Прощение
Тем не менее Фрейя отметила имена нескольких личностей, которые могли заинтересовать полицию, хотя имена жертв в публикациях обычно не указывались, и перешла к научным статьям, обнаружив две, позволившие глубже вникнуть в суть вопроса. Но ни та ни другая не касались темы насилия.
Автора она знала – Кьяртан Гейрссон учился на отделении психологии в университете. Это имя частенько упоминалось в новостях и мелькало в прочитанных статьях, где его называли ведущим экспертом.
У каждого вопроса есть свой специалист, и Гейрссон застолбил за собой буллинг. Фрейя ввела имя в поисковую строку и узнала, что специализироваться на данной теме он начал после получения степени бакалавра, а позднее открыл клинику, предлагающую консультационные услуги.
В надежде ускорить процесс она решила написать по электронной почте и спросить, не могли бы они встретиться для беседы. И хотя само письмо получилось коротким, составить его оказалось непросто из-за невозможности упомянуть имя Стеллы. Но больше всего Фрейя опасалась, что он сочтет это попыткой возобновить знакомство по причинам далеким от профессиональных. Флиртовать посредством имейлов – большей банальщины и придумать трудно, а выглядеть тупицей в глазах бывшего сокурсника не хотелось.
Определившись наконец с окончательной версией текста, Фрейя отправила письмо – и тут же снова предалась сомнениям и пожалела, что не перечитала его еще раз.
Перед тем как закрыть лэптоп и пойти подбирать кубики, она еще раз посмотрела на экран – на случай, если ответ уже пришел. Увы, удача была не на ее стороне. Жаль, что электронная почта не предлагала ту же функцию, что и приложение для обмена сообщениями, которое показывало, открыли ли письмо, и три движущиеся точки, указывающие на то, что ответ уже пишется. С другой стороны, нет ничего хуже, чем смотреть на эти самые точки и ждать, ждать, ждать…
Пока Фрейя собирала кубики в коробку, Сага сидела на полу, вытянув ножки, и наблюдала за ней. Рядом с девочкой разлеглась Молли. Эти двое образовали нечто вроде альянса, и временами у Фрейи возникало странное чувство, что они перешептываются у нее за спиной, хотя ни та ни другая говорить не умели.
Дождавшись, когда коробка наполнится, Сага тут же взялась тянуть очередную ветку. Фрейя же, получив еще один час тишины, снова попыталась дозвониться до директрисы. Она уже набирала ее номер сразу после разговора с Хюльдаром, но линия была занята. В этот раз ответили после второго сигнала. Фрейя представилась психологом и сказала, что присутствовала на собрании с участием полицейских, чем сразу обеспечила как внимание, так и интерес собеседницы.
Расстроенная новостями о Стелле, женщина обрадовалась возможности выговориться. Пока она говорила, Фрейя с тревогой наблюдала, как вытягивается дорожка из деревянных кубиков и убегают минуты. Опасаясь, что разговор придется прервать, так и не успев спросить об Адальхейдюр, она воспользовалась первой же паузой.
– Теперь, когда мы точно знаем, что Стелла мертва, я хотела бы узнать, есть ли в вашей школе ученики, требующие к себе особого внимания.
– Вообще-то есть. Да, думаю, что есть.
– Я имею в виду не только ее подруг.
– Извините, не совсем вас понимаю.
– Насколько я смогла понять, между Стеллой и одной из ее одноклассниц сложились не самые лучшие отношения. Я бы посоветовала включить ее в список тех, кому будет предложено пройти посттравматическое консультирование.
– Вы имеете в виду Адальхейдюр? По-моему, о ней беспокоиться не стоит. Понимаю, так говорить нехорошо, но я не удивлюсь, если смерть Стеллы облегчит ей жизнь.
– А вот я в этом не уверена. У нее могут быть сложные чувства. Если имеющаяся у меня информация верна, отношения между ними оставались враждебными до самой смерти Стеллы, и, следовательно, случившееся лишает ее возможности выяснения отношений или примирения. Для Адальхейдюр ничего хорошего в этом нет. Есть также риск, что подруги Стеллы могут попытаться отыграться на ней, выплеснуть на нее негативные эмоции. Дать выход горю и злости.
– По правде говоря, об этом я не подумала. Но они хорошие девочки, так что, по-моему, бить тревогу нет причин.
