ДНК
Сигвалди сидел, склонив голову на грудь, и Хюльдару показалось, что он выглядел абсолютно как взрослая версия Маргрет, хотя внешне отец и дочь были совсем не похожи. Сигвалди снова поднял голову – он выглядел еще более уставшим, чем когда пришел.
– Я никак не могу осознать это – кажется, что вот-вот очнусь и выяснится, что все это выдумка. Или сон.
Эртла откинулась на спинку стула, и ее локоть легонько проехался по боку Хюльдара. Он не был уверен, что это произошло случайно, – Эртла никогда не скрывала, что он ей нравился. К сожалению, чувство это не было взаимным: он никогда не западал на женщин ее типа. В ней скрывалась какая-то жесткость – как душевная, так и телесная. Со спины худощавая фигура Эртлы вполне могла сойти за мужскую, а речь так обильно пересыпалась ругательствами, что могла стать предметом зависти самых заядлых матерщинников отделения. Хюльдар, сомневаясь, что это ей свойственно, подозревал, что она делала это сознательно, дабы лучше вписаться в мужской коллектив. Ему частенько хотелось указать ей, что такое поведение вряд ли прибавит ей уважения, как со стороны мужиков, так и женщин, – но как-то все не получалось поговорить с ней на эту тему. К тому же у него не было желания поддерживать их личные отношения.
– Хотите воды?
Локоть Эртлы вонзился в бок Хюльдара; казалось, эта женщина сделана из железа. Если это был интимный прием с целью всколыхнуть в нем чувство, то мягкое прикосновение к бедру сработало бы лучше, чем дробление ребер. Мысль о любовных утехах в стиле боевых искусств, приправленных матерщиной, не заводила Хюльдара ни на грамм. Скорее наоборот.
Сигвалди отказался от воды, да и вряд ли питье могло облегчить сейчас его состояние.
– Я должен задать вопрос, который может показаться вам неуместным. Тем не менее мне нужен честный и откровенный ответ, это очень важно. – Хюльдар заглянул в красные, воспаленные глаза Сигвалди. – Может, кто-то из вас или вы оба имели любовные связи на стороне?
Ответ последовал незамедлительно:
– Нет, нет и еще раз нет. Ни я, ни она. Возможности были – по крайней мере, у меня, – но с тех пор как мы поженились, я никогда даже не думал о других женщинах.
– Но как вы можете быть так уверены в отношении супруги? – Вопрос Эртлы звучал логично.
– Я просто знаю это! Элиза была не такой, и нам вполне хватало друг друга. Если не верите мне, можете спросить ее подруг, это все могут подтвердить.
– Мы, конечно, спросим ее подруг, и не только об этом. Возможно, она доверила им что-то, о чем забыла сказать вам… Или решила специально не говорить. Часто важная информация кроется в, казалось бы, ничем на первый взгляд не примечательных деталях… – Хюльдар на секунду запнулся, не в силах припомнить ни одного такого случая и надеясь, что Сигвалди не станет требовать разъяснений, но тот сидел молча, бузучастно уставившись на стену позади Эртлы и Хюльдара. – А теперь о другом. Известно вам о каких-нибудь конфликтах у Элизы на работе или вне ее? Совсем не обязательно, чтобы это было недавно.
– Нет. Как вам вообще такое могло прийти в голову? – Сигвалди вдруг шмыгнул носом. С начала допроса он не проронил и слезинки, но это не значило, что он не сдерживался. – Ее все любили – и коллеги на работе, и все наши друзья…
– Да, это совпадает с нашими данными. Тем не менее мы обязаны задавать вопросы, на которые вам, может быть, неприятно отвечать, но нам нужно исключить определенные моменты. Хотя ее коллеги говорят, что все было в лучшем виде, вполне возможно, что сама Элиза была иного мнения. То же относится и к друзьям.
– У Элизы не было врагов.
– Как и у большинства из нас. Возможно, бывают недоброжелатели или кто-то, кто не испытывает к нам особой симпатии, но чтобы именно враги – такое, к счастью, встречается редко. Впрочем, оставим это; давайте пока поговорим о другом.
Похоже, это пустая трата времени – пытаться выудить из мужика что-то негативное о своей супруге; в данный момент она виделась ему не иначе как окруженная розовым ореолом. Но ведь у всех бывают плохие дни, у всех хоть однажды случаются разногласия; не существует человека, который нравится абсолютно всем. Однако, сколько они ни бились с мужем, так и не выяснилось ничего, что могло бы дать следствию хоть какой-то толчок. Если опираться на его утверждения, можно было подумать, что убийца выбрал Элизу случайно или просто ошибся адресом.
