Тропы судьбы. Камень Демиурга. Книга вторая

Вскоре, дорога, будто стараясь запутать чужаков, закружила поворотами, и я въехала под полог леса. Ветер здесь, конечно, тоже никуда не делся, но стена леса не давала ему разгуляться в полной мере, как на открытой трассе, и он, завывая от злобы, только швырял комки снега в лобовое стекло, стряхивая их с вершин деревьев. Дорогу кое-где перемело плотными сугробами, но старичок-УАЗик, надсадно воя двигателем на малой скорости, их буквально прорывал, идя на таран очередного перемета. После одного из таких прорывов, температура вдруг резко полезла вверх. Пришлось остановиться, чтобы не запороть двигатель. Сервисных служб в тайге не было, да и ожидать попутный транспорт здесь можно было неделями. Я вылезла из машины, подняла капот. Ну, так и есть, набившимся снегом и льдом срезало шкив на генераторе. Срезано было, будто острым ножом. Вот тебе и силы природы. А мы еще с гордым видом утверждаем, что мы ее «царь»! Да только стоит ей пальчиком пошевелить, и все наши так называемые «технические достижения», можно смело выкинуть на помойку. А ветер с хохотом крутил над головой верхушки деревьев, будто, спрашивал с насмешкой: «А что ты можешь сам, человек? Без своей, так называемой цивилизации?» Тяжело повздыхав еще пару минут, начала доказывать, что я «можешь сам». Для начала, принялась вычищать снег из-под капота. Из куска старой жести вырезала некое подобие шкива, откопала в своих запасах целый ремень. В общем, провозилась часа два со всеми этими делами. Не забыв при этом нахваливать собственную предусмотрительность. В багажнике машины всегда возила с собой чуть ли не половину УАЗика в разобранном виде. Мало ли что может пригодиться!

Только глубокой ночью я добралась до базы. Мужики заботливо расчистили дорогу, ведущую от деревни к нам. Чувствовалось, что ждали. На сердце потеплело от такой заботы. Когда машина затормозила возле крыльца столовой, Василич уже стоял там с фонарем «летучая мышь» в руке, вглядываясь в темноту. Полушубок был надет только на одну руку, второй рукав волокся за ним по полу, похожий на диковинный шлейф сказочного короля. Видно, старик задремал, поджидая меня, а при звуках двигателя заполошно выскочил на улицу. Ветер к ночи утих, устав резвиться на просторах над застывшими, оледенелыми заливными лугами, и сейчас было слышно только, как поскрипывают деревья, едва шевеля кронами, словно в перекличке после бесноватой пурги.

– Что-то ты долгонько нынче… Или случилось чего? – Ворчливый голос моего завхоза прозвучал для меня песней.

Я и не думала, что так успею соскучиться по старому ворчуну, да и по своей базе, ставшей мне вторым домом. Не ко времени я вспомнила чье-то мудрое высказывание. На вопрос, что такое счастье, человек ответил: «Счастье – это когда ты утром с удовольствием идешь на работу, а вечером с таким же удовольствием возвращаешься домой». Мне сейчас это было близко, как никогда. Прихватив сумку с гостинцами «для души», как я это называла, поднялась на крыльцо, и вошла вслед за Василичем в столовую. Печное тепло уютно окутало меня, словно приветствуя родного человека, наконец, вернувшегося после долгих странствий домой. Поставила сумку на лавку, а сама, не раздеваясь присела на краешек. Устало потерла ладонями лицо и проговорила:

– Ну, как тут у вас, все нормально?

Василич закивал головой.

– А чего у нас… У нас, как всегда. Мужики работают, все живы-здоровы, накормлены, напоены. – А потом, с обидой в голосе пробурчал. – А ты чего так долго? Мы к обеду тебя ждали. Я уж думал, не случилось ли чего по дороге. Саньку велел трактор на стреме держать. Вот он и бегал весь вечер, то заведет его, то опять заглушит. Дорогу-то Петро почистил от деревни. А то у нас тут вчерась ночью такой буранище был, страсть. Деревья аж к самой земле клонило. Андрюха думал, что сегодня на работу никого не выпустит. Но, ничего. Бог миловал. К утру успокоился. День дал мужикам поработать, а к вечеру опять расходился, падлюка! – И потом, без перехода, тем же тоном, выпалил. – Тут тебя мужик какой-то чудной спрашивал, мол, когда мать ждете. Ты же знаешь, мы с чужаками сильно-то языком не мелем. А тут… Сам не знаю, что на меня нашло. Знаешь, посмотрел он так на меня, словно теплом окутал. Я и подумал, такой человек плохого не сделает. Ну, я и сказал, мол, к обеду ждем. Он глаза так прикрыл, головой покивал, говорит, раньше ночи можете не ждать, и ушел. Я потом у Андрюхи тишком спросил, кто такой? А он говорит, мол, свои, не бойся, у старика знахаря на заимке живет, друг мол, материн.