Тем временем Сага пыталась пристроить красный кубик к зеленому, но ее пухлые пальчики не справлялись с задачей. И без того сердитое личико омрачила тень печали.
Зажав телефон между ухом и плечом, Фрейя улыбнулась племяннице и беззвучно похлопала в ладоши. На основании своего недолгого опыта она пришла к выводу, что воспитание детей – это, с одной стороны, превентивное действие (к примеру, постоянно говорить «нет»), а с другой – принуждение: одежда, обувь, шапочки, рукавички, автомобильное кресло, коляска. Раньше ей и в голову не приходило, что одеть малыша бывает так трудно. Почти так же трудно, как натянуть одежду на мокрое после душа тело.
Ненадолго отвлекшись, она вернулась к разговору. К счастью, директриса не воспользовалась короткой паузой, чтобы переключиться обратно на обсуждение смерти Стеллы.
– Полагаю, вам все же не следует упускать это из виду. И, кстати, насколько серьезным, по-вашему, был буллинг?
– Очень даже серьезным. Дело дошло до попытки самоубийства. Адальхейдюр целый месяц не ходила в школу. После этого мы предприняли все возможные меры, чтобы урегулировать ситуацию, и, как я понимаю, напряжение спало. По крайней мере, в школе. Увы, отслеживать происходящее за ее пределами гораздо труднее.
Новость о попытке самоубийства застала Фрейю врасплох. Похоже, все складывалось еще серьезнее, чем она думала.
– После того собрания я поговорила с Адальхейдюр, правда, очень коротко. С ее слов, Стелла продолжала издевательства.
– Мне очень жаль это слышать. Но, пожалуйста, поверьте, мы делали всё, что могли. В такого рода случаях решение не всегда зависит от нас. Мы не в состоянии контролировать происходящее вне школы, в интернете. Этим должны заниматься и родители обидчика. Мы можем лишь поговорить с детьми, когда узнаём о том или ином случае, и побудить родителей принять меры. Так было и в случае с Адальхейдюр. Мы беседовали с родителями Стеллы и всеми девочками из ее ближнего круга. Я считала, что нам удалось добиться определенного прогресса в решении проблемы.
– Прогресса, возможно, временного. Но, насколько мне известно, недавно Стелла опубликовала фотографию Адальхейдюр в душевой после занятий в спортзале. С единственной целью – унизить ее. Фотография сделана в школе. – Фрейя замолчала, вспомнив, что должна руководствоваться интересами полицейского расследования. О чем только она думала, говоря такое об убитой девушке? – Вы только не подумайте, что я обвиняю вас в чем-то. Знаю, возможностей у школы немного и справиться с этой проблемой почти невозможно.
– Что это за фотография, о которой вы упомянули?
– Фотография голой Адальхейдюр в душе. Снимок сделан без ее ведома и разрешения и размещен в интернете.
– Впервые слышу. Насколько мне известно, Адальхейдюр несколько месяцев ни на что не жаловалась. И Стелла сама говорила мне, что старается быть с ней вежливой…
Картина случившегося была ясна: Адальхейдюр просто сдалась.
Жертвы буллинга часто говорят, что, когда получить помощь невозможно, они утрачивают желание бороться. Что еще хуже, абьюзеры крайне негативно реагируют на жалобы своих жертв и в большинстве случаев лишь поднимают уровень жестокости. Адальхейдюр сама упомянула об этом.
Не исключено, что ажиотаж вокруг ее попытки самоубийства спровоцировал банду Стеллы вести себя еще более злобно, более разнузданно.
Подросткам не нравится, когда родители вмешиваются в их частные дела, и особенно когда их выставляют в невыгодном свете.
– Нет, фотография, вероятно, недавняя. По словам Адальхейдюр, они продолжали ее третировать.
– Мне очень жаль это слышать… Откровенно говоря, я шокирована. Одно время ее отец приходил в школу едва ли не ежедневно, и она – вот же глупышка! – предположила, что, если буллинг продолжится, он появится снова. Но нет, в последнее время его здесь не видели… Нет, тут что-то не так. Должно быть, какое-то недоразумение.
– Что ж, возможно. – Фрейя сменила тему. Теперь, когда директриса упомянула отца, важно было удержать ее у телефона. – Понятно, что родителей огорчают такие вещи. Насколько сильно он был взвинчен? Я слышала о нескольких серьезных инцидентах с участием возмущенных родителей. – Последнее заявление было ложью, ничего подобного Фрейя не слышала. Но чутье подсказывало, что до окончания этого дела многое изменится.
