Переступая порог. Третья книга из цикла «Шепот богов»

Ему не надо было обязательно идти по следу ушедших. Он и так знал, куда они держат путь. Поэтому решил идти к горе своей дорогой. Шагать по лесу было приятно и легко. Непонятно, правда, почему. То ли открылось второе дыхание, то ли еще по какой иной причине. Ведь он уже больше суток, как не смыкал глаз, да и честно признаться, сытым себя тоже не считал. Тот перекус на берегу реки был совсем не в счет. У него тогда кусок не лез в горло от всего происходящего. Жевал так, чтобы что-то проглотить. Ведь желудку не объяснишь, что у его хозяина настроения нет. Он свое все равно требует. Он шел осторожно, неслышно, почти, как те, которые ушли, подмечая и согнутые от влаги кусты, и сломанные ветки бурелома, и следы, оставленные зверями. И сгущающийся туман для него не был помехой.

А туман был густой, словно овсяный кисель. Из голубовато-серой мути проступали большие валуны, которые приходилось осторожно обходить, еловые лапы, будто руки лесных духов высовывались из-за слоистой пелены. Где-то высоко в кроне вдруг заухал филин. Да так неожиданно, что Авдейка чуть не подпрыгнул на месте. Но на него напала какая-то веселая бесшабашная удаль. С чего бы это вдруг? Конечно, он никогда трусом не был. Еще чего! Но и вот таким, разудалым себя тоже не считал. Горячка какая-то!

Он на ходу, не отдавая себе отчета в этом движении, погладил рукоятку ножа. И вдруг его осенило. Неужто?! Нож-то, видать, не простой. Или нет… Бред, бред… Нож, как нож. Просто… Ну что, просто? Ладно, с этим потом разберемся. Теперь, главное вовремя поспеть, чтобы не пропустить все. Авдейка даже и придумать не мог, что он может пропустить. Только, знал наверняка, что это что-то очень важное. Но он и предположить не мог, что именно это самое «важное» и изменит всю его дальнейшую жизнь.

И вот, его ноги стали утопать в зелено-коричневатом мхе, значит, под сапогами зачавкала проступающая вода. Скоро болото, которое надо было обойти с юга. Парень повернул на юго-восток, и пошел крадущейся неслышной походкой бывалого лесного жителя. Гора уже должна быть где-то совсем рядом. Вскоре почва под ногами стала тверже, все чаще встречались выходы камней, иногда попадались здоровенные валуны, исчез запах влажной болотной прели. И он понял, что болото осталось позади. Авдейка остановился и внимательно вслушался в ночь. Слышны были только обычные звуки ночного леса. Потрескивало сухое дерево под оленьим копытом. Не иначе, стадо кто-то потревожил. Тявкнула где-то вдалеке лисица, зашуршал в кустах еж. Все это было ему привычно, знакомо, и до этой минуты, он даже не осознавал, насколько дорого.

Он прошел настороженно еще с километр, и чуть не наткнулся на ряды колючей проволоки. Глухо залаяла собака, почуяв человека. Ее лай подхватило еще несколько псов, их хор заглушил все остальные звуки. Вспыхнули прожектора освещая периметр. Авдейка ринулся назад, стараясь в тумане не наскочить на камни. Авось обойдется. Тут ведь и зверя много ходит, а собаки, слава тебе, Господи, говорить по-человечески не умеют, и не смогут объяснить охране на кого лаяли. Но, на всякий случай, отошел от «колючки» метров на пятьсот, и пошел параллельно ей, держа направление, опять же, на юго-восток, в обход горы.

Где же искать-то наших? Куда они могут идти? Авдейка решил, что пойдет вдоль ограждения, только приближаться пока не будет. Авось, чего и услышит. Небо над головой стало светлеть, а конца и края этому проклятому забору видно не было. Ноги ныли, в животе урчало, и, вообще, весь задор куда-то подевался. Но сейчас отдыхать было не время. Он на ходу вытащил остатки хлеба и стал жевать, припивая его водой их фляжки. Вроде немного полегчало. Эх, сейчас бы умыться речной водицей! Но река осталась позади, а лить из фляги питьевую воду он опасался. Кто его знает, может возникнуть ситуация, что искать ручей или какой другой источник у него времени не будет. И тут он услышал лай собак. Отчаянный, злой, срывающийся на хрип. Сейчас они точно лаяли на человека. Авдейка замер на несколько мгновений, пытаясь определить направление, откуда шел звук, а потом решительно зашагал в ту сторону. Вскоре он увидел через ветви деревьев пробивающийся свет. Серая густая пелена, затопившая лес, делала его расплывчатым, словно потусторонним, и каким-то нереальным, мерцающим. И тут подул, невесть откуда налетевший, слабый ветерок. Туман стал собираться в валы, и словно по морю, начали гулять волны, расплываясь слоями, будто в разорванном слоеном пироге. Низко пригибаясь, используя мастерски любые возможные укрытия, Авдейка стал подбираться в ту сторону. Звук стал слышен более явственно. И вот, выглянув из-за очередного валуна, он увидел ворота, ведущие внутрь зоны, опоясывающей гору.