К концу речи он совсем перешел на шепот, хотя нужды в этом, в общем-то я не видела. Никого кроме нас двоих в столовой не было. А вид при этом имел виноватый, словно он врагам по недомыслию за пол литра Родину продал. Я улыбнулась. На сердце потеплело, как от прикосновения родной любящей ладони. А Василич, увидев, что гневаться я не собираюсь, чуть ободрившись, проговорил:

– Ты поди, голодная, так я сейчас мигом. У меня вон и щи на печи горячие, и чайник уже закипел. А может с дороги в баньку. Колька сегодня натопил, так жаром и пышет. – А потом добавил ворчливо. – Никакой экономии с ними нет! Говорю, куда столько топишь-то, ирод?! Вон, уже крышу от жара скоро снесет! А он отвечает, мол, не ворчи, мать приедет, попарится! Ну и что ты с ним делать будешь?! – И тут же сменив тон, заговорил голосом доброй нянюшки. – Я тебе там веничек подуховитей запарил, с душицей и травками всякими. Так ты как? Сначала в баньку, а потом поешь, или щец сразу налить?

Я прикинула свои возможности. Выходило, что потяну что-то одно: или «щец», или банька. Решила, что банька предпочтительнее. Так я Василичу об этом прямо и сказала. Он опять принялся ворчать, что, мол, не гоже на голодный желудок в баню. И его бурчание могло продолжаться бы и дольше, но в этот момент, на крыльце послышались топающие шаги, человек старался стряхнуть снег с обуви. Через мгновение в столовую вошел Андрей, мой бессменный мастер, можно сказать, надежда и опора во всех производственных делах, а еще, командир в мое отсутствие. Увидев меня, широко улыбнулся, и сразу стал похож на озорного мальчишку. Никто бы не сказал, глядя на этого паренька, с оттопыренными ушами и ласковыми карими глазами, что у него за спиной четыре года отсидки за разбойное нападение.

– С приездом, мать!! – Почти по-военному гаркнул он. Василич аж подпрыгнул от его голоса, и тут же принялся ворчать.

– Еще бы сказал, здравия желаю, ваше высокородие! Чего орешь-то?! Или тут одни глухие собрались? Или в лесу не накомандовался? Вот там и ори, а здесь нече…

Андрей скорчил забавную рожицу, и примирительно заговорил:

– Ну чего ты разворчался, Василич? Я рад, что мать вернулась живая и здоровая. – И тут же, присев на краешек лавки обратился ко мне. – Вижу, умоталась ты. Дорога тяжелая, поди? – Дружеское участие и человеческое тепло, только это звучало в голосе моего мастера.

Я усмехнулась.

– Как обычно, Андрюш, в это время. Ни хуже, ни лучше. На трассе только в «слепой» буран попала. А по лесу, тут полегче пошло.

Теперь улыбнулся Андрей. Мои мужики очень хорошо знали, что значит «полегче» в моем понимании. И спросил участливо:

– С отчетом до завтра повременим? А машину мы сейчас разгрузим. Я мужиков свистну. Все пока в твой гараж уберем, запчасти в сенях в нашей домушке поставим. А завтра уже будем разбираться, кому че, кому ниче. – И озорно покосился на Василича.

Завхоз взгляд уловил, да и слова тоже, и опять принялся ворчать.

– Я те дам, «кому ниче»! Ишь, моду взяли шутить! Ты с девками будешь шутить, а со мной нЕче, молод еще со мной шутить! Продукты сразу в столовую чтоб разгрузили. В гараже сразу зверье набежит, за ночь все перепакостят, да растащут!!