– А какие у вас отношения с соседями? Никаких разборок из-за шума, отбрасывающих тень деревьев или чего-то в таком духе?
– Нет, ничего такого… – Сигвалди вдруг ожил, будто кто-то в его голове клацнул выключателем; в глазах мелькнул огонек, но не радостный, нет, скорее похожий на вспышку гнева. – Вы считаете, что это дело рук соседей? Которых?
– Мы ничего такого не считаем. Просто, как я уже сказал, отрабатываем все версии. Так какие отношения у вас с соседями?
Взгляд Сигвалди снова погас, стал тусклым и безучастным.
– Нормальные. Те, что живут рядом, в доме номер шестьдесят восемь, – наши хорошие приятели, ну или как-то так. Изредка поболтать под подстрижку кустов, совместный гриль во дворе устроить… Элиза и Ведис встречались чаще, чем мы с Хельги.
– То есть можно сказать, что они были подругами?
Эртла спрашивала и в то же время быстро записывала вопрос на лежащем перед ней листе бумаги. В этом не было никакой необходимости – допрос фиксировался на камеру, – но это был ее метод. Она постоянно все записывала – на допросах, местах происшествий и даже работая у своего компьютера. Хюльдар тоже попытался пару-тройку раз применить данный способ в своей практике, но из этого ничего не вышло – он не мог одновременно писать и разговаривать с людьми.
– Да, можно. Ведис, насколько я помню, Гисладоттир, а Хельги… точно, Магнуссон.
Ручка Эртлы ловко скользила по бумаге. Хюльдар уже так привык наблюдать за ней, что зачастую по движениям угадывал буквы. Когда она закончила, следователь снова обратился к Сигвалди. Тот сидел, будто Эртла загипнотизировала его своей писаниной; вероятно, в последние несколько дней ему довелось спать еще меньше, чем Хюльдару.
– Я хочу показать вам несколько рисунков вашей дочери. – Тот вытащил из стопки документов на столе несколько прозрачных пластиковых файлов. – Насколько мы понимаем, Маргрет нарисовала их после того, как увидела человека, наблюдавшего за вашим домом и как минимум один раз находившегося у вас во дворе.
Осторожно разложив перед собой рисунки, Сигвалди некоторое время их разглядывал. По его лицу было трудно что-либо прочитать, и Хюльдару с Эртлой ничего не оставалось, как только терпеливо ждать, пока он закончит. Неожиданно, не сказав ни слова, Сигвалди принялся собирать конверты с рисунками в стопку.
– Да, это вполне могут быть рисунки Маргрет, я узнаю ее руку, но мне не с чем сравнить – я не знаю, что вообще рисуют девочки ее возраста. – Он подтолкнул рисунки в сторону Хюльдара. – Я не видел эти рисунки раньше, если вы спрашиваете об этом.
– Нет, вопрос не об этом. – Реакция Сигвалди насторожила Хюльдара; он ожидал, что, в свете последних событий, отец, узнав о том, что его дочь видела шатавшихся вокруг их дома незнакомых людей, как минимум начнет расспрашивать о человеке на рисунке. – Мы хотели бы знать, говорила ли она вам когда-либо об этом, и, может, вы в курсе, кто это был?
У Сигвалди не нашлось на это быстрого ответа. Полицейские ожидали, наблюдая, как он, словно в раздумье, проводил рукой по всклокоченным волосам. Наконец тяжело выдохнул – и будто уменьшился в размерах.
– Не спешите, подумайте, сколько вам нужно. – Хюльдар ткнул рукой в сторону небольшого подноса со скудным угощеньем. – Может, вы теперь хотите выпить чего-нибудь, воды или кофе?
– Нет, спасибо. – В голосе Сигвалди угадывались вопросительные нотки, будто он никогда не слышал о таких напитках и не был уверен в их безопасности. Мужчина сглотнул, дернув выпуклым кадыком, прокашлялся и слегка расправил плечи. – Маргрет – ребенок, а дети думают и воспринимают окружающий мир иначе, чем мы. Они склонны придумывать то, чего на самом деле нет.
– Придумывать?