– Не знаю, как бы выразиться повежливее, но временами он был вне себя от гнева и выглядел совершенно невменяемым. Вы представить себе не можете, какое облегчение я испытала, когда он перестал приходить. Я думала, что проблема решена. Общение с ним с глазу на глаз было тяжелейшим испытанием. Иногда нам самим, учителям и администрации, требуется посттравматическое консультирование. Или телохранитель.
– Невероятно. – Фрейя вытянула ногу и подтолкнула на место кубик, который Молли нечаянно вытолкнула из строя. К счастью, Сага ничего не заметила, а иначе выразила бы свои чувства громко и ясно. – Кроме Адальхейдюр, Стелла придиралась еще к кому-то? Задиры обычно не довольствуются одной жертвой.
– Вообще-то была еще одна девочка, которую Стелла терпеть не могла. Ее звали Хекла. Она дружила с Адальхейдюр, но потом они разошлись. По-моему, если не ошибаюсь, Хекла вошла в группировку Стеллы. Я даже надеялась, что с Адальхейдюр случится то же самое, что девочки помирятся и еще до конца года станут подругами. Конечно, теперь это невозможно.
Для Фрейи ситуация была предельно ясна. Для задир очень важно изолировать жертву, а чтобы достигнуть этой цели, нужно переманить на свою сторону ее или его немногих друзей.
– Ясно.
– Надеюсь, вы понимаете, что мы относимся к буллингу с полной серьезностью и придерживаемся политики нулевой терпимости, делая все возможное, чтобы пресекать любые инциденты. Хотя это и нелегко.
– Знаю. – Познакомившись с информацией в Сети, Фрейя прекрасно понимала, в каком незавидном положении находятся школы: какую бы твердость они ни проявляли в борьбе с буллингом, обстоятельства работали против них.
Киберпространство давало задирам неограниченный доступ к жертве, так что разделение детей в школе не приносило желаемого результата. Точно так же учителя не могли ничего противопоставить лжи, уверениям в невиновности и утверждениям, что все это недоразумение. Абьюзеры хитры, они искусно скрывают свою темную сторону, и особенно хорошо это удается девочкам.
Они поговорили еще немного, но вопросов уже не осталось, и обсуждать было нечего. Прежде чем дать отбой, Фрейя еще раз напомнила о необходимости присматривать за Адальхейдюр, а потом спросила, какой у нее патроним[7].
Время было потрачено не зря. Она узнала о попытке Адальхейдюр совершить самоубийство и о том, что ее отец, Хёйкюр, проявлял крайнее недовольство отношением школы к проделкам Стеллы. Фрейя снова открыла лэптоп – проверить, не ответил ли Кьяртан.
Глава 13
Кьяртану срочно требовался отпуск. Надо бы сказать секретарше, чтобы перенесла все назначенные встречи, заказать отель и улететь куда-нибудь, где тепло и солнечно, где манят к себе зеленые поля для гольфа… Предпочтительно куда-нибудь в южное полушарие, прямо в лето.
Слишком мало в его жизни пива и шорт. Офисный кофе и избыток клиентов – это не компенсация. Тем более когда клиенты вот такие, как этот тип, что сидел сейчас напротив. Мужчина по имени Бойи, до тошноты скучный, ворчливый брюзга. Вникнуть в его откровения бывало нелегко и по утрам, когда Кьяртан обычно встречался с ним, не говоря уже о вечере, как сейчас.
«Зануда Бойи» был немногим лучше другого его клиента, примерно такого же среднего возраста, «Нытика Мёрдюра», у которого была по крайней мере одна полезная особенность: он много знал о компьютерах и создал для Кьяртана и других практикующих психологов систему онлайновых назначений – разумеется, за солидную скидку по платежам. Скидку придется скоро отменить – о постоянной договоренности не может быть и речи. Хотя, если подумать как следует, свой сегодняшний сеанс Мёрдюр пропустил, и не исключено, что скоро он вообще перестанет ходить.
Однако Кьяртан знал, что вряд ли ему повезет. Избавиться от подобных клиентов не так-то просто.