Андрей все еще вопросительно смотрел на меня, ожидая решения. Я кивнула головой, мол, делай, как сказал. И он тут же выскочил из избы. Вскоре на улице послышался разбойничий посвист. Слова «мужикам свистну» Андрей понимал дословно. А я, попросив у Василича кружку чая, отправилась в свой домик. Сняла одежду, накинула банный халат (был у меня в хозяйстве и такой), сунула босые ноги в валенки, и побежала по расчищенной тропинке к бане. Пока я переодевалась, неугомонный Василич успел уже зажечь в бане керосиновую лампу, а на маленький столик поставить кувшин с брусничным морсом. Вот же еще где моя заботушка. Я поддала пару, и блаженно вытянулась на чистом, выскобленном до янтарной прозрачности, полке. Меня окутало облаком жара, и я прикрыла глаза, наслаждаясь теплом и березовым духом. Через несколько минут я поняла, что если сейчас же не начну мыться, то тут же и засну. Шли уже вторые сутки, как я не смыкала глаз. С легким кряхтением встала, и набрала тазик воды.

Минут через сорок, я уже чувствовала себя намного лучше. После горячего пара, да в холодный снег – эта процедура бодрит необыкновенно. Было ощущение, что я сбросила с себя тяжкий груз. Причем, не только теласный. Так, наверное, оно и было. Не зря старики говорят, что после бани человек, как заново родится. Прихватив с собой кувшин с брусничным мором, я пошла в свой домик. По дороге отметила, что моя машина уже разгруженная стоит в гараже. Нет, все-таки, мои мужики просто молодцы!!

В домике уже в печи весело трещали дрова, а на столике стояла нехитрая снедь, накрытая чистой тряпочкой. Василич постарался. Я залезла под одеяло, со стоном блаженства вытянулась на чистой простыне. Глаза стали сами собой закрываться. Я уже начала проваливаться в сон, когда в голову вдруг пришла мысль. А зачем ко мне приходил Олег? И откуда Андрей знает, что он мой друг? Никому я, особо, не рассказывала о своих отношениях с жильцами таежной заимки. Да, и не особо, тоже никому не говорила. То есть, я совсем никому не рассказывала ничего, кроме «официальной» версии всего произошедшего. Это было, по меньшей мере, очень странно. И еще Олег. Он предпочитал не показываться моим мужикам на глаза. А тут сам пришел. Это было неспроста. Сонную одурь с меня, как ветром сдуло. Надо расспросить Василича, может он еще что вспомнит о визите моего друга. Уже натягивая брюки, вдруг вспомнила о времени и глянула на часы. Так и есть – два часа ночи. Василич уже как минимум второй сон видит, а будить пожилого человека после тяжелого рабочего дня, с моей стороны – просто свинство. Я побегала еще по домику. Разбежаться там было особенно негде. Подбросила дров в печку, чтобы хоть что-то сделать. Не выдержав, вышла на улицу и стала прислушиваться к звукам тайги.

Морозец крепчал, но в пределах допустимого, градусов двадцать-двадцать пять, не больше. После бурана небо вызвездило, словно кто-то, второпях, небрежно задел край миски, и просыпал горох по темно-синему бархату. Лес стоял притихший, молчаливый, ни ветерка в кронах деревьев, ни скрипа снега под осторожной звериной лапой. Еще не высохшие после бани до конца волосы, превратились в сосульки. Щеки и нос стало пощипывать морозцем. Только в гараже под навесом, рядом с УАЗиком, похрапывала старая кобылка Люська, которую мне выделило лесничество в вечное пользование за ударный труд, так сказать. У меня родилась шальная мысль. Запрячь Люську, и рвануть к Прону. Чем больше я об этом думала, тем больше идея мне казалась привлекательной. Но Люськина сбруя хранилась у нас в столовой, и мне не забрать ее без того, чтобы не разбудить Василича. Вот же напасть! И почему я раньше не подумала об этом!? Я постояла еще немного возле домика, и понурившись зашла внутрь. Нет, идея, конечно, была сумасшедшей. Я устала настолько, что просто бы не доехала до избы Прона ночью, да еще в мороз. Подбросив еще пару поленьев в печку, я наконец угомонилась. Опять разделась и залезла под одеяло. Завтра утром, разгоню бригады по местам и сразу же рвану к Прону. Утро вечера мудренее.

Уже почти засыпая, я подумала, что, наверное, стоит попробовать связаться с Олегом мысленно. Я никогда этого не делала с большого расстояния. Он обучал меня этому, но пока у меня получалось только, когда он был совсем рядом. Закрыв глаза, попробовала отбросить все мысли в сторону, и представить его лицо. У меня получилось, но не с первого раза. И образ был нечетким и каким-то расплывчатым. Незаметно для себя, я уснула.

