Виноградная лоза

– Специально для тебя приготовлено. А, что за забота тебя гложет?

– Сын куда-то запропастился. Жена не дозовётся. Слуги с ног сбились. Раб мельком видел какого-то всадника возле него. Не с ним ли куда убежал?

– Твой сын к тебе ближе, чем можешь себе представить, – сказал шах жёстко.

В ту же секунду Гарпаг почуял неладное. Иштувегу изменился. Таким он обычно представал перед поверженными врагами. Шах зло бросил:

– Твой сын не рядом с тобой. Он в тебе! Ты его съел!.. Ну, каково теперь мясо твоего сына?! Мягкое и нежное?..

X

Так произошло или не совсем так, или вовсе иначе теперь уже не доказать, ни опровергнуть. Как бы там ни было, а Гарпаг затаил месть. Уж как эта месть ему удалась, можно только дивиться. Если б он только один был и то не удивительно, но за ним пошли многие и вся подготовка велась тайно мимо соглядатаев шаха. Всегда находятся недовольные правителем. Были бы бедняки, а нет же, самые богатеи. И чем недовольны? Что походов стало меньше, а значит и привезенной добычи мало или совсем её лишились. Спрашивается куда ж ещё тащить – золота да серебра, да разного чужого добра? А разве богач имеет предел, разве удовольствуется тем, что есть? Вот и роптали знатные мужи, да так, что не доходил их возмущённый гул до ушей Иштувегу. А, что же шах? Обленился, постарел и потерял прыть? Он понимал, что теми силами, что у Манды есть новых земель ни завоевать: ни покорить всё ещё сильного Вавилона, не присоединить Лидию, где армия считалась лучшей в округе и где собраны богатства, превосходящие их собственные запасы. К тому же в Лидии правил брат Ариеннис и война с её родиной принесла бы ей горе, а у него не было причин огорчать заботливую жену. Дальше на побережье греческие города, да и несвободные они уж давно, разве что Милет… его жители упорно отстаивали независимость. Да греки не отличались никогда богатством, не стоило туда идти. Как и не стоило поворачивать дальше к восходу солнца, далее восточных арией[21 - Земли, которые назовут потом Бактрией и Парфией] или спускаться в южную сторону, где обитали бедные скотоводческие племена. Приходиться тратить время и силы на усмирение бунтующих племён, которые отказываются платить дань и самому отправляться на их усмирение. Да ещё не забывать об обороне, вдруг царь Вавилона или царь Манны позарится на землю Манды?

В окружении Иштувегу вслух все соглашались с ним, но далеко не у каждого собственные желания совпадали с помыслами царя.

XI

Вот и отправился караван в Анчан. Вместе с внуком уехала и Ариеннис. Вспомнилось Иштувегу лицо мальчика, когда его снова привели к дедушке. Да, дедушка, но и шах. Все падают перед ним ниц, в том числе и жена, и дочери, их мужья, уж тем более он, бывший приёмыш, выросший среди пастухов и стад, воспитанный среди рабов шаха. Иштувегу смотрит в узкое окно, а вместо города, стен, неба и природы видит лицо Куруша. Опасен ли мальчишка? Никаких признаков не заметил, как ни всматривался тогда, как ни вспоминал сейчас. Смышлёный и уже держится с достоинством. И это выросший в семье пастуха! Атраванам магов Иштувегу доверял, не помнил, чтобы они дали плохой совет. Что ж, если неопасен, пусть живёт.

Шах не чувствовал к внуку ни любви, ни привязанности, ни радости. Да у него самого нет сына – прямого наследника, но теперь оказалось, что есть внук, в котором течёт кровь и его рода. После тех странных давних снов он уверовал в смертельную опасность, и внук для него стал наипервейшим врагом. А ныне, когда опасаться не стоит, по утверждению атраван, как относился Иштувегу к Курушу? А, как мог относиться шах к сыну раба, что пас его скот?

Иштувегу отвернулся от окна, затем направился в опочивальню. Сбросил верхнюю длиннополую и расшитую одежду. Растянулся на постели, покрытой шёлковой китайской простынёй, вздохнул.

Шах не видел, как заалел закат, как подсветились тучи. Только, что они были сизые, а теперь подошвы туч и кучевых облаков, будто озарены пожаром. Вместо солнца между облаками золотистые и красноватые неровные трещины. Зрелище устрашающее, потому что напоминают извержение вулкана. Не выброс пепла. Растекание магмы! Будто расплавленный камень течёт в небесной дали, и от его неистового огненного жара багровеют тучи!

Глава пятая. Первая любовь

I

Куруш раньше слышал об Анчане, это где-то в горах. Теперь он сидит с шахом Анчана и его женой за одним столом! Живёт в их дворце! Потому что он сын шаха Анчана!

Дворец не такой сияющий как у Иштувегу, точнее совсем не сияющий, потому что стены, колонны и крыши не покрыты листами золота и серебра. Но, тем не менее, очень красивый, построен из кедра и кипариса. Стены и колонны покрыты интересной резьбой, которую нравится рассматривать Курошу, и он пытается понять, что за истории там изображены.

Люди во дворце Камбуджии одеваются совсем иначе, чем те, которых видел Куруш в блистающем дворце Иштувегу. Здесь не носят длинных одежд с драпировками и широкими рукавами, а ходят в кожаных штанах и куртках. И у него теперь штанишки и курточка, как и у других мужчин из дублёной кожи.

Шах Анчана, как и многие другие владельцы земли и рабов подвластны дедушке Куруша! Удивительно и смешно! Невероятное стало реальностью, и понимание внезапного величия обыкновенного пастушонка только стало понемногу доходить до сознания мальчика. На удивление Куруш не возгордился, а лишь с увлечением познавал новый для него мир и очень сожалел, что не может поделиться всем, что узнал и увидел со своими приёмными родителями. Мальчик очень скучал по Митрадату и Спако, а временами, когда никто не видел, даже плакал. Много раз просил маму Мандану и папу Камбуджию, чтобы позволили приехать пастуху и его жене навестить его. Они обещали. Обрадованный мальчик с живостью рассказывал вновь обретённым родителям о приёмных. Говорил, как Митрадат учил его пригляды за коровами и волами, как обхитрить волка, если тот станет приближаться к стаду, как ремонтировать крышу и починить стену, как соорудить загоны и загородки и много ещё чего. А Спако! Как она любила его кормить, как ей нравилось дарить обновки мужу и сыну. Женщина трудилась весь день, то у очага, то у ткацкого станка, то шила, то делала заготовки, чтобы всегда было, что поесть. Всегда в заботах и делах. Куруш просыпался, а она уже на ногах. Куруш ложился, а она ещё на ногах. Митрадат часто уходил со стадом на дальние пастбища и вместе с ним иногда и Куруш, бывало, особенно зимой он оставался со Спако.

Мандана и Камбуджия видели, что мальчик тоскует, но выполнить его мечту было не в их власти, поэтому однажды сказали, что его приёмные родители уехали, а куда неизвестно. Куруш удивился, зачем им уезжать и разве позволил Иштувегу своим рабам покинуть хозяина? Взрослые промолчали, опустив глаза. Много раз Куруш напоминал и спрашивал, можно ли разыскать Митрадата и Спако, но получал уклончивый ответ, которого не понимал или каким-то ловким способом вместо ответа разворачивался разговор совсем о другом, увлекающий мальчика, и он забывал о своих вопросах, хотя бы на некоторое время.

С появлением, Куруша, якобы ошибочно занесённого в список умерших, Мандана уверилась в непростой судьбе сына и, что боги ему благоволят. Отец увидел странный сон, потом о чём-то грядущем напомнил другой, не менее странный. Потом усилия, предпринятые шахом к умерщвлению ребёнка не удались. И тайно устранённый сын, вновь вернулся к ним! Это ли не чудо, сотворённое Ахура Маздой! Она и Камбуджия несказанно благодарны семье, приютившей их сына и, к огромному их сожалению, у них нет никакой возможности этих добрых людей отблагодарить, а как хочется и надо бы это сделать. И нет возможности облегчить и уж тем более спасти от наказания, которое неминуемо падёт. Этот горький груз она с мужем вынуждена пронести долгие годы. Ах, если бы знать, где тот домик пастуха, то примчались и пали в ноги, засыпали подарками. Хотя, лазутчики донесли бы, что дочь шаха слишком щедра и любезна с рабами отца, которого не предупредила о своих посещениях. Иштувегу всё равно наказал бы, может быть, увеличил бы дань с парсов, а с рабами тоже расправился бы как-нибудь.

Так как столько чудесных странностей сопровождает сына с тех пор, когда он только ещё находился в её чреве, то, почему бы немного не изменить кое-что. И Мандана предложила мужу вот что:

– Если нашему сыну суждена великая судьба, как пророчествуют сны моего отца, значит его имя и деяния, а также кто он и откуда останутся известны для последующих поколений, и, быть может не только парсов. Станут интересоваться и рассказывать, как он рос, кто воспитывал, кто родители и почему он стал тем, кем стал. И, по-моему, то, что он вырос среди стад коров и в семье пастуха не прибавит ему солидности.

– И, что же ты предлагаешь? Скрыть правду и утверждать, что Куруш воспитан во дворце шаха? Ты призываешь меня ко лжи? Ведь ты знаешь, что для парса один из главных пороков – это ложь. И детей с младенчества приучают говорить правду!

– Любимый муж мой, я не успела высказать мысль. Не сердись. Я не призываю тебя жить во лжи, я и сама против этого. Предлагаю всего лишь кое-что изменить, а кое-что недоговаривать. Удачно то, что имя приёмной матери Спако совпадает с тем как в Манде называют собаку – спако. Слово одно, а смысла два. Если люди узнают, что наш сын чудесным образом спася, потому что его уберегла от смерти собака, вскормившая своим молоком вместе с щенятами и обогревающая малютку прохладными ночами, то решат, что он ребёнок необычный и ему покровительствуют боги. Всем известно, что собака – любимое животное Ахура Мазды.

– Кто в это поверит? Разве найдётся, кто-нибудь, кто не знает, что дети среди зверей, если и выживают, то несмотря на человеческий облик приобретают повадки зверя.

– Так то обычные дети, а наш избранный богами! Кому ещё снилось, что его внук – это виноградная лоза, разросшаяся по всей Азии?

– Мандана, ты, конечно, хитрюга, но всё же знай меру.

– Я не настаиваю, но, думаю, что Курушу всё это не повредит, а наоборот, уже при жизни выделит из смертных.

* * *

Новая местность для Куруша таила множество всякого разного. Когда ещё ехали, Куруш обратил внимание, что караван постепенно поднимается выше и выше и воздух становиться свежее, нет такой изнуряющей и неотвязной жары. Куруш вырос на природе, мальчик каждый день проводил с со стадами коров и волов или с отарами овец, исходил все окрестности, знал деревья и травы, цветы и кустарники. Но здесь, кроме знакомых ему миртов и кипарисов, смоковниц и финиковых пальм, апельсиновых и лимонных деревьев, гранатов и чинар росли неизвестные доселе ветвистые тополя с серебристыми стволами, ивы с длинными и гибкими ветвями, опускающимися до земли, акации, густая крона которых была усеяна белыми гроздьями пахучих и нежных белых цветов, зрели ещё совсем маленькие зеленоватые и пока очень кислые плоды на яблонях, грушах и сливах, а ниже на пышных кустах только предстояло затвердеть пока почти мягким и ещё зелёным орехам; почти на земле среди травы краснели уже сладкие ягоды земляники. Куруш мог с ветки срывать любой, потом, когда созреет и лакомиться ягодами, и никто за это его не наказывал. Непривычно и здорово!

Иногда ехал в колеснице или верхом на красивых и сытых лошадях вместе с шахом и его небольшой свитой на прогулки, осматривал состояние созревающих полей. Камбуджия знакомил вновь обретённого сына с владениями их рода. Куруш и раньше любил наблюдать, как ветерок пригибает колосья, тут тоже под порывами пшеница и ячмень качались, будто волны большого озера. Жители приветствовали процессию. Согнутые спины расправлялись, на миг они застывали среди созревающих бобов или у поля с просом и тут же сгибались в почтительном поклоне до земли. Лишь горные склоны и луга, где на пастбищах щипали траву отары и стада скота, Камбуджия не показывал Курушу дабы тем самым их вид не напомнил ему прежнюю жизнь, и он не спросил о тех, кто его вырастил.

Сын пастуха раньше имел самодельный лук из сломанной ветки, вместо тетивы, стянутый веревочкой из пеньки. Ныне сын правителя должен обучаться воинскому искусству. Мальчики из зажиточных семей и семей военачальников постигали ремесло воина с пяти до двадцати лет, а Курушу уже шёл одиннадцатый, поэтому надо навёрстывать упущенные не по его вине годы. Нельзя сыну правителя быть менее ловким и умелым, чем те, кто в будущем должны ему подчиняться. Кроме воинского мастерства мальчиков приучали всегда и везде при любых обстоятельствах говорить правду. Куруша этому и учить не надо. Врать и изворачиваться не любил, ловчить никогда не стремился. Несмотря на запоздалое усвоение воинской премудрости, казалось, что у Куруша получалось быстро догнать своих сверстников. Наставления выполнял с большой готовностью и удовольствием, когда же не получалось, то упорно продолжал заниматься.

Мандана всё ещё не могла наглядеться на обретённого сына и просила мужа, отпустить его пораньше с учений.

– Милый мой повелитель и супруг, время, отведённое для общения с матерью истекло, но ты знаешь, не моя вина, что не воспользовалась им, а мне так хочется, чтобы Куруш побыл со мной рядом.

И добросердечный Камбуджия, обожающий жену, позволял сыну уходить на женскую половину дворца к матери. Она рассказывала ему истории, ещё в детстве услышанные от Замуаши, или потом от других сказителей. Они живо обсуждали то, о чём говорилось в преданиях и частенько Куруш высказывал мнение, как бы он поступил на месте героев рассказов. Иногда Мандана давала советы, как вести хозяйство более рачительно, ведь придёт время, и он станет хозяином не только дворца, но и земли и жителей – многих родов и даже племён, поэтому должен понимать, как лучше поступать, чтобы жилось как можно большим людям хорошо. Бывало они гуляли по саду и Мандана рассказывала о растениях, мимо которых они шли. Куруш узнал, что почти каждое из растений не только красиво или питает людей, животных и птиц, но и лечит. Он об этом раньше слышал, даже видел, как Спако собирала травы и сушила, потом заваривала и поила их с Митрадатом. Но здесь было много других растений, о которых Спако и не слыхивала. Мандана говорила, что эти знания могут пригодиться, если в дальнем походе нападёт хворь, а знахаря не будет, то он сможет сам себя полечить и, может быть, помочь другим.

Раньше много раз Куруш видел, как Иштувегу вместе со Спитамом и другими родственниками и сановниками скачет мимо. Спешат на охоту. Иногда у мальчика возникало желание: вот бы с ними помчаться, выхватить настоящий лук и, прицелившись, ловко подстрелить убегающую добычу и… вдоволь поесть мяса, накормить досыта мать и отца. Но, увы, мечты долго оставались мечтами, хотя Куруш и решил, что, когда вырастит, заработает себе на коня, потом уйдёт с ним в густую чащу, подальше от владений шаха и добудет много-много дичи, чтобы не только родителям досталось, но и угостить соседей. Ныне Куруш уже неоднократно сопровождал Камбуджию с родственниками и знатными парсами, когда те ехали на охоту.

Куруш как-то спросил у Камбуджии: «Зачем охотитесь, ведь у вас вдосталь еды?»

– Охотятся не только, чтобы добыть пропитание, – объяснял мальчику шах Анчана. – В битве противник не будет стоять и ждать, когда ты в него прицелишься, и твоя стрела его пронзит. Противник постоянно движется: вперёд или назад, вправо или влево, по кругу или зигзагами. Для воина главное уметь попадать в движущуюся цель и, чтобы отрабатывать навык или не утратить его в этом очень хорошо помогает охота. И ты с нами охотишься, для тебя охота – учёба, кроме того, что ты делаешь в долине и в оврагах под приглядом лучшего лучника. Предстоит тебе ещё много познать и как оборонять, и как нападать, и, что при этом использовать. Так что охота ? хороший помощник перед предстоящими битвами. Учись выслеживать зверя, наблюдай за его повадками, думай, как его одолеть, если он сильней тебя или изловить, если ловчей. Люди те же звери, только хитрей. Приноравливайся к разному зверю, смотри как они нападают, как спасаются и прикидывай как перехитрить. Но соблюдай меру, чтобы ненароком не перехитрить себя и остаться в проигрыше.

Куруш вспомнил, как в очередной раз мимо них с Митрадатом, когда они пасли овец, промчались всадники, спешащие в чащу, чтобы выследить тигра. Мальчик спросил у отца, хотел бы и он вот так поехать и гнаться за опасным, сильным и ловким зверем? Митрадат некоторое время помолчал, глядя в след всадникам, глубоко вздохнул и тихо, как-то обречённо произнёс: «Не наше это дело, сынок». И Курушу хотелось, чтобы Митрадат увидел его на лошади и с луком среди знатных всадников. Мальчик был уверен, что приёмному отцу понравилось бы, что его мечта, пока ещё одна, уже исполнилась.

Куруш скучал не только по Митрадату и Спако, но по Дарбар, соседке, с которой играл с малолетства. Их домишки стояли в селении на окраине, друг к другу ближе, чем другие. Дарбар, самая младшая в семье ещё, когда не умела ходить заползала на огород к соседям и Курош, старше её на год, ковылял по рыхлой земле, усаживался рядом, и они играли. Потом, когда подрос, стал больше играть с мальчишками, а когда такой возможности не было, Куруш и Дарбар убегали в ближний лесок и играли вдоль ручья, пуская разной величины щепочки, следили и спорили, как и куда их унесёт.