Охранная зона имела двойную защиту из нескольких рядов колючей проволоки. Первый, внешний рубеж, охраняли финны, как и рассказывал Корнил. Затем, через метров пятьдесят шел еще один рубеж тоже из плотных рядов «колючки». Две вышки по краям ворот на первом рубеже и две – на втором. На каждой сидел автоматчик. Оттуда, словно глаза чудовищных циклопов, шарили яркие прожектора. У обоих ворот стояли сторожевые будки, а рядом солдаты с автоматами по шесть человек. Только у наружных стояли финны, а вот внутренние охраняли эсэсовцы. Авдейка их сразу узнал по черной форме и по фуражкам, нелепо вздымающимся вверх, словно небольшой трамплин. А за вторыми воротами была расчищенная площадка, на которой, сквозь разрывающуюся пелену тумана, можно было разглядеть огромный валун сейда. Его тоже освещали три прожектора поменьше, и по обе стороны от серого камня стояли неподвижно, словно вырубленные из того же камня, немецкие автоматчики.

Сейчас прожектора со всех четырех вышек светили на первые внешние ворота. А перед ними, подняв вверх руки стояли… Авдейка не мог поверить своим глазам!!! Там стояли дядя товарищ Василий и женщина, которую они называли «Великой»! Да, что же это такое?! Они что, решили сдаться?! Вот так, просто, пойти и сдаться этим гадам?! Это же предательство!!! Это же нельзя…!!! Рука у парня непроизвольно потянулась к пистолету, а зубы аж заскрипели, так он плотно сжал челюсти. И где Корнил??? Что-то здесь было не так. Вопросы, одни вопросы… Авдейка решил подползти чуть ближе, чтобы хоть что-то расслышать. То, что его учуют собаки он уже не боялся. Они и так заходились в злобном лае, едва не срываясь со своих поводков, на стоявших с поднятыми руками людей. Так что, на общем фоне, если какая и учует его, то на это вряд ли обратят внимание. Авдейка выбрал момент, и низко пригибаясь, быстро шмыгнул через грунтовую дорогу, ведущую к воротам. С той стороны, недалеко от прохода в ворота, почти вплотную к «колючке», он заметил наваленную груду камней вперемешку со сломанными деревьями, оставшимися, как видно, после раскорчевки площади под забор. Очень странно, что немцы, испытывающие почти болезненную тягу к порядку, не убрали эту кучу. Наверное, не хватило времени, а может еще по какой неизвестной причине. В любом случае, Авдейке это было только на руку. С этого места он бы мог все хорошенько рассмотреть и услышать. Упав опять на живот, он начал медленно и осторожно пробираться к этой куче. Туман служил ему помощником. И он, невольно, совсем не отдавая себе отчета, пробормотал едва слышно: «Спасибо, батюшка, что укрыл…». Кто бы его спросил в тот момент, кого он благодарил, он бы вряд ли сам мог ответить на этот вопрос. Эти слова вырвались сами собой, откуда-то из подсознания, или из самых глубин его души.

Тем временем, Василий заговорил зычным громким голосом на чистейшем финском языке.

– Позовите оберштурмбанфюрера Ральфа Хоне! Мы будем говорить только с ним!

Авдейка очень хорошо знал финский язык. Живя на границе, которая без конца меняла свои очертания, это было обычным и необходимым знанием. Финны с недоумением смотрели на мужчину и женщину, все еще стоявших с поднятыми руками. Один солдат, подчиняясь приказу старшего, кинулся к сторожевой будке, где у них была связь. А Василий, проговорил с легкой насмешкой в голосе:

– Мы сейчас опустим руки. У нас нет оружия.