Бойи – человек донельзя скучный, его жизнь – безысходное, унылое однообразие. Кьяртан понимал, что если не предпримет решительных шагов, то в недалеком будущем станет таким же. Если эти мысли не отражались на его лице, то лишь потому, что он постоянно напоминал себе, насколько лучше выглядит и насколько интереснее, чем этот жалкий, с поникшими плечами слабак. Впрочем, хвастать здесь было нечем.
– Я ничего не могу с этим поделать, – нудил Бойи. – Это все в прошлом. Не знаю даже, почему я об этом думаю. Что мне делать с этими мыслями, не представляю. Вы – эксперт; что бы вы посоветовали мне, если б я пришел к вам молодым? Какие советы даете другим клиентам? Думаю, большинство детишек, которые к вам приходят, сталкиваются с теми же трудностями.
– Я не собираюсь обсуждать с вами других клиентов. Точно так же, как и с ними – ваши проблемы. – Кьяртан отвлекся от записок и поднял голову. – Хотелось бы знать, откуда вам известно, кого еще я консультирую.
Бойи подался назад. Возможно, его напугал резкий тон.
– Я же вижу тех, кто сидит в комнате ожидания. В основном это мальчишки.
Кьяртан кивнул.
– Так или иначе, давайте вернемся к вам. Возможно, одержимость прошлым – всего лишь дымовая завеса. Возможно, на самом деле проблема не в прошлом, а в настоящем. Постоянно возвращаясь к тому, что случилось тогда, вы отказываетесь разбираться в вопросах, которые стоят перед вами сейчас. Почему бы для разнообразия не поговорить о том, что беспокоит вас в данный момент? Знаете, выразить чувства через слова бывает полезно. Взгляните трезво на то, что происходит в жизни в данный момент, и, возможно, прошлое отступит на второй план.
Бойи ходил к нему восемь месяцев, Мёрдюр – уже два года. Прогресса не наблюдалось ни в одном, ни в другом случае. Они постоянно перетирали одни и те же проблемы, и Кьяртан давно уже подозревал, что эти двое посещают его только из-за одиночества. Друзей у них было мало, на обеды и вечеринки приглашали редко, а когда все же приглашали, они имели обыкновение брать за пуговицу гостей, которые слушали, кивали и отчаянно искали способ вырваться из разговора. Сам он ни с чем таким не сталкивался и привлекал внимание одним лишь упоминанием о своей работе. Стоило назвать свою профессию и упомянуть о специализации, как люди тянулись к нему. Едва ли не каждый мог рассказать свою историю о буллинге.
Бойи вел унылый рассказ о нелегкой жизни, а Кьяртан, сделав вид, что слушает, дал волю собственным мыслям.
– …просто в отчаянии. Ведь я мог бы повести себя иначе. Надо было только сказать, как она мне нравится, и, возможно, мы уже сегодня были бы мужем и женой. Жили бы в счастливом браке. Но это, конечно, глупости. Мы были слишком юны и, наверное, расстались бы, как другие тинейджеры. Хотя… Что, если мне навестить ее? – Бойи посмотрел вопросительно на него. – А вы что думаете?
– По-моему, вы опять сбиваетесь на прошлое и застреваете в нем. Разве вы не собирались поговорить о том, чтосейчас не так в вашей жизни? А уж потом мы могли бы обсудить, насколько это хорошая идея. Я имею в виду ваш визит.
Бойи расцвел улыбкой, но та поблекла, когда Кьяртан закрыл папку и положил на стол ручку. Интересно, что за восемь месяцев человек так и не научился распознавать в голосе психолога нотку завершенности.
– Боюсь, наше время истекло. И вот о чем я предлагаю вам подумать перед нашей следующей встречей. Вы говорите, что работа не приносит удовольствия. Почему бы не поговорить с боссом, послушать, что он скажет, и изложить свое мнение? Не спорьте с ним. Конфликта лучше избегать. Тогда в следующий раз мы сможем обсудить, как все прошло.
С этим советом клиент и ушел. Возможно даже, что в лучшем настроении, чем то, в котором пришел, хотя Кьяртан и сомневался в этом. Взрослые не были его сильной стороной. Проблемы, с которыми они приходили, коренились так глубоко, что предлагаемые им психологические пластыри предлагали лишь временное облегчение. Ждать и надеяться, что они перерастут их, не имело смысла, поскольку их жизнь уже сформировалась и застыла, и изменить ее удавалось редко.
Поскольку следующий клиент еще не пришел, Кьяртан повернулся к компьютеру, хотя обычно включал его, лишь завершив последний сеанс. Он давно взял за правило проверять почту и отвечать на письма, прежде чем уйти из офиса, чтобы не брать работу с собой на дом. А поскольку сеансов всегда назначал больше, чем следовало, то и домой возвращался поздно. Слишком поздно, чтобы жить нормальной жизнью.
Это нужно было менять. Например, уменьшив число клиентов. Открыв ежедневник, Кьяртан увидел, что дальше в списке идет Давид Айварссон, мальчик, утративший самоуважение в результате хронического буллинга. Они работали над проблемой около года, но признаков улучшения пока не наблюдалось. Тем не менее в отличие от Бойи и Мёрдюра Давид был ему интересен.
Однако все же не так интересен, как письмо, ждущее своей очереди в папке входящих.
Письмо пришло от Фрейи Стирмисдоттир, коллеги-психолога, которую Кьяртан хорошо помнил по временам университета. Он даже клеился к ней однажды, перебрав на студенческой вечеринке, но не был удостоен и взгляда.
Прочитав имейл, Кьяртан поискал информацию в интернете и расстроился, увидев, что она делит домашний телефон с неким Бальдуром Франссоном. Впрочем, тут же воспрянул духом, когда обнаружил, что мобильного телефона на имя этого самого Бальдура не зарегистрировано. Может, сын? Проживала бывшая сокурсница в далеко не самом престижном районе города, что могло объясняться ее статусом матери-одиночки.
Может быть, теперь она будет не такой разборчивой, как когда-то?
Кьяртан улыбнулся и написал ответ, в котором сообщал, что с удовольствием с ней встретится, и предложил бар, не отличающийся агрессивным следованием моде и не упоминаемый в туристических справочниках, чтобы поговорить в относительном комфорте и тишине. Желая подчеркнуть собственную значимость и закрепить интерес, он добавил, что является ведущим исландским экспертом по проблеме буллинга.
Он нажал «Отправить» как раз в тот момент, когда в кабинет вошел следующий клиент: Давид, подросток с сутулыми плечами и опущенной головой, сознающий свою ущербность и никчемность, готовый во всех подробностях поведать о своем ничтожном существовании любому желающему.
Кьяртан ощутил прилив жалости к бедняге и не в первый уже раз задался вопросом, что испытывает сейчас мучитель Давида. Пусть бы он познал, что такое ад.
Глава 14
На часах еще не было семи вечера, но от дневного света не осталось даже лучика, и по небу разлилась непроглядная темень. В безжалостно давящем мраке большой сад казался пустым и заброшенным. Уличные фонари, установленные в тот год, когда они переехали сюда, перестали работать, как случалось каждую зиму.
«Прокладка пропускает воду» – такой вердикт выносил ежегодно электрик, приходя ремонтировать фонари, которые снова гасли, как только выпадал снег. Впрочем, никакого особенного значения это не имело, поскольку, как только дни начинали сокращаться, а ночи – прибывать, за садом сохранялась одна лишь функция: служить туалетом для собаки.
Всматриваясь в темноту, Эйитль видел лишь часть широкой лужайки и крытую черепицей террасу. Родители пристроили ее в тот же год, когда установили уличное освещение. С домом терраса сочеталась плохо и выглядела так, словно ее украли у какого-то прибрежного отеля и подбросили в исландский пригород. Впечатление усиливалось с приходом осени, хотя взрослые ничего не желали замечать. Они установили на ней пару обогревателей с сохранившимися на них ценниками, чтобы продлить сезон использования. Но кому хочется сидеть на холоде, отмораживая ноги и поджаривая спину?
Эйитль обошел модную садовую мебель, укрытую изготовленными по специальному заказу чехлами. Чехлы он натянул еще осенью – не по собственному выбору, а потому, что ему было приказано. Благодарности, конечно же, не дождался. И знал, что, если ветер сорвет какой-то чехол и унесет неведомо куда, виноватым сделают его.
Лично ему наплевать на всю эту мебель. В любом случае родители никогда не приглашали его на свои летние вечеринки. Этой привилегии – если подобное можно считать привилегией – удостаивались их друзья, богатенькие выпендрежники. Его от этих вечеринок тошнило: жалкие сорокалетки, убеждающие себя, что они еще молодые, и слушающие сборники старья, бывшего популярным в один с ним год рождения.
– Ну давай, шевелись! – Окрик предназначался для пса, обнюхивающего куст, помеченный накануне, с таким видом, словно заподозрил вторжение на свою территорию другой собаки. – Заканчивай уже, поссы, и пойдем, чертова псина…
Собака, однако, даже не посмотрела в его сторону. Возможно, Эйитль добился бы большего, если б назвал пса иначе, но заставить себя произнести его кличку не мог. Она была такая неуклюжая, что он стеснялся это сделать. Впрочем, это не мешало всячески измываться над гребаным лузером. Если сильный не может выместить зло и раздражение на слабом, то на кой этот слабый сдался?
Пес принадлежал сестре. Та оставила его, когда уехала осенью. Променяла большой шикарный дом на паршивую, тесную студенческую квартирку, где держать животных не позволялось. В отличие от младшего брата она любила пса, но любовь к нему оказалась слабее желания уйти из дома. Это Эйитль понять мог. Конечно, ничего хорошего в ее уходе не было, поскольку нытье и жалобы родителей приходилось сносить в одиночку, но на ее месте он поступил бы точно так же. Они никогда не были особенно близки и теперь уже не будут. Домой сестра приезжала не для того, чтобы повидать его, и постепенно ее визиты к собаке становились все реже и реже.
Животное исчезло за кустом, и парень шумно вздохнул. С лохматого паршивца станется запутаться в ветках. Такое уже случалось.
Пес сбил с куста застрявший там пустой пластиковый стаканчик – свидетель последнего осеннего барбекю, – и тот покатился, гонимый ветром, по плотно сбитому снегу. Невероятно, какой шум может быть от легчайшего пластика. Назойливое дребезжание действовало на нервы, пока чертов стаканчик не угодил в другой куст. Теперь он мог пролежать там дни и даже недели, но Эйитлю и в голову не пришло пойти и поднять. Окно его комнаты выходило на улицу, а не в сад. Мальчик злобно ухмыльнулся, взглянув на окно родительской спальни – теперь это их проблема.
Эйитль снова повернулся к саду: темные прямоугольники родительских окон напоминали, что этим вечером он будет в доме один. Будь это уик-энд, он бы только порадовался такой перспективе, но в будние дни о том, чтобы пригласить к себе приятеля, не стоило и мечтать. Все его кореша, как и он сам, сидели по уши в дерьме: не за горами рождественские экзамены, и родители прекрасно понимали, что прилежностью их отпрыски в эти месяцы не отличались.
– Тупая псина! Иди сюда, или останешься на улице на всю ночь.
Отец, похоже, и впрямь принял его слабые оценки слишком близко к сердцу, а вот матери все было до одного места. Если ей и было до чего-то дело, то лишь до очередного сеанса отбеливания зубов, похода в спортзал, сплетен с подружками и шопинга. Она обращалась к сыну, только когда хотела, чтобы он передал ей что-то. Ни разу не спросила, как дела в школе, не поинтересовалась его жизнью. В последний раз обратилась к нему с вопросом, ровно ли у нее подведена бровь. Эйитль ответил, что да, ровно, и это было неправдой. Когда отец недавно вбивал ему в голову, что надо собраться и взяться за ум, мать лишь кивала в нужных местах, отрываясь ненадолго от телефона, по которому обменивалась сообщениями с подругами. Мальчик не мог ее винить; отцовская лекция не была образчиком ораторского искусства: мужчина устало распинался о том, что его сын закончит подметальщиком улиц или чистильщиком обуви, если не одумается.
Это звучало довольно забавно, учитывая, что зарабатывал папаша как раз продажей моечных услуг. Служащие его сервисов вряд ли обрадовались бы, узнав, что босс приводит их в качестве примера впустую растраченной жизни.
Впрочем, делиться с ними этой информацией Эйитль не собирался. Он ценил надежное и обеспеченное финансовое положение семьи и понимал, что любое недовольство сотрудников может негативно сказаться на работе компании. К тому же из всех служащих регулярно он видел только женщину, прибиравшую у них дома, но она не говорила по-исландски, а ему нечего было сказать ей. Достаточно было жестов: показать на пролившуюся колу, на грязную одежду, сваленную кучкой на полу душа, на упаковку от последней компьютерной игры или на лужицу мочи, когда было лень вывести собаку гулять. Ну и так далее.