Глава 4

Утро, как водится, началось с двух ведер воды на голову из родника, чашки кофе и обычной рабочей суматохи. Я сидела на крыльце столовой со своей кружкой, прихлебывала маленькими глотками кофе, и с улыбкой наблюдала, как мои мужики бегают туда-сюда, весело приветствуя меня. Снег поскрипывал под их ногами, в гараже уже орудовали трактористы, разбирая и рассматривая, привезенные мной, запчасти. Андрей вел Люську к полынье на водопой. Кобылка всхрапывала, бодро переставляя копыта, как видно наслаждаясь утром. Привычно пахло печным дымом, машинным маслом, соляркой. Дав своим мужикам еще тридцать минут на всю суету, провела планерку, обозначив задачи каждой бригаде, и получив полный отчет о том, что было сделано в мое отсутствие. Вскоре загудел трактор, мужики полезли в прицеп, натягивая на уши шапки, а на руки теплые овчинные «верхонки», и, через десять минут, база опустела. Остались только Василич, Андрей и мы с Люськой. Василич наводил порядок в столовой после завтрака, а Андрей вышел на крыльцо, присел на ступеньку, и закурил сигарету.

Я сидела рядом, прикидывая, как половчее задать ему вопрос, чтобы не вызвать ни излишнего любопытства, ни излишней догадливости с его стороны. Задача была не из простых. Андрей был мужиком умным. Пока я в голове перебирала вопросы, он заговорил первым.

– Мать, тебе Василич сказал? – И не дожидаясь от меня ответа, продолжил. – Один приходил, тебя спрашивал. Я удивился, когда он из леса прямиком к столовой вышел. Подумал, может чего случилось. Спросил его, а он улыбнулся, говорит, все нормально. А я, знаешь, словно сердцем что-то почувствовал. Со мной такое редко бывало. – Он замолчал, стесняясь своих эмоций. Краем глаза глянул на меня. Увидев, что я сохраняю серьезное внимательное лицо, слегка приободрился, и продолжил. – Ну, это знаешь, когда валишь дерево в нужном направлении, и в последнюю секунду понимаешь, что не пойдет туда дерево, не пойдет, и все тут! А спроси в тот момент, откуда знаю, не отвечу. А дерево и вправду, через несколько секунд начинает падать совсем не туда, куда ты его направлял, и за эти несколько секунд ты успеваешь уйти от удара, можно сказать, успеваешь со смертью разминуться. Ты понимаешь, О ЧЕМ я? – Он опять замолчал, мучительно стараясь найти слова, расстроенный тем, что не может объяснить свои чувства вполне внятно и толково.

Да что там! Не то что мне, самому себе он мог объяснить эти эмоции с большим трудом. Я усмехнулась, наблюдая за его мытарствами. Потом, положив ему руку на плечо, тихо проговорила.

– Андрюша, не волнуйся ты так. Я все прекрасно понимаю. Это называется «интуиция».

Успокаивала Андрея, а сама думала, что, наверное, близость Медвежьего Яра и врат, оказывают на чуткого душой человека странное влияние. Словно, долго бродивший в темноте человек, вдруг начинает видеть рассеянный свет. Еще не понимает откуда он, но уже видит окружающий мир чуть ярче, четче, яснее. Я оторвалась от своих размышлений, и осторожно спросила:

– Так что ты почувствовал, когда Один тебе ответил? И вообще, откуда ты его знаешь?

Андрей виновато глянул на меня. А потом, опустив глаза в землю, тихо заговорил:

– Я ходил ТУДА…

Я с легким недоумением посмотрела на него.

– Андрюш, я могу понять твои чувства, и знаю, что такое «интуиция». Но, если ты хочешь, чтобы я читала и твои мысли при этом, то, увы, я еще так не умею. Поэтому, объясни мне, пожалуйста, куда ТУДА ты ходил?

Он насупился, как ученик, который получил двойку, а теперь не может найти подходящего оправдания для этого.