Старший финский офицер сделал знак своим подчиненным, и два солдата, опасливо косясь на женщину и мужчину, самих, добровольно, по неясной причине пришедших в это логово, быстро обшарили их. У женщины забрали нож. После этого, опять отошли на безопасное расстояние, и офицер кивнул головой, мол, можно опустить руки. Так они и стояли: напряженные, и, почему-то, испуганные фашистские солдаты, и женщина с мужчиной, спокойно взиравшие на всю эту вражескую свору. Прошло несколько минут, которые Авдейке показались очень длинными. Наконец, со стороны горы показались люди. А точнее, нелюди, в людском обличие. Черные эсэсовские формы, начищенные до блеска высокие сапоги и надменные лица с легкой тенью брезгливости. Ну как же, им, почти богам, «сверхчеловекам», приходилось иметь дело со всяким отребьем, низшей расой, можно сказать, «недолюдьми». Авдейка опять скрипнул зубами. Но даже при его молодой запальчивости, ему хватило ума понять, что он в одиночку сейчас сделать ничего не сможет. И он приготовился ждать, что же будет дальше.

Глава 7

После ухода ночных гостей, день покатился, как обычно. Когда стояли белые ночи ко мне вообще сон не шел особо радостно, а с приходом посреди ночи Корнила и молодого Колоброда, и вовсе пропали остатки желания вздремнуть. Божедар пошел заниматься хозяйством на улицу. Я слышала из открытого окна, как он там чего-то пилил, строгал, и между делом беседовал с Хуккой. А я слонялась по дому, пытаясь заниматься домашними делами. Брала какие-то черепушки в руки, натирала их полотенцем, ставила их обратно, опять брала по второму кругу. Потом, поняв, что веду себя, как суетливая старуха, плюнула. Взялась готовить обед, порезалась ножом пока чистила картошку, и вовсе разозлилась. Нет, так дело не пойдет! Нужно идти к Авдею. Пускай рассказывает, что он знает про эту гору проклятущую! Переоделась и вышла на крыльцо. Божедар с легкой усмешкой смотрел на меня, будто читая мои мысли и желания, как с открытой книги. На мои нахмуренные брови, проговорил с улыбкой:

– А мы тут с Хуккой все гадали, когда у тебя терпение кончится. Пес считал, что ты до вечера продержишься, а я с ним был не согласен. Ждал тебя с минуты на минуту. – А потом, демонстративно обращаясь к собаке, легко трепля ее по загривку, проговорил насмешливо. – Вот видишь, пес, я был прав. Так что, как договаривались, мы с твоей хозяйкой пойдем, а тебе дом сторожить.

Хукка жалобно заскулил, нерешительно помахивая хвостом-колечком, при этом, несчастными глазами, почему-то смотрел именно на меня. Будто ожидал, что я отменю указания Божедара и возьму его с собой. Мне пришлось, сжав сердце в кулак, проявить твердость. Собаки – они как дети: раз поблажку дашь, потом не отвяжутся, почувствуют слабину, так и будут давить на жалость.

Мы застали деда Авдея на улице. Он возился с каким-то старым железом, сваленным в кучу в самом углу двора возле небольшой кузницы. Завидев, как мы входим во двор, оставил свое занятие и, радостно улыбаясь, пошел нам навстречу.

– О, кто пожаловал!! Давненько вы к старику не заглядывали. – В его голосе звучали нотки упрека. Я, было, открыла рот, собираясь как-то оправдаться, но он замахал руками. – Знаю, знаю… Дело молодое. Вам не до старика сейчас. – И хитро так подмигнул, отчего у меня, почему-то, загорелись румянцем щеки. Дед коротко хохотнул, глядя на мое смущение, и тут же став серьезным, проговорил. – Корнил говорил, что вы придете. – И тут же, отвечая на наши немые взгляды, пояснил. – Да, да… Они с Николаем уехали. Смотреть новое место. Корнил обещал Николая пристроить на работу, егерем. Где-то под Медвежьегорском. – И со значением посмотрел на нас. А мне вдруг, ни с того, ни с сего, стало тоскливо на душе. Ну, а чего я хотела? Спокойной жизни? Так это теперь, вряд ли.

Авдей покрутил головой, словно искал кого-то глазами. А потом пробурчал себе под нос.

