Локация «Берег»

– Так точно.

Ермилов вышел из кабинета и чуть не врезал сам себе в лоб за то, что не догадался о возможности разночтения фамилии Германа. Он тут же сделал новый запрос в архив по поводу Германа Крэйса, снова озадачив знакомого архивиста.

Пока ехал в электричке на дачу, несколько раз доставал из кармана визитку Олеси, вертел ее в руках и улыбался, вспоминая, как она уплетала бифштекс.

Людмилу он нашел в огороде. Она, сидя на низкой скамейке, пропалывала клумбу с флоксами. Услышала его шаги, не оборачиваясь, прокомментировала:

– Надо же, Ермилов вернулся с работы почти не ночью.

– Тебе не угодишь, – он повесил пиджак на перила и закатал рукава рубашки. – Я, может, в Англию поеду.

Люська обернулась испуганно. Она сразу поняла, что Олег туда собирается не отдыхать.

– Это не опасно?

Ермилов пожал плечами, немного рисуясь перед женой, хотя и сам бы не смог ответить на этот вопрос.

– Люд, я вот что думаю. – Он замялся и все же спросил: – А если бы я тебе изменил, ты как отреагировала бы?

Она снова обернулась, а затем и вовсе пересела так, чтобы видеть Олега. Осмотрела его от макушки до пяток оценивающе. Прядь ее медных волос пристала к чуть влажному бледному лбу, зеленовато-голубые глаза глядели оценивающе и насмешливо.

– Ты хочешь попасть в статистику? – спросила она наконец.

– В какую? – попался он на ее крючок.

– Бытовых убийств.

– Ого! – расхохотался Ермилов натянуто. – Ты способна на убийство из ревности?

– Попробуй изменить – узнаешь.

– Не ожидал от тебя, Короткова. – Он присел на ступени крыльца и покачал головой. – Ты – мать двоих детей, адвокатесса. В тюрьму сядешь. А потом будешь ходить ко мне на могилку и рыдать, рвать на голове рыжие волосенки.

– Уймись, прокурорская морда! – Людмила погрозила ему совком, испачканным землей.

– Фээсбэшная, – охотно поправил он ее и увернулся от полетевшего в него совка. – Костюм испачкаешь! – возмутился он. – И потом, я ведь еще не изменил.

– И не изменишь, – с прохладцей в голосе сказала Люська.

– Ха! Думаешь, испугаюсь твоей расправы? – Ермилов наивно попался снова в ловко расставленные Люськой силки.

– Я помню, как ты за мной бегал в институте. Твои корявые, неумелые, прямолинейные потуги, отдаленно напоминающие ухаживания. Я абсолютно уверена, что на это больше никто не клюнет.

– Вот тут ты ошибаешься! – завелся уязвленный Олег. – Думаешь, до тебя у меня не было женщин?

– Не-а, – издевательски покачала головой Люська. – Ты – тюфяк, Ермилов, хоть и обаятельный. Твоя ямочка на щеке – это все что в тебе притягивает.

– Угу. А как же ты на меня повелась, такая умная?

– А меня не внешность твоя привлекла…

Олег промолчал, потому что почувствовал – Людмила уже не шутит. И его тронули ее слова. Вернее, не произнесенное ею. Но все же он не удержался:

– А жизненный опыт? Люди меняются. Я стал старым и циничным.

– Я тоже не молодею, – вздохнула она.

– Что у нас на ужин? – решил уйти от скользкой темы Ермилов.

* * *

На видеозаписи, которую Ермилову передала Олеся Меркулова, Олег увидел фотографию Бассона. Лысоватый, полноватый человек с небольшой бородкой, ухоженный, в недешевом пиджаке.

Расположившись в небольшом зале, предназначенном для просмотра видеоматериалов, Ермилов зажег настольную лампу рядом с креслом, где сидел, и выписывал в блокнот некоторые факты, излагаемые в репортаже журналисткой. В зале царил полумрак, на экране появлялась в кадре довольно часто Олеся. Собственно, в репортаже о Бассоне показывать ей было особо нечего. Записей с доктором-кардиологом Бассоном почти не существовало. Поэтому чаще журналистка красовалась в кадре сама, либо представлялся видеоряд – картинки видов ЮАР, толпы чернокожих – нарезка, очевидно из материалов коллег.

Кассету Олег получил от сотрудника Центра общественных связей ФСБ, которого попросил встретиться с Меркуловой. Не то, чтобы он не доверял самому себе, но видеться с Олесей не захотел. Сейчас смотрел на нее на экране и пытался сосредоточиться на информации, которую она преподносила довольно грамотно.

Действительно ценное в репортаже – кусочки из единственного интервью Бассона, которое он дал корреспонденту Би-би-си. Вутер довольно откровенно заявил, что и США, и Великобритания, и некоторые другие страны знали о химическом и бактериологическом оружии в Южно-Африканской Республике. Еще в 1981 году Бассон в Техасе встречался с военными учеными из разных стран – Японии, Канады, США, Великобритании и Тайваня. Вутер выезжал и в Англию, и в ФРГ, чтобы перенимать опыт. Но в ЮАР строил работу все-таки по американскому образцу.

В связи с этим Олегу показалось странным, что тут же Бассон заявил об угрозах от людей, представившихся правительственными агентами США. Ему грозили смертью, если он выдаст в СМИ информацию об участии США в разработке химического оружия или информацию о самой химической программе Пентагона.

Как сообщала Олеся, сделав аналитический обзор йоханнесбургской прессы годичной давности, в частности, газет «Кейптаун индепендент», «Санди трибюн» и «Мейл энд гардиан», не составило труда сделать заключение о непосредственном участии западных спецслужб в проекте «Берег», а особенно в сокрытии следов по этому проекту. В 1999 году, как сообщалось в газетах, в двухстах сорока километрах от берега были затоплены двадцать пластиковых контейнеров. Каждый весил по пятьсот килограммов. Затопили их по прямому требованию спецслужб Великобритании и США. Контейнеры содержали наркотики – ЛСД, марихуану, кокаин, экстази и «мандракс» – синтетический наркотик (смесь димедрола и метаквалона), распространенный в азиатских и африканских странах. В контейнерах были не только те наркотики, что производились в лабораториях проекта «Берег», но и конфискат, который по особому распоряжению «сверху», передавали Бассону из всех полицейских участков ЮАР. Об этом поведал бывший глава Криминалистического отдела полиции ЮАР Лотар Неетлинг.

Эти наркотики, как показал на суде бывший сотрудник военной разведки ЮАР Ричард Уэстер, поставляли в Великобританию, а взамен ЮАР получала британское оружие. Уэстер сидит сейчас в британской тюрьме.

«А может, это прикрытие для Уэстера? И он работал уже давно не на спецслужбы ЮАР, а и на доброго дядю из MI6? Бэушное оружие взамен на наркотики?»

Олеся добралась и до швейцарских газет, впрочем, об этом писали и юаровские газеты. В том же 1999 году снова по требованию западных спецслужб в ЮАР уничтожили тысячи документов по проекту «Берег».

«Все ли? – азартно подумал Олег. – Тогда этим документам цены нет. Их даже гипотетическое существование станет костью в горле и ЦРУ, и СИС. Особенно, если в них найдется подтверждение их непосредственного участия в разработке химического оружия. Неужели Герман Кройс добыл эти документы и сумел их спрятать?»

Олег стукнул кулаком по подлокотнику, подумав, что офицер безопасности в Лондоне упустил анонима, а вместе с ним и документы.

Ермилов вздрогнул, когда зазвонила мобильный.

– Олег Константинович, справку по Юджину де Коку я подготовил, – сообщил Леонид Степанович. – Зайдете?

– Да-да, – обрадовался Ермилов. Он только утром попросил архивиста поискать информацию на «убийцу N1» как назвала его в своем репортаже Олеся.

– Юджин де Кок, иногда его называют Кох, – зачитал Леонид Степанович. – Вот его фотография, – архивист протянул фотографию Олегу. На ней довольно симпатичный мужчина, шатен, в больших очках, с умными чуть прищуренными глазами, с гладко выбритым тяжелым подбородком. – Прозвали его в ЮАР «верховным злом» – Prime Evil, – продолжил Леонид Степанович. – Белый южноафриканец. Полковник полиции. Был арестован в 1994 году в 45 лет. В 1996 году приговорили к двум пожизненным заключениям и двести двенадцати годам тюрьмы по обвинению в убийствах, попытках совершения убийств, похищениях и мошенничестве. Отбывает наказание в особо охраняемой части тюрьмы Претории.

В 1996 году де Кок принял участие в слушаниях КВСП – комиссия по восстановлению справедливости и примирению. Была такая комиссия, где рассматривались преступления совершенные властями апартеида в разные года. Он стал палачом для многих крупных оппозиционных деятелей. Ему приписывали восемьдесят девять преступлений. Он возглавлял армейское спецподразделение, группу особого назначения С-10, в 1979 году принимавшую участие в войне на территории Родезии и Намибии. После этого подразделение превратилось в «эскадрон смерти», преследовавший противников Национальной правящей партии, как правило членов АНК.

Его в тюрьме навещали родственники убитых им активистов АНК. Он просил прощения. Некоторые простили его, так как он показался им искренним. Так же его посещала психолог, написала книгу о нем. Выходит, что он сам во многом жертва режима. С детства робкий парень, заикающийся, закомплексованный. На войне в Намибии ему, как сейчас говорят, крышу сорвало. Убивали там партизан, забавляясь, упиваясь кровью и страданиями. Считается, что у него был посттравматический синдром. Думаю, это в самом деле так.

Леонид Степанович умолк.

– Занимательный персонаж, – кивнул Олег, рассматривая фотографию. – Интересно, не мог он использовать в своей кровавой работе наработки Бассона?