Квартира за выездом

– Ну да, ну да… Просто так зашли, полежали да ушли, – выдала бабушка стыдную прибаутку, от которой у Нины загорелись уши. Хорошо хоть шлюхой не назвала, и на том спасибо… – А ты иди, милок, иди, дома заждались небось. И тебе, Нина, пора. Потемну домой поедешь, встренет кто, не дай Господи… Ты как приедешь, позвони-ка, чтобы я не волновалася. А то ведь спать не лягу, думать буду, добралась внучка до дома-то, али случилось что. Случиться всякое может…

Нина бросилась к вешалке, схватила пальто, торопливо одевалась, не попадая в рукава и с ужасом слушая бабушку, просвещавшую внучку в подробностях о том, что с ней может случиться «потемну»:

– В прошлом месяце, вот в такой же час, во дворе у нас мужик девку насильничал. Кричала она. Потом замолчала. Утомился он, видать. Потом снова кричать начала, долго. А кому заступаться за неё? Да и в окно не видать ничего, темень тёмная. Да и милиция когда ещё приедет, а он дело своё справит – и ищи его, свищи.

Хорошо, что Максим ушёл и не слышит. Бог всё-таки есть.

Нина не помнила, как очутилась на лестнице, уже одетая. Где-то внизу гулко бухал ботинками по ступенькам Максим. Нина хотела его догнать, но бабушка потянула за рукав пальто, зашептала в ухо:

– Ты вот что, Нина. Ты гостей сюда не води. Ишь чего удумала!

Нина почувствовала, как отливает от щёк кровь… Да что же это?! Почему же?..

– Ничего я не удумала! Это моя комната, я здесь хозяйка, кого хочу, того и вожу! Мы поженимся скоро… наверное, – ляпнула Нина.

– Так – поженитесь или наверное? – переспросила бабушка. И добавила строго: – Ты порядки свои дома у себя устанавливай, а здеся помалкивай. Хозяйка нашлась… Спасибо скажи, что жить разрешили. А парней сюда не води, нехорошо это. Соседи-то скажут, внучка гулящая у Дерябиных. Им ведь рты не заткнёшь, соседям-то… Беги, догоняй хахеля своего. Как про женитьбу-то услышал, так и утёк, и след его остыл.

Нина стремглав бросилась по лестнице. Максим ждал её внизу, цедил сквозь зубы слова, которые стегали словно кнут. Нину никогда не били, и про кнут она читала в книжках. А сейчас – чувствовала на себе его обжигающие удары. Оказывается, словами можно ударить сильнее кнута.

– Ты зачем родне растрепала про свадьбу? Я ж не предложение делать пришёл, просто так зашёл, в гости. Хорошо меня там встретили, накормили сладко. Счастье твоё, что с матерью живешь, а то бы устроили они тебе ад…

Нина хотела сказать, что ничего такого не говорила, ни бабушке, никому. Но не успела.

– Вот поженимся, пропишусь у тебя, пусть попробуют жену мою обидеть. Зашибу! – грозно пообещал Максим.

– А вдруг они не согласятся – прописать? Вдруг в милицию заявят?

– А что милиция? Я сам милиция, ты забыла? Я имею право жить с женой, даже без прописки. Никто не запретит, нет такого закона. Со мной не бойся ничего, отобьёмся.

Нине «отбиваться» не хотелось, хотелось просто жить в узкой как вагон комнатушке, которая – их с Максимом и больше ничья.

– Врежем замок, чтобы дверь без стука не распахивали. Ну и родня у тебя! Мать такая же?

– Что ты! Мама совсем другая, она хорошая. Она у мужа живёт, а я… Я одна живу.

– Вот это поворот! – изумился Максим. – Одна живёшь, к себе не приглашаешь, в змеюшник этот привела.

– Я там на птичьих правах, там моя мама прописана, а я прописана в квартире отца. Он умер. Давно. А мама переехала к новому мужу. Мы почти не общаемся.

– Ясно… Повезло тебе с родней. Налетели бабы, будто куры на ястреба.

От Максима не укрылось, что при слове «куры» Нина сжала губы и побледнела. Это ей передалось от матери, у них в роду от ярости отливала от лица кровь, щёки и лоб покрывала мертвенная бледность, которую собеседник принимал за близкий обморок. Максим назвал её бабушку курицей. Как он смеет?!

Максим обнял её за плечи, заглянул в глаза. Глаза метали молнии. Максим спохватился, успокаивающе забормотал:

– Ну прости. Прости, Нин. Я же сгоряча… Я чего разолился-то? Ладно – меня оскорбили, я переживу. А тебя за что грязью облили? На фига такая родня? Слушай, а поехали к тебе? Поздно уже, соседи спят, никто не увидит, мы тихонько… Поехали, а?

– Нет, – твёрдо сказала Нина.

Другого ответа Максим не ждал, а потому не обиделся.

– Ну нет так нет. Тогда я тебя провожу, потом к себе поеду. А то темно уже…

Нина опустила голову и сжалась, словно от холода.