– Ну, туда, к знахарю. Я же знал, что ты туда ездишь часто. Вот меня любопытство и разодрало, чего там такого интересного. Я с новых лесосек ехал, и решил, дай заскочу. Ну просто, посмотрю хоть одним глазком. Я машину на просеке бросил, а дальше пешком, напрямки через лес пошел. Я даже до опушки еще дойти не успел, сзади голос, насмешливый такой. Что мол, мил человек, потерял, или заблудился? Оборачиваюсь, а там мужик стоит, да странный такой. Знаешь, если бы я в сказки верил, то принял бы его за лесного бога, в которого наши предки верили, такой он был… – Он на мгновение задумался, пытаясь подобрать правильное слово. Потом, закончил. – …Необычный. Красивый и страшный одновременно. – Он смутился своей несколько цветистой речи, и пробурчал. – Ну, я думаю, ты понимаешь, что я хотел сказать. – Но тут он опять, по-видимому, от воспоминаний вдохновился. Улыбнулся, как маленький ребенок, который воочию увидел свою мечту, и продолжил. – Я как его увидел, дар речи потерял от неожиданности, словно меня, как в детстве, бабуля поймала за кражей конфет из буфета, которые она для праздника припрятала. Даже, не поверишь, стыдно стало. Стою, как дурак, глазами хлопаю, слова не могу из себя выдавить. А он так улыбнулся, а в глазах словно веселые чертенята заплясали. Я как этих самых чертенят-то увидел, так у меня сразу от сердца и отлегло. Так и познакомились. А потом, мы еще несколько раз с ним в лесу сталкивались, правда, только издали. Он меня увидит, и рукой махнет, как старому другу. И, можешь смеяться сколько угодно, но от этого его простого взмаха, даже как-то настроение улучшалось, и уверенности какая-то появлялась, что все будет хорошо.

Я с удивлением сидела и слушала импровизированную исповедь своего мастера, и не заметила, как мой кофе стал холодным, а руки начали мерзнуть. Поднявшись решительно с крыльца, я проговорила:

– Вот что, Андрей, пойдем-ка ко мне в домик, там мне все доскажешь, да и вопросы свои задашь. Я же по глазам вижу, спросить что-то хочешь, но не решаешься. Иначе здесь, мы с тобой оба в сосульки скоро превратимся.

Я встала и зашагала решительно к своему домику. Андрей, помедлив минуту, будто решая для себя какой-то трудный вопрос, в конце концов потрусил за мной. В домике я разворошила угли в печке, кинув горсть сухих щепок на них, чтобы пробудить задремавший огонь. Щепки сразу потемнели и начали слегка дымиться. Я дунула пару раз, и веселые язычки пламени заплясали на сухом дереве. Кинув в печь несколько поленьев помельче, поставила чайник на плиту, и усевшись на табуретку, приготовилась слушать дальше. Андрюшка, примостившись, с видом бедного родственника, на краешке другой табуретки (с мебелью в домике у меня было не очень богато), откашлявшись, продолжил свой рассказ.

– Ну вот, я и говорю…А тут он на лыжах пришел, и безо всякого страха, прямо к столовой. Мужики на делянах были, а Василич на крыльцо вышел, воду выплеснул. Как Одина увидал, так чуть тазик и не выронил из рук. А я в гараже был, Люське корма задавал. Один с Василичем заговорил, а я уже позже подошел. Он со мной за руку поздоровался. Вот я у него и спросил, что, мол случилось. А он говорит, что все нормально. А в глубине глаз беспокойство плещется. Ну, я уж переспрашивать и не стал. Чего человеку в душу лезть. Захочет, сам скажет, а не захочет, значит, не моего ума дело. Но, знаешь, мне как-то тревожно стало, маетно. А понять, что, да отчего, не могу никак.

Тут уж, после его рассказа и мне маетно стало. Я посмотрела на Андрея:

– Ты, вот что, Андрюш, оседлай-ка мне Люську.

Андрюха с табуретки вскочил, и вон кинулся. А в самых дверях остановился вдруг, и спросил, с какой-то затаенной надеждой.

– Мать… А Один, он кто?

От его вопроса я слегка растерялась, не зная, как ответить на такой простой вопрос. Андрей все стоял в дверях в ожидании чуда. Что я могла ему сказать? Что Один человек? Что он – часть меня самой? Что теперь, он вся моя жизнь? И пока я думала, Андрюшка, глядя на мою маету, спросил, чем поверг меня в еще большее изумление.

– Мать, ты его любишь, да?

От его прямого вопроса у меня аж дыхание перехватило, и я захлопала губами, как рыба, выброшенная на берег. Мой мастер грустно усмехнулся, и тихо, виноватым голосом проговорил: