Стася из таверны «Три дороги»

Смеян посмотрел в мою сторону и продолжил жевать.

– Кхм, уважаемый господин Лихобор, – начала я, но он скривил надменные губы и подвинул ко мне ломоть хлеба, намазанный паштетом.

К столу подошёл вчерашний юный шноркель, ничем не выдавший удивления по поводу моего преображения, и сообщил:

– Господин Смеян, ваше поручение выполнено. Вот платье, вот сдача.

Он поклонился и отдал какой-то свёрток Смеяну и насыпал на стол несколько медных монет. Две монеты Смеян тут же вернул шноркелю, и тот поклонился с видом, преисполненным уважения.

– Это что? – робко спросила я, – мой наряд?

– Точно, – ответил Смеян, откинулся на скамейке и отодвинул от себя пустую сковороду.

– А разве не надо было его примерить у портного?

– Некогда. Быстрее завтракай и в путь. Нам еще в Забруски съездить нужно.

Я не поняла, что за такие Забруски, и мне стало очень обидно. Смеян лишил меня такого необыкновенного удовольствия, как примерка платья, что даже есть расхотелось. Смеян поднялся со скамьи, взял свёрток с платьем и мой узел, и демонстративно вышел на улицу, к коновязи. Я посмотрела ему вслед, на его надменную прямую спину, и вытерла случайную слезу. В конце концов, я не вещь!

Старушка-шноркель подошла ко мне с подносом и тихо спросила:

– Госпожа, желаете ли оладий с клубничным муссом, яичко всмятку и печенья с молоком? За завтрак уплачено господином гвардейцем.

– Желаю, – всхлипнула я и принялась за завтрак. Оказывается, кушанья могут приготовить именно для меня, а я-то за полгода привыкла к объедкам.

Я жевала оладьи, пила молоко и плакала. Старушка-шноркель наполняла букетами крохотные вазочки на столиках, косясь в мою сторону. Иногда она покачивала головой, но больше ко мне не подходила. Когда я умяла завтрак, настроение стало существенно лучше, я откланялась и вышла к коновязи.

– Что за слёзы? – удивился Смеян, сдвинув брови, но я ничего не ответила ему, похлопала Каурку по холке и взобралась в седло.

– Господин Смеян, – сказала я уверенным и упрямым голосом, – спасибо вам за помощь, когда-нибудь мы сочтёмся. Теперь нам надо расстаться. Каурку я вам не верну, она в честном бою добыта, да и мне надо на чём-то добираться до Солнечных Холмов. Лично мне ни в какие Забруски не нужно.

Смеян приблизился и взял мою лошадь за поводья.

– Стася, ты извини меня, – сказал он неожиданно ласково, – я действительно грубо с тобой обходился. Но тебе ехать одной по тракту никак нельзя. Неспокойно нынче.

– Я справлюсь, – упрямо качнула я головой, – не случайно в одежду босяка переоделась.

– Всё дело в том, что не могу я открыть тебе всей правды, Стася, – улыбнулся Смеян, – но только поверь, что я обязан охранять тебя всю дорогу до Солнечных Холмов, и никак одну не отпущу. Считай, что так распорядился господин Вильд. Он и прислал меня к тебе в таверну, очень уж переживал за сестру невесты.

– А письмо есть? – спросила я недоверчиво, – сестра ничего мне не написала о сопровождающем, и платье с письмом передала с Жирко. Так как? Не сходится.

Смеян вздохнул и покачал головой.

– Слишком много врёте, господин гвардеец, – сказала я сурово.

– Я тебе, Стася, больше скажу. В Забруски мне ехать нужно, чтобы забрать оттуда ещё одну девицу, дочь господина Чашки. Её зовут Миленка, и вас вдвоём я и должен отвезти на свадьбу.

Никакой Чашки я не знала и оттого насторожилась ещё больше.

– Забруски в двух часах езды по Широкому, в сторону от Солнечных Холмов. Оттуда вы с Миленкой поедете в карете со служанками. Господин Чашка весьма обеспеченный человек. Письмо к нему от господина Вильда у меня есть.

Смеян вытащил из кармана голубой конверт, продолжая держать Каурку под уздцы. Я не поленилась, а взяла письмо и прочла. В очень витиеватых выражениях оно действительно содержало просьбу доставить Миленку ко двору господина Вильда. Обо мне не было ни слова. Всё мне стало ясно: невелика я птица, чтобы обо мне писать, и на словах сгодится попросить. Знай своё место, кухарка, а теперь и вовсе босяк в пастушьей шапке.

– Господин Смеян, – ответила я, дерзко глядя ему в глаза, – если вы мне не скажете правды о том, зачем вы за мной следите, я не поеду ни к какому господину Чашке.

Смеян отвёл глаза, посмотрел на свои ладони, потом качнулся на каблуках, рассматривая отлично начищенные сапоги, потом поднял голову вверх, уставившись в безоблачное утреннее небо.

– Я уже сказал, что пока не могу сказать всей правды, Стася, – грустно начал он.

Я не стала его дослушивать, выдернула из рук Смеяна поводья, развернула Каурку и, не оборачиваясь на вруна, поехала прочь. Смеян не стал догонять меня, никакого цокота копыт за спиной я не услышала.

Я направилась прямиком на Северный Тракт. Не стала ехать вчерашней дорогой, а свернула. Не понаслышке знала, что он весьма загруженный, и потому надеялась примкнуть к какой-то веренице обозов, уплатить за охрану и спокойно доехать до пересечения со Срединным Торговым Трактом, а там и до Солнечных Холмов.

Чтобы отогнать раздражение, смешанное со смутной печалью, я принялась рассматривать аккуратные улочки Челноков. Дома шноркелей были уютными с виду, очень ухоженными и милыми. Была бы моя воля, я бы за шноркеля замуж вышла, до того мне нравился их уклад. Конечно, это была шутка. Хвостатый муж – не самое обычное приобретение, да и шноркели людей сторонятся. Бизнес с нами не ведут, в услужение не нанимаются, кроме случаев краткосрочных контрактов, и семей с нами не создают. Я слышала, что некоторые из шноркелей бывают весьма богаты, и даже сам король Хенрик не брезгует брать у них в долг, когда заканчиваются деньги на забавы и военные походы. Но в Челноках мне не попались на глаза дворцы или обширные подворья. Это был город небогатых, но и небедных жителей.

Навстречу моей лошадке торопились девушки-шноркели в одинаковых зелёных платьях, в белых фартуках и чепчиках, из-под которых торчали неизменные серые ушки. Их хвостики целомудренно были спрятаны под юбками, и если бы не шелковистая шерсть, девушки походили бы на нарядных куколок, что продают на ярмарках. Юные шноркели с корзинами спешили в лавки за овощами и зеленью, а некоторые уже возвращались с покупками. Один раз мне попался продавец лимонада – высокий шноркель с необычно рыжей шерстью. Он стоял у фонтана, зазывая прохожих. Покупателей не наблюдалось, всё-таки, зной еще не начал окутывать городские улицы. Мне очень хотелось попробовать, каков на вкус этот напиток, но я только посмотрела на пузатые бутылочки, в них был напиток светлого оттенка, а в высоких – тёмный. Денег я тратить я не могла, при мне был только золотой за проданное платье. Не известно, сколько возьмут с меня попутчики за охрану при обозе.

На выезде из города я увидела, как в повозку Серого Патруля толкают женщину. Она была в рваной одежде, с растрёпанными волосами, а в её глазах сквозило безумие. «Наверное, поймали очередную ведьму», – подумала я и вздохнула. Увы, охота на ведьм то разгоралась, то утихала. Говаривали, что Его Величество Хенрик, чья первая жена была ворожеёй и наслала большие беды на королевство, не мог простить ни капли волшебства в будничной жизни. По всему королевству рыскали ищейки, присматривались к людям, прислушивались к разговорам. А ещё говорили, что ведьм он отдаёт господину Вильду, и те ткут защитный полог от нападения эльфов. Смахивало на бредни, но в это верили повсюду.

Что-то мне подсказывало, что Смеян из таких вот охотников. И хотя он не походил на стражников патруля, всё-таки состоял на службе короля. Достаточно вспомнить его странные взгляды на меня и вопрос, было ли у меня видение.

Моя любимая тётка Зуска сгинула в застенках инквизиции, не дожив до суда. Да и какой бы это был суд? Разве там можно было рассчитывать на беспристрастное и справедливое разбирательство? Конечно, моя тётка была волшебницей, но она исцеляла хвори и принимала роды. Она не наводила порчу, не привораживала чужих жён и мужей, не разрушала семьи. И ткать защитный полог она точно не могла.

Глупые ищейки не знали и не хотели знать главного: волшебство не бывает вообще. Бывают добрые травники и целители, а бывают злые колдуны и колдуньи. Но никогда человек не выбирает себе дар, и от дара отказаться он не в силах. Человек может использовать дар во благо или во вред другим. Но и за помыслы судить нельзя, только за конкретные дела…

Вот о чём я подумала, когда увидела эту несчастную, которую собирались отвезти в местную тюрьму. Вот такие, как Жирко будут колесованы, а рядом с ним погибнет женщина, которая, возможно, и мухи не обидела. Или её заточат в подземелье творить волшебство во славу короля.

Глава 7

Надвинув шапку почти на нос, я проехала мимо стражников, которые проверяли обоз с прошлогодними тыквами. Слава эльфийской праматери, они не заинтересовались мной, и даже Каурка не привлекла их внимания.

Прямо от восточных городских ворот начинался Северный Тракт. Правильнее говоря, это Челноки стояли на нём, а шёл он сам по себе, соединяя окраины со Срединным Торговым трактом. А тот проложили ещё эльфы до самой столицы на берегу моря, и упирался он в знаменитый речной порт Клешня Краба. У моря мне бывать не доводилось, но заезжие гости к Матушке Скрыне много о нём рассказывали.

Я не представляла себе, что такое солёная вода, и откуда её столько? Я читала легенду об эльфах, ушедших в Заоблачье. Они так горевали и оплакивали покинутый край, что от их слёз разлилось целое море. Конечно, я верила в эту историю в детстве, потом смеялась над ней. Но теперь понимаю, что если собрать все мои слёзы и слезы моих сестриц, их вполне хватит на одно маленькое озерцо.

Каурка резво несла меня навстречу неизвестности, но я не сильно переживала. Мне всегда казалось, что всё наихудшее со мной уже случилось. Бедность и унижение дворянского рода, изгнание из отчего дома, продажа в услужение гоблинке, ежедневный тяжёлый труд, беспросветность судьбы. Но если вдуматься, то и у других было много неприятностей, так что унывать не стоило. Об Агнешке мне было особенно больно думать. Средняя сестра, самая талантливая и красивая из нас троих, она была необыкновенно артистичной. Её хрустальный голос с песней проникал в самое сердце. Она играла на лютне и калимбе. Умела копировать походку и привычные жесты любого человека. Нередко переодеваясь в одежду слуг, она разыгрывала всех и даже пугала. А как танцевала моя любимая сестричка! Словно на её резвых ножках были невидимые крылья.

Внезапно я подумала, что Агнешка владела какой-то особенной магией преображения, и моё сердце сжала холодная рука ужаса. Бедная Агнешка, как бы я не хотела, чтобы с ней расправились так же, как с нашей тёткой Зуской! Жива ли Агнешка, знает ли о свадьбе Баси? Приедет ли? Жирко вон какую сплетню о ней рассказал, но я ему не поверила. Не из таковских Агнешка. И красота её тихая, благородная.

Каурка спокойно трусила по дороге, иногда обгоняя путников, шедших по двое и по трое. Среди них были паломники, которые шли к Великому Кубу помолиться о Здравии, Благоденствии, Мире и Справедливости, символизирующим четыре вершины, устремлённые в небо. В этой половине года было принято молиться о них, а когда начинался сезон обработки полей, то паломники воспевали Богатство, Земную Славу, Многодетность и Любовь.

Мысли мои перескочили от Агнешки на себя, и я вспомнила, что не худо бы помазать лицо мазью от синяков. Сунула руку за пазуху и засмеялась! Мой заветный пузырёк в узелке. Я свернула на обочину, остановила Каурку и спрыгнула на землю. Посмотрела на свой узелок, и показался он мне неприятно тощим. Дрожащими непослушными пальцами я развязала его и увидела, что моё старенькое платье и рубашонка на месте, как и пузырёк с мазью, а наряд, сшитый шноркелем, отсутствует!

– Ах ты, драконий хвост! – взвизгнула я, не удержавшись, – никак от тебя, господин Смеян, я не ожидала такой подлости! Вот и нечего жалеть, что с тобой я не поехала. Врун ты, да ещё и вор!

Я снова села на Каурку и со злости на весь свет, погнала её во весь опор. Лошадка, заскучавшая от монотонной рыси, была даже рада и пустилась, пригнув голову. Так мы скакали около получаса, потом я почувствовала усталость Каурки и приказала ей перейти на рысь, а затем и на спокойный шаг. Примерно до полудня мы преодолели пятнадцать километров, о чём любезно сообщил указатель на развилке. Невдалеке виднелся трактир. Не такой большой, как у Матушки Скрыни, но крытый свежим тёсом. У коновязи топтались две лошадки. В животе у меня заурчало, но я решила не заезжать на обед, а приберечь денег до состояния «невмоготу». Каурка тоже могла потерпеть до вечера, в конце концов, можно было отпустить её пастись где-нибудь у дороги. Придорожные земли были в общем пользовании, что утвердил указ короля. И это было справедливо. Во времена его отца взимались такие провозные пошлины и плата за простой на обочине, что торговля почти прекратилась, и народы королевства стали нищать.

Я проехала мимо трактира и подумала, что совсем не знаю дороги до Солнечных Холмов. Сколько времени я должна буду ехать туда? Это было известно только звёздам в небесах. Как назло, никакого обоза впереди не было, прицепиться было не к кому. Навстречу только раз проехала нарядная карета.