямиком к дому Главного Королевского повара!

Дом Главного Королевского повара оказался в каких-то двух-трёх улицах от дворцовой площади. Небольшой жёлтой шкатулочкой прятался он в глубине тенистого садика.

Встретили гостей радостно и шумно. Суетилась прислуга, не давая никому нести даже махонькой корзиночки. Элина, жена Мартина, хрупкая и улыбчивая, показала всем их комнаты, провела по дому и саду, сказав, однако, что кухню Мартин покажет сам. Напоила ароматным кофе с кексами и рогаликами, с маковыми рулетиками, булочками, начинёнными шоколадным кремом, сырными корзиночками и ещё чем-то вкусным до невозможности.

Сам Мартин пришёл поздно вечером. Вернее, он ворвался в дом, сто сорок раз перецеловал и переобнимал каждого, прижимая к необъятному своему животу.

– Ну, наконец-то вспомнили про родню! У-у, как ребятишки-то выросли! – Новые объятия и новые восклицания: – Ну как же так – мама опять не приехала! Что такое годы? Для Хильды не существуют годы, просто она заупрямилась. А как я надеялся, что она поживёт хоть месячишко у меня. Ведь с тех пор, как мои оболтусы выросли, она не приехала сюда ни разу. Не нравится ей город почему-то.

– А ты? Когда у матери последний раз был? И не упомнить.

– Да, ты прав, я – большая свинья. Но сам бы попробовал говорить с Фритти! То ещё сокровище!

– Фритти, это кто? – не понял Андерс.

– Ты что не знаешь, как зовут нашего короля? – удивился Мартин. – Дождёшься у него отпуска, как же. – "На носу важнейшие переговоры с Гурденским королевством и неофициальная встреча с представителями Уларских княжеств, – ты что, хочешь подвести своего государя? Потом – пожалуйста, езжай куда пожелаешь, хоть на край света. Если конечно тебе совесть позволит. Потому что не за горами именины государыни. И столетняя годовщина битвы при Долгом Фьорде. А Большой Ежегодный королевский бал? – что перечислить у Фритьёфа всегда найдётся. – Вот выкроится неделька-другая поспокойней, бери себе отпуск, на здоровье, что я, деспот какой? Ты знаешь, я готов перетерпеть изжогу, несварение желудка, готов грызть непрожаренного крокодила, я неприхотлив. Но речь ведь не обо мне и не о моих маленьких личных прихотях, речь о благополучии государства! –

Мартин рассказывает с такими ужимками, что все покатываются со смеху. – Или ты забыл, что произошло на прошлую масленицу?"

А на прошлую масленицу, вернее под конец зимы, я свалился с жесточайшей ангиной и провалялся в постели чуть не месяц. И кое-кто сразу решил, что дворцовая кухня – достаточно тёплое местечко, чтобы за него побороться. Некий добрый мой приятель, даже имени его называть не хочу, пошептал кому надо на ушко пару словечек, поработал острыми локотками, распихав всех моих подмастерьев, и быстренько так, быстренько, пока никто ничего не успел сообразить, захватил власть над моими горшками и поварёшками. В результате, во время важнейших дипломатических переговоров к столу подали жаркое из кавалерийского седла, суфле из стоптанных сапог и, венец кулинарного творчества, – скособоченный и подгорелый торт. Естественно, послы приняли это за намеренное оскорбление, переговоры были сорваны, и Фритьёфу пришлось пустить в ход всё своё обаяние, пришлось даже пойти на какие-то политические уступки, чтобы хоть немного сгладить конфуз, и вновь усадить послов за стол переговоров. Хорошо, что блюда, подаваемые на этот стол, стряпают дипломаты и политики, а не повара, иначе снова бы вышел афрунт.

– Мартин, ты заговоришь гостей – вмешалась Элина. – А они ведь ещё ничего не ели, ждали тебя.

– Нет-нет, мы не голодны, Элина напоила нас чудным кофе с рогаликами.

– И с рулетиками.

– И с печенюшками.

– Кофе! Ах, я старый осёл! Люди с утра ничего, кроме кофе во рту не держали, а я кормлю их баснями! К столу, дорогие мои! К столу!

Ужин затянулся, одни вкусности сменялись другими, а детские воспоминания перемежались рассказами о последних деревенских новостях и забавными историями о жизни в Виртенбурге.

Но вот, наконец, все едва дыша, с набитыми, словно барабаны, животами, встали из-за стола, и Мартин повёл гостей показывать свою кухню.

– Увы, друзья, на собственной кухне царствую не я. Когда я добираюсь до родного порога, то уже ни на какие сковородки смотреть не могу, ведь пока во дворце очаги и плиты не погасят, я свой пост покинуть не вправе. А встаю ни свет ни заря. Но есть, есть здесь одна вещица, к которой не прикасаются ничьи руки, кроме моих. – Вот оно – моё сокровище!

На специально отведённом столике, застеленном накрахмаленной до хруста белоснежной скатертью, стояла обыкновенная медная кастрюлька, каких полно в любом доме.

Единственное, что отличало её от прочих – нестерпимый блеск отполированных боков.

– Вот она – самая дорогая в моём доме вещь! Не правда ли, сияет, словно слиток чистого золота? Каждый вечер, а иногда и ночью, когда бы я ни вернулся, как бы ни устал, я прихожу сюда и чищу, тру, надраиваю мою красавицу до зеркального, до парадного блеска. "Почему?" – спросите вы? – "Потому, – отвечу я, – что эту кастрюльку дала мне когда-то милая моя матушка. Потому, что в этой кастрюльке много лет назад сварил я свой самый-самый первый суп. Потому, что эта кастрюлька напоминает мне о трудных и счастливых днях моей юности." – Мартин вытер огромным платком набежавшие слёзы, громко хлюпнул носом.

– И вот какой совет хочу я дать вам, ребята – придёт пора, каждый из вас выберет свой путь, найдёт дело себе по душе. Так вот, не забывайте каждый день чистить и драить свою заветную кастрюльку, или что у вас там вместо неё будет. Эта кастрюлька непременно принесёт вам счастье.

Глава 9. Виртенбург и Гавань. Встречи.

Семи ещё не пробило, когда ребята вскочили с постелей – так им не терпелось поскорей увидеть город. Они старались поменьше шуметь, боясь разбудить кого-нибудь, но оказалось, весь дом давно на ногах, а дядюшки Мартина вообще и след простыл – он ещё час назад наскоро перекусил и умчался к своим котлам и поварёшкам. А на столе их дожидалась аккуратно сложенная бумага. Это был план города, может быть, не очень подробный, зато собственной дядюшкиной рукой нарисованный.

Цветными полосками на нём были обозначены главные улицы, жёлтым кружком – дворцовая площадь, узеньким чёрным прямоугольничком – дворец, а маленьким квадратиком с указывающей на него стрелочкой – дом самого Мартина. Всё было расписано, всё указано – и море, и порт, и базар, и рыбный рынок. Мелкими печатными буквами были выведены названия. Крестиками помечены памятники, а конный памятник Витольду Храброму перед Домским собором аж двумя крестиками. Звёздочками – городской зверинец, большие королевские оранжереи, публичная библиотека и обзорная площадка, с которой как на ладони виден весь город. Видно, не один вечер дядюшка трудился над этим листком, стараясь вместить сюда всё, что может быть ребятам интересно.

Ещё одной приятной неожиданностью было то, что взрослые на ночном своём совете решили дать ребятне полную волю – пусть шляются куда ноги заведут, только чтоб к ужину, непременно, были дома! Обо всех приключениях доложить. С сомнительными людьми не заговаривать. В драки не встревать. И, если что, объявлять себя племянниками Главного Королевского повара.

Каждому дали, на всякий случай, карманные деньги и велели тратить их, не смущаясь, иначе дядя Мартин может очень обидеться.

И вот наши приятели окунулись в водоворот большого незнакомого города. Всё было здесь странным и непривычным. – Пестрота, толчея, шум, запахи, роскошные кареты, яркие витрины магазинов… Ребята чуть не на каждом шагу задирали головы и разевали рты. Город понравился. Очень. А вот виртенбуржцы… Виртенбуржцы, на поверку, оказались не слишком вежливыми и не слишком гостеприимными людьми, – когда ребята, запутавшись в бесчисленных тупиках и поворотах, окликали прохожих, большинство даже не замедляло шаг, кто-то делал вид, что не слышит вопроса, кто-то бурчал, что "понаехало тут всякой деревенщины, объясняй им, что и дураку понятно", кто-то махал рукой в непонятном направлении. В конце-концов, друзья решили, что проще плюнуть и разбираться во всём самим. Компас у них есть, карта есть, так что, если они пойдут куда указывает золотая стрелочка, то непременно выйдут к морю.

Это было явно не самое лучшее решение.