Хюльдару тон Эртлы показался излишне резким, особенно учитывая, что мужчина был отцом девочки. Кроме слов дочери, ничто не указывало на его причастность к убийству. Ни показания допрошенных, ни собранные на данный момент улики не противоречили его описанию их семейных отношений. Пока не будет доказано обратное, они должны обращаться с ним как со скорбящим супругом. Хотя, конечно, на каком-то этапе должны будут спросить его о синяках и ссадинах…
– Не могли бы вы разъяснить нам это поподробней? – Хюльдар дружелюбно улыбнулся ему. – Сам я не разговаривал с вашей дочерью, но наблюдал за ее опросом; она выглядит как обычный ребенок, оказавшийся в необычной ситуации. Психологи Дома ребенка, видевшие эти рисунки, не считают их фантазией.
Маргрет было семь лет, а это уже довольно взрослый ребенок, способный понимать разницу между воображением и реальностью. Во всяком случае, так считал Хюльдар, хотя у него самого детей не было. Ему вообще не хотелось заводить детей.
– Может, у Маргрет диагностировано какое-нибудь расстройство?
– Нет, ничего подобного. В школе у нее все хорошо; может быть, не так много друзей, как нам хотелось бы, но, по крайней мере, никто ее там не третирует, не травит. Маргрет ничем не отличается от своих сверстников, кроме разве что более богатого воображения. Она видит или воображает вещи, которых не существует в действительности.
– Типа невидимых друзей и тому подобного?
В голосе Хюльдара слышалось плохо скрываемое разочарование. Возможно, человек на рисунке – просто выдумка ребенка. Их единственная зацепка, на которой можно было построить версию, была так же реальна, как и существование Деда Мороза, которого, кстати, Маргрет тоже упомянула в интервью.
В его памяти всплыло окруженное непослушными рыжими локонами фарфорово-белое лицо девочки. Может, ее и под кроватью не было во время убийства матери? Может, она пришла туда утром, когда мать уже была мертвой? А свою комнату перед этим сама закрыла на ключ? И придумала все, что рассказала о событиях ночи?.. Нет, вряд ли.
– В чем обычно заключаются эти ее фантазии?
– У нее нет каких-то видений, типа призраков и тому подобного. Просто иногда Маргрет считает, что то, что она видела во сне, случилось на самом деле. Это довольно распространенное явление среди детей.
– И вы считаете, что это как раз такого рода фантазия? – Хюльдар указал на рисунки.
– Не знаю, но она никогда не говорила ни о каком человеке – ни мне, ни Элизе. Во всяком случае, насколько мне известно… А где вы нашли эти рисунки?
– В ее комнате.
Точнее Хюльдар сказать не мог. Никто из технарей, первыми прочесавших комнату Маргрет, не помнил, где изначально лежали рисунки. Лишь кто-то из них сказал, что они вроде как были в ящике шкафа. Однако все сходились во мнении, что эти рисунки не висели на стене и не лежали где-то на виду. Фотографии комнаты, сделанные до осмотра, это подтверждали. Но так как отцу было не известно о рисунках, невозможно было сказать, прятала ли их девочка и знала ли о них ее мать. Возможно, Маргрет поможет им это прояснить…
– Меня не совсем устраивает ваше объяснение. Рисунки указывают на то, что за вашим домом кто-то следил, и если это просто плод ее воображения, нам хотелось бы знать это наверняка. То есть вы уверены, что это именно так и есть?
– Уф… наверное, нет. Или да? Я не знаю. Я сейчас вообще не в состоянии ни думать, ни анализировать что-либо… – Сигвалди тяжело вздохнул. – Но почему кто-то должен был следить за нами? Разве не ясно, что убийца либо перепутал адрес, либо напал на Элизу чисто случайно? Исключено, что ее убийство как-то связано с нами или с нашей жизнью. Мы вообще не такие люди, поэтому и не могло быть никакого человека возле нашего дома. В этом просто нет никакого смысла.
Похоже, дальнейшие расспросы вряд могли помочь следствию понять эти рисунки. Видимо, лучше получить заключение психолога о том, имеет ли рассказ девочки под собой реальную почву.
– Говорила с вами Маргрет о той ночи, когда произошло убийство?
Вообще-то Хюльдару хотелось напрямую спросить Сигвалди, почему Маргрет связала его с убийством Элизы, но все же он решил этого не делать. И снова напомнил себе, что следствие должно обращаться с этим человеком с мягкостью и пониманием. Во всяком случае, в данный момент.