– Ты чего? Сказал же, провожу. Чего ты?

Нина не ответила. Бабы Зинина «страшилка» никак не хотела забываться и назойливо звучала в голове.

6. Бабка-косолапка

После визита «к родне» на душе было – как в пустой комнате, из которой вынесли всю мебель. Её, Нину, тоже вынесли. Выпроводили. Почти выгнали. Промучившись всю ночь, она так и не решила, как быть – с квартирой, с бабушкой и с наглой бабушкиной сестрой, которой, по хорошему, надо сказать… Нина так и не придумала, что она скажет Ираиде. Вернее, придумала, но сказать такое не позволит воспитание.

Еле дождавшись конца рабочего дня, отправилась в ближайшее почтовое отделение с переговорным пунктом и заказала разговор с Марнеули. Название города вызвало у телефонистки оторопь, и Нине пришлось диктовать по слогам. Она могла бы позвонить маме с их квартирного телефона, но разговаривать на грузинском – опять же, не позволяло воспитание, а на русском – о Нининых гостеприимных родственниках узнали бы соседи. И сказали бы: «Там у тебя одна комната, тут у тебя вторая… Кучеряво живёшь, Ниночка. А не пора ль тебе пора – в родные пенаты?»

Натэла, которой Нина, сморкаясь и всхлипывая, рассказала о том, как решила навестить «больную» бабушку и как их с Максимом выгоняли, долго молчала. Нина испугалась, что связь прервалась, истерически закричала в трубку:

– Марнэули! Мирэсухэ! Марнэули!!! (Марнеули! Ответьте!)

– Ар квирили, мэ мэсэис тквэн (не кричи, я тебя слышу), – спокойно сказала мама на том конце провода. – Выходи за этого Максимилиана и вселяйтесь в квартиру. Хоть с милицией. Комната твоя. Но бабушка права, что ночевать вас не оставила, семью позорить не позволила. В нашем роду, Ниночка, женщины ведут себя достойно.

– А как же обычай? – всхлипнула Нина. – Ну, когда жених похищает невесту…

– Так – похищает, а не в дом к ней… – рассмеялась мама. – А перед этим с родственниками её договаривается, да и невеста знает, что её украдут, только не знает в какой день. Это вроде помолвки. Только крепче и честнее. Помолвку расторгнуть можно. А украденную невесту родителям вернуть, даже если к ней не прикоснулся, это для девушки позор и родителям её бесчестье. Так не поступают. Бабушка твоя права.

После разговора с мамой на душе стало ещё тяжелей. Свадьба, свадебные торжества, гости… Это ведь праздник. А у них с Максимом праздника не будет, будет противостояние. Борьба за право жить – в её собственной комнате! Она не хочет – так. Со свадьбой придётся подождать. Сперва она наладит отношения с родственниками, которые как маятник: качаются то в одну, то в другую сторону.

Максим куда-то пропал и не звонил, что было очень кстати: ей не придётся объясняться, не придётся отказывать в близости. В последнее время Нине слишком часто приходилось объяснять и оправдываться, а Максим, балагур и весельчак, перестал балагурить и улыбаться.

Выждав для верности три недели, Нина позвонила бабушке Зине. – «Здравствуй, милая, – обрадовалась бабушка. – Не звонишь, не приезжаешь… Ты никак обиделась на бабушку? Не обиделась? Сегодня приедешь? Вот и ладушки. А я как знала, тесто поставила, пироги затеяла… Как знала, что внучка в гости пожалует!»

У Нины отлегло от сердца.

А дальше начались чудеса. Бабушкин племянник и Нинин двоюродный дядя успел за эти три недели оформить официальный брак с гражданской женой, с которой жил семь лет и у которой был от него ребёнок, шестилетний Владик с синдромом гиперактивности, иначе говоря, с неуравновешенной психикой. Ему и отдали Нинину комнату.

Бабушкино предложение жить с ней в её комнате Нину разозлило.

– Чего надулась, как мышь на крупу? Плохо тебе с родной бабушкой? Мешаю я тебе?

– Я буду жить в своей комнате. Я замуж выйду! – Нина в ярости топнула ногой. – Пусть Владик с тобой живёт, а я буду отдельно.

Бабушка не обиделась, покачала головой:

– А ко мне зачем пришла? Я что ли комнату твою заняла? К Кирьке иди, на него ногами топай. Я ему не указ, он меня не слушает. С Иркой тоже бесполезно говорить, нешто она против Кирьки пойдёт?

Кирька, Кирилл Николаевич, выслушав Нину, рассмеялся. И добавил зло:

– Ты вот что, племяшка… Ты говори, да не заговаривайся. Я здесь всю жизню живу, и жена моя со мной, и ребенок. А ты мне кто такая? Седьма вода на киселе… Комнату ей освободи! Ты выпила, что ли, Нина? С трезвых глаз огород не городила бы. Ступай откуда пришла, живи где живёшь, а ко мне не суйся.