– Вот пострел! Опять с пацанами куда-то унесло! – И, уже обращаясь к нам, пожаловался. – Алекся уже совсем большой вырос. Никакого сладу с ним не стало! Не справляюсь я с ним… Старый уже стал… А теперь вот, без Николая совсем от рук отобьется, пострел! – И, повздыхав немного, с сожалением добавил. – Да, детки… Года летят, не успеваю следить…

Божедар горячо принялся его убеждать, что, мол, и не старый он совсем, и, что крепок еще. В общем, о-го-го, чего сможет. Старик грустно улыбнулся в бороду, и покивав головой, махнул безнадежно рукой. Мол, чего уж там… Когда все песни с припевом были спеты, я приступила к основному делу, ради чего мы к нему пожаловали. Протянула ему корзинку с гостинцами, выслушала благодарность, и приглашение в дом. Все верно, на улице о серьезном не говорят. О серьезном – это за самоваром. Божедар вызвался разогреть самовар, и кинулся колоть мелкую щепу для разжёга. Дед Авдей чая из электрических приборов не признавал вовсе. А я пока начала накрывать на стол. Благо, что варенье и прочую снедь к чаю, мы принесли с собой.

Выпив по кружке чая, как полагается, я приступила к старику с расспросами.

– Ну, все, дед… Все положенные китайские приседания выполнили, теперь пора и к делу. Корнил сказал, что ты нам можешь рассказать кое-что про Сапен-гору. Кажется, время пришло. Опять Кощеи лезут изо всех щелей. И допустить их вторжения в наши святыни мы не можем. Расскажи, как в прошлый раз удалось закрыть входы в гору.

Авдей посмотрел на меня тяжело, потом перевел взгляд на Божедара. Заговорил тихо, монотонно, словно легенду из Калевалы рассказывал.

– Не думал я, что придется мне это вспоминать. Я потом долго еще после того случая во сне с криком просыпался. Хотя… Повидать пришлось и без того всяких страстей. Сами понимаете, война. Кровь, смерть, горе, слезы – и ничего более. Но тот раз… в общем, в тот раз я понял, и запомнил на всю оставшуюся жизнь, что такое есть наш Род. Самую его суть, основу так сказать. А Род – это когда тебе не жалко самое дорогое, жизнь, отдать за сородичей своих, за землю свою, чтобы только не терзали ее всякие там… гады. – Он хотел сказать более крепкое словцо, но, глянув на меня, передумал. – Не зря говорят умные люди, что во многой мудрости – многия печали.

Он еще немного покряхтел, и поохал, сетуя на тему «ноныча не то, что давеча». Я прекрасно понимала, что он пытается оттянуть тот момент, когда придется все вспомнить, и не торопила старика. Пускай приведет свои чувства и мысли в порядок. Дед налил себе еще чашку чая, и видя, что мы с Божедаром не сводим с него внимательных взглядов, наконец начал говорить. Про то, как познакомился с Василием, который потом оказался Крутояром, как встретился впервые с Корнилом и с Великой по имени Лада. Тут я не выдержала, и перебила старика.

– А что ж ты, черт старый, перед нами комедию ломал, когда мы Корнила в лесу встретили. Вроде как, ты его в первые в жизни видишь?

Дед Авдей скорчил виноватую рожицу, и забормотал:

– А как же, Вереюшка… Ты вон теперь сама Великой стала. Понимать должна, что в секрете такое держать потребно…

Я только рукой махнула. Ладно, мол, чего уж теперь-то, рассказывай дальше. Авдей откашлялся, покосился виновато на нас еще раз, и продолжил:

– Ну, в общем, притаился я за той кучей…

В эсэсовской форме было двое, а двое были в штатском. Один, в простой одежде, щуплый, по повадкам и одежде было понятно, что финн, скорее всего переводчик. А вот другой, важный такой при костюме и галстуке, на пальце перстень крупный блестит. Сразу видно, важная птица, скорее всего, ученый. Хотя, Авдейка до этого момента ученых в глаза не видывал, но почему-то решил так. С эсэсовцами держал себя свободно, даже можно сказать, по- начальственному держал, а переводчик за ними семенил, кепчонку свою в руках мял, без конца кланялся, и что-то быстро и тихо тараторил. Авдейке с его места слышно не было, что он ему там докладывал.