– Нет. – Сигвалди выглядел растерянным, переводя взгляд с Хюльдара на Эртлу и обратно. – Она не хочет со мной разговаривать. Не знаю почему. Отказывается оставаться со мной наедине и даже не смотрит в мою сторону, когда мы находимся вместе с другими людьми. Не понимаю, что может быть причиной. Бог свидетель, у нее нет причин злиться на меня или бояться.
Хюльдар кивнул, но подробнее расспрашивать не стал. У девчонки явно имелись какие-то претензии к отцу. Подошло время расставить последние точки.
– А что случилось с вашей рукой?
Сигвалди посмотрел на обтрепанную, непрофессионально сработанную повязку.
– Я споткнулся о чемодан и упал – очень спешил, когда паковал его. Был в таком шоке, что забыл про осторожность.
Хюльдар опять кивнул.
– Показались врачу?
– Нет… – Он на мгновение запнулся, а потом добавил: – У меня были другие заботы.
В его хрипловатом голосе угадывалась ирония.
– В протоколе с предыдущего допроса ничего не говорится о травмах. Вы запнулись о чемодан и упали уже после допроса?
– Нет, я упал еще в гостинице, когда освобождал номер. Я как раз спешил в аэропорт после получения этой ужасной новости – какой именно, надеюсь, вам понятно. Я понял, что повредил руку, только когда пришел домой после допроса. Меня привезли сюда, в отделение, прямо из аэропорта, поэтому у вас ничего и не зафиксировано. Я об этом не говорил, а внешне ничего не было заметно. Синяк на лице проявился лишь после того, как я прилег дома отдохнуть.
– Понятно. Мы можем посодействовать, чтобы вас приняли в травматологии без очереди. На повреждения должен взглянуть специалист.
– Нет-нет, спасибо, в этом нет необходимости. Я сам врач и знаю, что это неопасно. Само заживет.
– Вы должны посетить травматолога – нам нужно его заключение относительно этих травм. – Хюльдар произнес это уже без тени улыбки на лице и, взглянув на часы, добавил: – Будем считать, что на данный момент этого достаточно. В ближайшее время вам лучше не уезжать из города. Думаю, очень скоро нам понадобится опять с вами поговорить.
– Я никуда не собираюсь, только в травматологию.
Хюльдар, вставая, шлепнул рукой по столу так, что почувствовал жжение в ладони.
– Ну и хорошо. На этом на сегодня у нас всё. Ну разве только если вы хотите добавить что-то к уже сказанному, или вам кажется, что мы должны знать что-то, чего еще не знаем.
Сигвалди потряс головой:
– Нет, я не припоминаю ничего такого… Я бы хотел быть в курсе расследования, если можно. Ни у кого нет большего желания, чтобы этого типа поймали. Ни у кого!
Некоторое время он сидел, опустив взгляд, затем поднялся на ноги. Хюльдар молча проводил его до выхода из здания. Когда они уже стояли у стеклянных дверей, отделявших их от стылой зимней серости, Сигвалди, повернувшись к следователю, протянул ему руку:
– Надеюсь, дело у вас пойдет. Я буду на связи. – Неожиданно его лицо скривилось в странной гримасе, будто он вдруг вспомнил о чем-то, забытом в комнате для допросов: – На самом деле меня совершенно не волнует, спала с кем-то Элиза или нет; я просто хочу, чтобы вы нашли ее убийцу. А потом можете пристрелить его, мне все равно.
Стеклянные двери, причмокнув, разомкнулись и выпустили Сигвалди на улицу. Поток морозного воздуха ринулся внутрь, окутав Хюльдара, но он даже не шевельнулся, а так и стоял как вкопанный, в раздумье провожая взглядом идущего к автомобилю человека.
Глава 13
Карл не понимал, почему эта машина так действует ему на нервы. Его друзья ни на что не жаловались, хотя Халли сидел скукожившись, с воткнутыми в бардачок коленями, а Бёркур без конца ерзал на заднем сиденье, пытаясь найти удобную позу. Впрочем, возмущаться они не имели морального права – ни у того, ни у другого своей машины не было, так что им оставалось быть довольными той, что досталась Карлу после его матери.
Тем не менее сам он этот драндулет терпеть не мог. Нужно наконец признать, что почти все в его жизни было невыносимо и что это не чья-то чужая жизнь, в которой он случайно застрял, а именно его, Карла. Уродливый дом, уродливый автомобиль и два второразрядных друга. Вот и все его бытие. Никакого отца, а теперь еще и никакой матери. Артнар был единственным близким ему человеком. Даже смешно, насколько тот был всегда отчужден, а теперь вдобавок еще и живет так далеко… Хуже и быть не могло. У всех, по крайней мере, есть семья. Или хотя бы девушка. Но только не у Карла. Даже если б ему сейчас с небес прямо в руки свалилась невеста, она, скорее всего, тоже исчезла бы неведомо куда. Поэтому не имело смысла искать себе избранницу. Его дурацкая жизнь!.. Но чем скорее он смирится с ней, тем лучше – ведь никаких изменений в ближайшем будущем ему не светит.
Он, например, мог для начала попробовать полюбить эту машину. Но это было абсолютно невозможно. Как будто цель ее производства состояла в создании исключительно минималистичного транспортного средства: рама, кузов, четыре колеса, сиденья, руль – и всё! Никакого простора для лучшего использования ходовых качеств, никакого комфорта для пассажиров… К этому примешивалось непонятное раздражение от того, насколько заботливо его мать ухаживала за своей колымагой, еженедельно вылизывая ее внутри и снаружи, не пропуская ни одного техосмотра – будто это был как минимум самолет.
Вскоре после ее смерти Карл проштудировал Интернет на предмет продажи драндулета – и был разочарован ценами. Он позвонил на один из авторынков, и ему сообщили, что идеальное состояние машины и то, что по ней совсем не видно, что ей уже восемь лет, не имеет никакого значения. Хорошее техсостояние могло ускорить продажу, только и всего. Далее дилер зевнул в трубку с такой подчеркнутой демонстративностью, будто обсуждать эту машину было ниже его достоинства. Он, похоже, обрадовался словам Карла, что ему надо подумать, и быстренько распрощался. Карл понял, что избавиться от машины сейчас не удастся. Так же как и с домом, он должен был половину вырученной суммы отдать брату, а после этого у него останется только на первый взнос на машину еще хуже этой. Если, конечно, такая нашлась бы. Скорее всего, на эту сумму едва бы удалось купить хоть одно приличное колесо…
– Иди позвони в дверь. – Вцепившись в подголовники, Бёркур просунул голову между передними сиденьями; от этого спинка кресла Карла отклонилась назад, и дом пропал из поля его зрения, исчезнув за головой Халли. – Позвони и спроси о женщине.
– И что потом? Что я потом ей скажу? – Это была самая идиотская идея, хотя плохих идей этим вечером было высказано немало. – «Привет, это ты Элиза? Я услышал твой идентификационный номер по радио…»
– Ну, что-то в таком духе. – Бёркур перестал таращиться на дом и повернулся к Карлу: – Разве тебе не было бы любопытно, если б кто-то позвонил к тебе в дверь и сказал что-то подобное?
Затылок Халли чуть заметно зашевелился, когда он заговорил:
– Лично я подумал бы, что у него не все дома. Какой-то больной. – Нужно было отдать Халли должное, иногда в его словах присутствовала капля здравого смысла; такое не часто, но случалось. – Она может вызвать полицию или обидеться и надавать по башке.
Карл почувствовал, как в нем вскипает ярость. Его вдруг обуяло дикое желание сорвать висящую на зеркале заднего вида висюльку и запустить ею в голову Халли.
– Ты действительно думаешь, что какая-то баба сможет хоть пальцем меня тронуть? Может быть, тебя, но меня – никогда!
Халли вытаращился на него, ошарашенный такой реакцией. Неожиданный приступ бешеной злости тут же улетучился из Карла, оставив после себя лишь какую-то пустоту, и он сидел, не понимая, с чего это вдруг так взвинтился. Халли не вкладывал в свои слова никакой особый смысл – не более чем всегда, когда изрекал какую-нибудь очередную глупость. Нет, тут дело было в нем самом; с ним в последние дни творилось что-то не то. Эти радиопередачи совершенно выбили его из колеи, а вызванная ими тревога не только не спадала, а, наоборот, усиливалась. Наверное, это было что-то типа экзистенциального кризиса, изводившего его в последние несколько недель: он был недоволен химией, он был недоволен домом, он был недоволен друзьями, и он был недоволен самим собой. Ему уже исполнилось двадцать три года, и было ясно, что жизнь не удалась. По крайней мере, Карл не видел, что можно было бы предпринять, чтобы повернуть ее в правильное русло. Но, как бы там ни было, злость – не выход, чем бы она ни была вызвана: душевными терзаниями или коротковолновыми передачами. Тем более что Халли тут вообще ни при чем. И Карл попытался разрядить ситуацию:
– Да это я так, пошутил.
По лицу Халли невозможно было прочесть, поверил тот этому или нет; ничего не сказав, он снова уставился в боковое стекло. А Бёркур, похоже, вообще ничего не заметил – впрочем, как всегда. Он был единственным, не заметившим ранее, в перерыве фильма в кинотеатре, их бывшего друга Тордура. Тот был с девушкой, той самой, которая тоже когда-то тусовалась в их компании. Карл и Халли изо всех сил притворялись, что не видят их в полупустом зале; «сладкая парочка» с готовностью разыгрывала тот же спектакль. Иногда даже неплохо быть таким, как Бёркур.
Он ткнул Карла в плечо:
– Ты мог бы хотя бы попробовать; там, похоже, по-любому никого нет дома.
Они молча смотрели на дом, Бёркур, видимо, был прав: ни в одном окне не было света, ни единой открытой форточки, ни одной машины у дома. Карл тут же пожалел, что не поддался на слова Халли и не постучался в дверь. Это и ему авторитета добавило бы, и не повлекло бы за собой никаких неприятных последствий, раз в доме никого нет. Ему надо учиться думать, прежде чем что-то говорить.
– Как думаете, может, сейчас опять трансляция началась?
Карл задумчиво таращился на безлюдный дом, пытаясь представить, почему был зачитан номер этой женщины. Над тем, с какой стати и его туда приплели, он давно уже перестал ломать голову. Может, это было просто одно случайное совпадение и цифры эти – просто цифры, а вовсе не идентификационные номера?
– Без понятия. – Халли тоже сидел, уставившись на дом; стекло от его дыхания запотело, и он принялся вытирать его, чтобы лучше видеть.
– А может, вы тоже могли бы попытаться поймать эту станцию? – Карл оглянулся на Бёркура.
Тот сидел, чуть слышно мурлыча под нос какую-то мелодию и легонько отбивая ее такт на колене; его интерес к дому, похоже, совсем угас.
– Я? – удивился он. – Нет, я не прикасался к аппаратуре уже несколько недель. Она у меня даже не включена. Там предохранитель накрылся, а мне лень его менять.
Карл повернулся к Халли:
– А ты?
Тот ответил, продолжая таращиться на дом и даже не взглянув на Карла:
– Нет; думаю, у меня тоже что-то сгорело. Да я вообще потерял интерес к этой фигне. Как-то есть куча всего другого… Всяких других дел, сам понимаешь…
– Сгорело?
– Ну, как-то так. Я вообще подумываю продать все это, а на деньги лучше купить новый компьютер.
Халли перекинулся в мир Интернета с таким энтузиазмом, что, когда незадолго до конца прошлого года полиция устроила зачистку в среде интернет-пиратов, он оказался в числе арестованных. Компьютерное оборудование, на которое Халли усердно копил, работая на продуктовом складе, было конфисковано. Карл надеялся, что после этого приятель вернется в старый мир, но, видимо, зря – с предновогодних событий прошло уже больше двух месяцев, а тот в эфире так и не появился.
Карл был убит – его друзья окончательно потеряли интерес к общему увлечению, и даже номерная станция не в силах его оживить. Когда-то оба они были как он – интересовались таинственными трансляциями и общением с иностранными аматорами. Годами, вместо того чтобы встретиться и потусоваться, сидели по домам, каждый у своего приемника, в ожидании чего-нибудь захватывающего. И вот когда это захватывающее наконец случилось, они даже включать аппаратуру не хотели… Карлу было трудно это понять. Он открыл было рот, собираясь спросить почему, но тут же снова закрыл его. Он не хотел знать, что они ответят, не хотел, чтобы было произнесено вслух, что теперь в радиолюбительстве он остался один. Если они его бросят, у него не останется никого, ни одной живой души…
– Эй, глянь! – Бёркур указал на соседний дом. – Там кто-то на нас смотрит!
В окне, за прозрачной занавеской, виднелся силуэт человека, наблюдавшего за их машиной. Вполне нормальное явление, не было никаких оснований для беспокойства или страха, но у всех сидящих в машине почему-то поползли по коже мурашки и настроение стало еще тоскливей.