Не доходя до спокойно стоящих под дулами автоматов мужчины и женщины, группа остановилась. На несколько минут повисло молчание. Даже собаки стали меньше гавкать. Фашисты разглядывали с интересом наших. Лада стояла выпрямившись, с невозмутимым лицом. А вот Василий был напряжен. Парнишка это даже отсюда заметил. Плотно сжатые челюсти, и недобрый прищур, и руки, заложенные за ремень, крепко его сжимавшие. Немцы разглядывали стоявших перед ними людей внимательно, с нескрываемым интересом. Так дети смотрят на крокодилов, впервые увидев их в зоопарке. Нет, конечно, они о них слыхали, и даже сказки читали с картинками, где эти самые крокодилы нарисованы весьма живописно, но вот, вживую, так сказать, видели впервые. Фрицы, наверное, ждали, что пришедшие заговорят первыми, но наши молчали, и тоже разглядывали этих «нелюдей», спокойно, без особого интереса. И даже с какой-то жалостью. Авдейка подумал, что так рыбак смотрит на карасей, вытягивая их удочкой из воды. Жалко, конечно, но все равно, рыбак знал, что караси попадут или на сковороду, или в котел. Взгляды наших фашистам не понравились, и потому они стали хмуриться. Один так даже начал постукивать себя по голени сапога какой-то палочкой, которую держал в руках. Первым заговорил «ученый» (хотя, он, может быть, сроду ученым не был. Но Авдейке так было проще его называть). К удивлению парнишки, заговорил на ломанном русском языке.

– Вы – не финны, хоть мне и доложили, что говорите по-фински. Не тот тип лица. Я Ральф Хоне. Вы хотели меня видеть, зачем?

К удивлению Авдейки, первой заговорила Лада. Голос у нее был спокойным и звонким. Парню хорошо было слышно каждое ее слово.

– Ты пришел к этой горе, чтобы разгадать загадку наших предков, сейды. Найти способ извлекать из них энергию, чтобы использовать в своих целях. Мы пришли помочь тебе. А взамен просим не разорять этот край. Эти камни стоят здесь не один десяток тысяч лет. И будет жалко, если вы начнете их уничтожать.

Эсэсовцы, наклонили головы на бок, словно ученые болонки, слушали переводчика. Судя по всему, этот щуплый не только по-фински говорил, но и неплохо знал русский. Хоне смотрел на Ладу задумчиво и недоверчиво. На его сытом, холеном лице, словно крупными буквами было написано: «Странные эти русские». Это длилось несколько минут. По-видимому, он размышлял над словами женщины. Эсэсовцы, выслушав перевод, удивленно взирали на «странных русских», негромко переговариваясь между собой. Наконец Ральф Хоне заговорил.

– Это весьма неожиданно… Я слышал о таких, как ты. Говорят, вы не приемлете хитрости и уловок. Это правда? – И наклонил голову на бок, будто ученый грач, с интересом ожидая ответа.

Лада посмотрела на него пристально, а затем ответила, с легкой усмешкой:

– Мы не приемлем лжи и кривды…

Немец с интересом, даже, с некоторым любопытством, слегка картавя, спросил:

– Что есть «кривда»? Я хорошо знаю русский, но такое слово слышу впервые…

Тут подал голос Василий. Криво усмехнувшись, пробормотал, но так, чтобы его услышали:

– Странно… Должны бы знать. Ведь вы по нему, по этому слову, живете…

Хоне посмотрел недовольно на Василия. Судя по выражению его лица, тот немцу не понравился. И он хмуро и резко бросил:

– Прикажи своему слуге не встревать!

И тут Лада всех удивила. Она звонко рассмеялась. Она смеялась так легко, так задорно и весело, словно здесь рядом забил родник, и его вода, струясь по камням издавала этот журчащий звон. Авдейка замер в испуге. Что сейчас будет? Ведь Лада стояла окруженная врагами, и так беззаботно смеялась, словно молодая девчонка на деревенских посиделках. Словно это были не враги, и вовсе, не автоматные дула были направлены ей прямо в грудь. Фрицы недовольно нахмурились, и тот, который помахивал какой-то палочкой в руке, что-то резко сказал, почти крикнул, и автоматчик, стоявший ближе всех к Ладе, замахнулся на нее прикладом. Но его остановил Хоне. Он тоже что-то резко сказал. Было видно, что ему не понравилось, что в его общение вмешиваются его приятели, или кем там они были для него. Меж тем, не обращая ни малейшего внимания на всю эту суету, вызванную ее смехом, она в недоумении покачала головой, и проговорила наставительно, словно говорил с неразумным дитём.

– У нас нет слуг! Это мой Родич. И у нас говорят тогда, когда есть, что сказать. – И сразу посерьезнев жестко спросила. – Так как? Ты согласен с нашими условиями? – И она еще раз повторила, словно хотела убедиться, что ее поняли правильно. – Мы тебе раскрываем секрет работы сейдов, а вы обещаете не разорять эту землю.

Хоне постоял несколько секунд, в раздумье глядя на Ладу, а потом, решительно проговорил: