Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

В первых числах октября мы закончили нашу трудовую повинность и отправились домой. На этот раз нам подали плацкартные вагоны, и мы уже ехали, как люди, а не как скоты. Очевидно, чтобы быть людьми, это звание надо было заработать трудом, что мы и сделали за прошедший месяц. 4 октября, находясь в поезде, мы услышали о запуске первого искусственного спутника земли, что и было нами тут же отмечено соответствующим образом.

Учебный же год второго курса, укороченный таким образом на целый месяц, запомнился тем, что на нём мы впервые столкнулись с инженерными науками, такими, как теормех (теоретическая механика) и сопромат (сопротивление материалов). Эти науки почему-то считались более серьёзными, чем традиционные математика, физика и химия. Тогда среди студентов ходила такая поговорка: сдал теормех – стал настоящим студентом, сдал сопромат – можешь жениться. Я же, как и раньше, продолжал трудиться как «раб на галерах». Комплекс неполноценности всё ещё был со мной: да, против ожидания, я закончил 1-й курс успешно, но быть того не может чтобы то же самое повторилось ещё хотя бы раз. Расслабляться ни в коем случае нельзя – ведь я не имею права получить даже одну тройку – тогда меня лишат стипендии и как тогда я буду смотреть маме в глаза? Несмотря на мои страхи, я опять вполне успешно закончил и 2-й курс.

По окончании 2-го курса нас опять послали поднимать целину, на этот раз на целых два с половиной месяца – с 1 августа до середины октября. Теперь мы ехали в Павлодарскую область Казахской ССР. Та поездка запомнилась мне всего двумя эпизодами – один смешной, другой безобразный. Начну со смешного, который связан с одним из наших студентов, Толей Кайдановым. Несмотря на то, что он был в другом отряде, но, как известно, слухом земля полнится. У них, в отличие от нас, был искусственный пруд с мутной водой размером 10 на 10 м

, а Толя был большим любителем подводного плавания и дома имел и ласты, и ружьё для подводной охоты. Когда по прибытии он обнаружил этот пруд, то при первой возможности дал своим родителям телеграмму следующего содержания:

– Срочно высылайте ласты.

Его родители, хорошо зная, что весь Казахстан, а его Павлодарская область в особенности, страдает от отсутствия открытых источников воды, поняли, что это просто ошибка телеграфистки, пересылавшей телеграмму. Вскоре Толя получил долгожданную посылку, в которой находилось десять тюбиков зубной пасты (!).

Второй эпизод скорее напоминает дедовщину в советской армии и связан с нашим студентом Юрой Павловым. У него произошла словесная ссора с другим студентом, которого звали Рустам Мамедов и который на нашем курсе был известен, как совершенно безобидный парень. Кажется, Рустам хвастанул, что у него какой-то там разряд по боксу и он легко может расправиться с Юрой, на что Юра тут же согласился с ним подраться. Начался кулачный бой в присутствии всех членов отряда, большая часть которого были друзья Юры, а за Рустама никто не «болел». С первыми же ударами стало ясно, что Юра превосходит Рустама по всем статьям – он сильнее, ловчее и даже техничнее. Всё было бы не так безобразно, если бы, продемонстрировав своё полное преимущество, Юра остановился. Но он продолжал натурально избивать уже поверженного Рустама, а весь отряд спокойно наблюдал эту дикую картину. Очевидно, что Юра, как и В. В. Путин, в детстве прошёл отличную школу дворовых драк, но при этом не получил необходимого морального воспитания.

Третий курс

Из-за целины, которую мы так успешно подняли, учёба на этом курсе началась только в середине октября. Этот курс запомнился тем, что «раб на галерах» начал постепенно привыкать к мысли, что успехи первых двух курсов похоже не были уж такими случайными, какими представлялись мне раньше. «Раб на галерах» уже стал глубже дышать и даже начал замечать жизнь вокруг себя. Тут каким-то непонятным образом меня выбрали в комсомольское бюро курса, а, конкретно, для связи между студенческой массой (по-английски это звучит более красиво – «student body») и деканатом и в этом качестве я получил статус официального представителя студентов в стипендиальной комиссии. Сначала я был настроен очень скептически к этому назначению, но вскоре поменял своё мнение, поскольку понял, что это единственное из всех комсомольских мероприятий, на мой взгляд, полезное для студентов дело. И уж точно не зазорное, как было принято думать о любой другой комсомольской работе.

Стипендиальная комиссия всегда состояла из двух человек – зам. декана нашего факультета Немчёнка Л. С., ответственного за первые три курса, и меня. После каждой экзаменационной сессии эта комиссия (понимаю, звучит смешно) заседала в деканате, а её работа состояла в следующем: обсуждались только те студенты, которые получили хотя бы одну тройку. Я прекрасно понимал свою роль, которая выражалась в том, чтобы почти всегда соглашаться с Немчёнком Л. С. в том, что очередной студент с тройкой не достоин стипендии. Зато такое поведение, полагал я, даст возможность в двух, может быть, даже трёх случаях отстоять стипендию для всерьёз нуждающихся. Ведь даже в то время велась игра в демократию. И действительно два таких случая увенчались успехом. Один из них я запомнил очень хорошо – он был связан с Эдиком Халепским, с которым я тогда дружил и потому знал о нём больше, чем кто-либо другой. В экзаменационной сессии после первого семестра он умудрился получить целых две тройки и, конечно, потерял всякую надежду на стипендию. Когда Немчёнок произнёс фамилию Эдика и уже, уверенный, что я, как и до того, буду согласен с тем, что и этот студент не достоин стипендии, я выскочил «как чёрт из табакерки» и сказал:

– Вот как раз ему она, стипендия, нужна больше, чем кому-либо другому, поскольку его отец погиб на фронте, а зарплата его мамы, продавщицы овощного магазина, всего 70 рублей в месяц.

Я был так уверен в убедительности моего аргумента, что не ожидал от него никаких возражений. Однако я ошибался. На мой аргумент у Немчёнка нашёлся контраргумент:

– Поскольку его мама продавец в овощном магазине, значит она подворовывает и имеет дополнительно к зарплате ещё столько же, а может и больше.

Вот тут я понял, что он попался на формальной логике и «выпалил» ему:

– Вы хотите сказать, что утверждение «продавец в овощном магазине – это обязательно вор» можно найти либо в КЗОТе (Кодекс Законов о Труде), либо в Уголовном кодексе РСФСР?

Я знал, что его сын учится на нашем же курсе, но на Радиотехническом факультете, и чтобы окончательно усилить свою позицию, добавил:

– Это вашему сыну не страшно остаться без стипендии, когда дома у него есть и мама и папа, к тому же оба с высшим образованием, а у Халепского ситуация совсем другая: мало того, что война лишила его отца, а мать его простая женщина без образования, вы готовы оставить его ещё и без стипендии!

Ответа на мою тираду не последовало, зато я получил нужный результат, а Эдик – стипендию. Другой подобный случай произошёл, кажется, с Эдиком Ароновым, но подробностей я не запомнил.

В этот год я стал часто захаживать в ЛИТМОвское общежитие, которое расположено в Вяземском переулке, не очень далеко от моего дома на Барочной улице. Чаще всего я заходил в комнату, где жили Миша Долгой и перворазрядник по шахматам Голосовкер и, кажется, там ещё жил Витя Костюков. Как я тогда завидовал студентам, которые жили в общежитии: хотя и скученность ужасная (по четыре человека в 10-метровой комнате, общий душ и туалет на весь этаж, примитивная студенческая столовая на первом этаже с длинной очередью и т. д. и т. п.), но при этом они ведут самостоятельный образ жизни, нет родителей, воле которых необходимо подчиняться, а всё общение с которыми происходит лишь на бытовом уровне.

А в общежитии так интересно: все одного возраста и можно разговаривать и спорить на любые темы, которые в этом возрасте приходят в голову молодому человеку. Я не исключаю, что те, кто там жил, наоборот, завидовали нам, ленинградцам. Но, как говорит пословица: «у кого что болит, тот о том и говорит». Довольно часто я засиживался в общежитии до часу-двух ночи, когда трамваи уже не ходили и мне приходилось добираться домой пешком по ночному городу.

В начале декабря Эдик Халепский позвал меня поехать с ним вместе в Ленинградскую синагогу, которая находилась на углу Лермонтовского проспекта и ул. Декабристов, на праздник Хануки. До этого я никогда там не был, но хорошо знал, что советский комсомолец не должен посещать такие места. И также было хорошо известно, что КГБ ведёт фотосъёмку, как внутри синагоги, так и снаружи. Но любопытство взяло своё. Я знал, что мои родители раз в году туда ездили, но, конечно, не на службу, а на встречу со своими друзьями и знакомыми. Не забывайте, что шёл 1959 год, конечно, не такой «кровавый», как 1948 или 1953, но тоже не самый вегетарианский для евреев. Тогда на меня произвела впечатление огромная толпа людей, заполнивших весь проспект Лермонтова перед синагогой, который на тот вечер был полностью перекрыт для движения транспорта. О том чтобы пройти внутрь и речи быть не могло, она была полностью забита людьми. Но она и не была нашей целью. Целью было просто приобщиться к какому-то запретному плоду. Я тогда почувствовал себя чуть ли не героем, который отважился прийти в запретное место, за что может последовать наказание по линии института или комсомола. Тысячи людей, заполнивших улицу, были разных возрастов и профессий, но что особенно меня удивило, так это обилие молодёжи. Несколько групп с гитарами пели песни по-русски и на иврите. Энергетика была потрясающей. Люди приходили не только и даже не столько из религиозных или сионистских убеждений, сколько из чувства национальной солидарности. Вот тут впервые я подумал, что быть евреем не так уж и плохо.

В ЛИТМО была большая и дружная туристская секция, туда приглашали всех желающих. Одним из них мне и захотелось быть. Читатель, надеюсь, помнит, что я пытался много раз быть принятым в разные спортивные секции, даже куда и не приглашали. А тут висит на доске объявлений официальное приглашение для новичков принять участие во встрече нового года за городом. Ну я и поехал один по указанному адресу. Там, в хате, было человек пятьдесят народу, все весёлые и приятные. Даже помню председателя секции, Надю Марееву. Но до меня нет никому никакого дела. Я как бы побывал на чужом празднике. Как никто не заметил мой приход, так никто не заметил и мой уход. Вот это называется пришёл по приглашению!

Через полгода была у меня ещё одна попытка вписаться в эту секцию. Здесь следует заметить, что Аркадия к этому времени с нами уже не было – он в это время жил и работал в Новосибирске, а ещё через полгода был призван на целых три года в ряды доблестной Советской армии. Его отъезд, безусловно, улучшил моё положение в доме – я стал обладателем не только его дивана, который служил ему кроватью, а теперь мне, но и главного предмета моего вожделения в школьные годы – велосипеда. Итак, после летней экзаменационной сессии Эдик Халепский, я и ещё две девочки поехали на велосипедах в недельный поход по Карельскому перешейку с таким расчётом, чтобы закончить его на туристском слёте ЛИТМО, куда, как и всегда, приглашали всех желающих. Как и раньше, моей целью было любым способом «зацепиться» за туристскую секцию и стать её частью. Однако результат был тот же, что и полгода назад во время встречи нового года, т. е. никакого результата. Я так подробно описываю мой опыт с туристской секцией потому, что он сильно контрастирует с тем, что будет происходить со мной в альпинистской секции на следующий год.

Четвёртый курс и первые в моей жизни скалы

После двух неудачных попыток «вписаться» в туристскую секцию, я продолжал «сканировать» другие возможности заняться хоть каким-нибудь спортом. В апреле 1960 года моё внимание привлёк стенд альпинистской секции с красивыми фотографиями, на которых были изображены загорелые лица хорошо сложенных спортивных ребят и девочек на фоне горных вершин, даже летом покрытых снегом. Конечно, такие фото не могут оставить равнодушным ни одного молодого человека, особенно если он видит горы впервые, хотя бы и на фото. Тут же было вывешено приглашение для всех желающих поехать на скалы на все майские праздники, т. е. почти на две недели. Естественно, что я, не колеблясь решил, что мне это очень даже подходит. Я знал, что несколько наиболее активных студентов нашего курса летом предыдущего года съездили в альпинистский лагерь «Алибек», как я позже узнал, самый известный и наиболее комфортабельный лагерь из всех 30 лагерей Советского Союза в то время. Среди них, в частности, были Юра Павлов, Юра Луковатый, Володя Лумельский, Толя Кайданов, и др., а Боб Бененсон и вовсе уже стал председателем институтской секции. Все они уже были обладателями красивого значка «Альпинист СССР», который с гордостью носили на лацканах своих пиджаков. Этот значок присваивается каждому, кто успешно прошёл лагерную 20-дневную подготовку по программе новичков и совершил восхождение на вершину 1Б к. т. (категорию трудности). В их поведении было что-то такое, что вызывало зависть таких, как я. Среди них была и Таня Забегалова, которая начала заниматься альпинизмом двумя годами раньше всех и к этому времени уже имела 3-й спортивный разряд с превышением. Я даже обратил внимание, что она-то как раз вела себя скромнее всех остальных в плане демонстрации своих спортивных заслуг.

Чтобы поучаствовать в этой поездке не требовалось сдавать какие-либо нормативы на выносливость или силу. Если бы требовалось, я вряд ли бы их сдал и значит альпинизм, который, скажу сразу, перевернул всю мою жизнь «наизнанку», был бы для меня закрыт. А так, мне выдали большой рюкзак, ватный спальный мешок далеко не первой свежести, что-то ещё, сказали взять все тёплые вещи и прибыть в правый дальний угол Финляндского вокзала к 8 часам вечера 29 апреля. Было немного тревожно и в то же время захватывающе: что-то ждёт меня на этот раз?

Когда я прибыл в назначенное время и место, то увидел гору сложенных прямо на полу на простыне штук сто круглых буханок хлеба, которые мы должны были взять с собой. Вскоре была дана команда чтобы каждый уложил в свой рюкзак по две буханки. После этого оказалось, что половина горы всё ещё осталась лежать на полу. Тогда последовала следующая команда:

– У кого ещё есть место в рюкзаке

Возьмите буханку, а может и две.

Я взял ещё две буханки, но заметил, что не каждый из присутствующих сделал то же самое. Много позже, я понял, почему – ведь те, кто ехал на скалы не в первый раз, хорошо знали, что нас ожидает на следующий день. А это оказалось 18 км с рюкзаками за спиной от поезда до скал на озере Ястребиное. Главная же причина, почему не все добавляли в свои рюкзаки дополнительные хлеба – это то, что у многих рюкзаки уже были загружены до максимума верёвками, молотками, крючьями и карабинами, палатками, вёдрами для варки еды и т. д. Забегая вперёд, скажу, что через пару лет мы почти бегали это расстояние с такими же тяжёлыми рюкзаками чуть ли ни каждый уикенд, чтобы потренироваться в скалолазании. Но в тот раз я никакого понятия не имел, что значит пройти такое расстояние с тяжёлым рюкзаком на плечах – было это в моей жизни впервые, но мне очень хотелось показать себя с возможно лучшей стороны. И когда клич этот повторился ещё несколько раз, я каждый раз на него откликался, беря в свой рюкзак очередные две буханки. Я хорошо помню, что в результате всех моих подходов к хлебной куче в моём рюкзаке оказалось 13 буханок. Но тогда я ещё не знал, на что я себя обрекаю.

Наша электричка отправилась около 1 часа ночи и прибыла на конечную станцию Сосново около 3-х часов ночи, где мы перегрузились на очень старый поезд-подкидыш, который доставил нас до ж.-д. станции Кузнечное около 5 часов утра. Взвалив рюкзаки, мы устремились к нашей цели – озеро Ястребиное. Несмотря на ранний холод, минут через 20 пот уже вовсю катил по моему лицу. Ещё через 20 минут я уже плохо соображал и думать мог только о том, когда же будет привал, чтобы всласть надышаться свежим воздухом и дать хоть чуть-чуть отдохнуть спине и ногам. К моему великому удовольствию ещё через 10 минут был объявлен привал. О какое это было счастье сбросить со своих натруженных плеч огромный и столь ненавистный рюкзак! Я лёг на землю, вытянул ноги и … мгновенно заснул. Но счастье это длилось так недолго – уже через 15 минут прозвучал зычный окрик «подъём», и все повскакали на ноги, одевая на себя рюкзаки. Вот таким образом мы шли до пресловутых скал часов пять. Как я шёл последний из этих пяти часов, я не помню – мозг мой плохо работал, в нём была лишь одна мысль: когда же это истязание закончится? Теперь уже пот с моего лица лил градом, всё моё внимание было сконцентрировано на одной мысли: только не упади, только переставь очередную ногу вперёд, иначе скомпрометируешь себя навсегда. С каждым подъёмом на очередной холм я молил бога чтобы он был последним, но за ним всегда возникал следующий. Казалось, это никогда не кончится. Я даже не укорял себя за то, что обрёк сам себя на такую экзекуцию, я просто был не в состоянии думать ни о чём, кроме того, чтобы заставлять передвигать свои ноги поочерёдно вперёд.

Однако «ничто не вечно под луной жестяной»: наконец, очередной холм оказался последним, потому что мы обнаружили себя в сосновом лесу и выше нас было только небо, а внизу был чудесный вид на озеро Ястребиное. Было около 11 часов утра. Ещё через пять минут мы пришли на стоянку ЛИТМО и начали благоустраиваться. После того, как установили шатровые палатки, каждая на 12 человек, и пообедали, во второй половине первого же дня пошли знакомиться с настоящими скалами, которые находятся в Главном кулуаре. Я не собираюсь описывать каждый из дней, проведённых тогда на скалах, но хочу поделиться лишь некоторыми впечатлениями.

В первый же день наши старшие товарищи (старшие не в смысле возраста – мы почти все учились на одном курсе – а в смысле альпинистского образования, поскольку они все уже побывали в альпинистском лагере годом раньше) показали нам как вяжутся основные альпинистские узлы, и мы пошли лазить. В тот же день произошло довольно серьёзное ЧП (Чрезвычайное Происшествие), главным действующим лицом которого оказался я. Боб Бененсон рассказал нам, новичкам, для чего нужен и как работает узел Прусик, получивший своё название от имени австрийского альпиниста, впервые показавшего его в 1931 году. Прусик – это один из схватывающих узлов, который обеспечивает страховку альпинисту в случае его падения. По мере подъёма или спуска он свободно передвигается рукой, но в случае срыва узел затягивается на верёвке, на которой он завязан, и тем самым предохраняет альпиниста от полного падения. Всё это нам было сказано и затем было велено идти и отрабатывать его назначение на практике. Для этого была закреплена верёвка вокруг ствола дерева почти на самом верху главного кулуара. Здесь находится высшая точка скал под названием Парнас, которая возвышается над озером на 70 метров. Верёвка эта была сброшена вниз и доставала до самой земли. Скала, на которой лежала эта верёвка, состояла из двух приблизительно равных по длине участков; крутизна первого по ходу вниз участка была не более 45

, а вот второго – резко увеличивалась до 80–85

. Я не помню, но у меня нет сомнений, что Боб сказал нам, новичкам, чтобы мы отрабатывали технику хождения по верёвке со страховкой через узел Прусика только на первой, не крутой, половине скалы и ни в коем случае не «совали свой нос» на её крутую часть.

Тут следует сделать небольшое пояснение чтобы дальнейшее было понятно не только альпинистам. Дело в том, что при движении на скале до 45–50

ноги скалолаза упираются в скалу под углом почти 90 градусов, тем самым обеспечивая хорошее трение со скалой и, таким образом, сильно уменьшая нагрузку на руки. Это позволяет без особых усилий ходить по верёвке вниз и вверх свободно передвигая узел Прусика. При переходе на крутой участок ноги практически сразу соскальзывают со скалы и тогда вся нагрузка по удержанию скалолаза приходится только на его руки, а это очень трудная задача даже для хорошо тренированного спортсмена. Вот для таких и подобных случаев и нужен схватывающий узел Прусика, который должен затянуться и не дать проскользнуть скалолазу до самой земли. Но в технике использования этого узла есть два условия: во-первых, он всегда должен быть идеально расправлен, чтобы легко передвигался двумя или тремя пальцами, а иногда и всей рукой; во-вторых, и это самое трудное, во время срыва нужно, как можно быстрее, убрать руки от узла Прусика и вообще от верёвки. Вот это последнее и является психологически самым трудным в технике самостраховки посредством этого узла, но только это и заставит прусик затянуться на основной верёвке, а скалолазу зависнуть на ней. Если же скалолаз этого не сделает, он пролетит на всю верёвку и даже дальше, если на её конце забыли завязать страховочный узел. Такое в практике альпинизма по неопытности тоже бывало.

Итак, Боб, объяснив нам все премудрости использования прусика, сам спустился вниз, а нас, новичков, оставил выполнять задание по работе с ним, подразумевая, что мы люди взрослые и глупостей не наделаем. А вот тут он был неправ. Всё и правда шло нормально до тех пор, пока не дошла очередь до меня. Я, как и все предыдущие, завязал прусик на основной верёвке, пристегнул его к своему грудному карабину и быстро-быстро побежал вниз – мне очень не терпелось показать окружающим какой я лихой и ловкий. При этом я начисто забыл о предупреждении не выходить на крутую часть скалы. Как раз это я и сделал. Как только я оказался на крутой части скалы, произошло ровно то, что и должно было произойти, а именно: ноги мои проскользнули и я заскользил, сжимая в правой руке и прусик и основную верёвку, а левой только верёвку. В таком состоянии за секунду я проскользнул по верёвке метров 10 (в полном соответствии с законом всемирного тяготения), но всё же успел отнять обе руки от верёвки и завис буквально в одном метре от земли на виду у многочисленных свидетелей своего преступления.

Этот эпизод из самого начала моей альпинистской жизни остался в моей памяти навсегда, как пример совершенно непозволительного обучения новичков всего лишь значкистами. Феномен этот хорошо известен: человек, который всего один раз побывал в горах и получил значок «Альпинист СССР» сам себе уже кажется серьёзным альпинистом, способным даже обучать других. Думаю, что мне не надо убеждать читателя, что это далеко не так. И чтобы подтвердить эту мысль, я хочу привести ещё одно доказательство этому: ведь мы тренировали технику использования прусика не только в отсутствии наблюдения со стороны старших товарищей, но и без верхней страховки (с помощью другой верёвки), что тоже абсолютно недопустимо. Что было бы в моём случае, если бы я не сумел оторвать руки от верёвки и от прусика всего за одну секунду? Очевидно, что в таком случае вам не пришлось бы читать эту книгу. Я ни в коем случае не хочу обвинить Боба или кого ещё из наших старших товарищей в некомпетентности, не исключаю, что сам ходил в значкистах таким же некомпетентным. Просто у нас в секции тогда вообще не было тренера и приходилось обходиться своими силами. Этим замечанием я только хочу предупредить читателя о том, что с горами шутки плохи, результат может быть очень плачевным.

А теперь вернёмся в тот самый день и место, где произошёл этот эпизод. Боб Бененсон на правах председателя секции по возвращению в базовый лагерь объявил общественности, что теперь состоится суд над Гилютиным, который грубо нарушил правила техники безопасности в горах. Были назначены прокурор, защитник и народные заседатели, судьёй он назначил себя. Вот фото с заседания выездного суда в полевых условиях:

ttps://tinyurl.com/2p9af8er (https://tinyurl.com/2p9af8er)

На этом фото обвиняемый, как и положено, стоит на лобном месте в центре зала заседаний, слева от него стоят Таня Забегалова, справа Лариса Новикова, Света Кузнецова, Лариса Кочкина и Эдик Халепский. Боб Бененсон, как и положено судье, восседает в судейском кресле в правом нижнем углу.

Это был мой первый судебный процесс в стране победившего социализма, но далеко не последний. Приговор был максимально жестоким – внеочередное дежурство по кухне. В остальном все дни проходили в лазании по самым разным маршрутам в атмосфере дружелюбия и доброжелательности. Даже во время судебного процесса царила та же доброжелательность и много юмора, в чём читатель может убедиться, взглянув на приведённую выше фотографию. Ещё я сделал вывод, что и скалолазание, и альпинизм, о котором я ещё и понятия не имел, – это по-настоящему экстремальные виды спорта, в которых можно отличиться не благодаря обычной светской болтовне или, если хотите, популярности, чего я начисто был лишён, а лишь за счёт тяжёлого труда и самоотверженности, к чему я как раз и стремился всю свою сознательную жизнь. Со своей стороны, я старался «шустрить», где только было возможно – лишний раз сбегать за водой (по крутому Главному кулуару сначала вниз с пустым ведром к озеру, затем наверх уже с полным воды), в лес за дровами, и т. д. Уж очень хотелось, чтобы товарищи заметили мои старания!

На этом фото можно увидеть некоторых участников того выезда на скалы, которые почти все были с нашего 4-го курса факультета Точной Механики (чтобы опознать поимённо запечатлённых на фото нажмите на "Comments" внизу справа, затем на . . . справа в тексте):

https://tinyurl.com/rk6yuhwa (https://tinyurl.com/rk6yuhwa)

Излишне говорить, что по вечерам у костра мы, новички, с большим вниманием слушали рассказы бывалых (и настоящих и мнимых) альпинистов о больших горах и восхождениях на вершины Кавказа, Памира и Тянь-Шаня. Кажется, в тот год с нами были уже по-настоящему серьёзные альпинисты – не то Юра Заричняк, не то Виталий Курепин и Женя Антонов. От всего этого веяло настоящей романтикой и дух захватывало. Мне хорошо было понятно, что всего этого я никогда не увижу своими глазами (комплекс неполноценности всё ещё был со мной; собственно, на каком основании мне с ним расставаться?), но хотя бы услышать об этом из уст побывавших там людей – это как бы прикоснуться к рассказанным событиям виртуально. Главный же вывод, который я увёз с собой в тот год с Приозёрских скал – теперь я буду всё свободное от занятий время отдавать только тренировкам, как в самой секции, так и самостоятельно, чтобы на этот раз не упустить свалившийся мне шанс заработать путёвку в альпинистский лагерь. Я уже знал, что таких путёвок для новичков мало, а конкуренция за них очень высокая.

Тут хочется сказать несколько тёплых слов о самих Приозёрских скалах, которые в 60-е годы прошлого века стали настоящей Меккой Ленинградских (и не только) альпинистов. Туда на майские праздники ежегодно приезжало несколько тысяч спортсменов и просто любителей. Железнодорожники были хорошо осведомлены об этом событии и в последний день праздников даже подавали дополнительный состав на станцию Кузнечное, который прямиком шёл до Финляндского вокзала. Даже и этот дополнительный состав брался с боем, почти так же, как когда-то мой отец возвращался после победы из Европы домой. Разница была лишь в том, что в нашем случае люди не ехали на крышах вагонов. Интересно, что, подавая такой дополнительный поезд, железнодорожники знали заранее, что ни один из тысячи пассажиров этого поезда не будет платить за столь комфортабельный проезд. И никакой контролёр физически не имел возможности зайти ни в один из по-настоящему переполненных вагонов. А по прибытии на Финляндский вокзал милиция тоже не пыталась кого-то арестовывать за безбилетный проезд, боялась эксцессов со стороны тысячной толпы людей, «повязанных» общей страстью.

Пожалуй, самым знаменательным годом на скалах был 1964. Говорят, что тогда было тысяч пять народу. Отчасти это связывают с тем, что в том году пасха совпала с первомайскими праздниками, а отчасти от того, что молва о таком «райском» месте к тому времени широко распространилась среди молодёжи, и в особенности студентов Ленинграда. Тогда же на скалы приехал ректор Ленинградского Университета, академик АН СССР Александров А. Д., по совместительству мастер спорта по альпинизму. В ночь на пасху он даже возглавил крестный ход, который проводился на Парнасе, высшей точке скал. Голый по пояс он шёл с большим деревянным крестом и пел псалмы и молитвы. Тогда мы и узнали, что он был не только великим математиком-геометром, но и большим знатоком религии и философии. Там же, на Парнасе, была устроена и выставка народного творчества современных художников. Тот год был знаменателен ещё и тем, что ночью по прибытии на Финляндский вокзал вся эта толпа с рюкзаками за спиной отправилась через Литейный мост и набережную Кутузова к Дворцовой площади. При этом они несли плакаты с надписями «Христос воскрес», «С нами крестная сила и ВЦСПС» и т. п. Поговаривали, что с ними шёл и А. Д. (так студенты называли любимого ректора между собой). Толпа, конечно, редела по мере приближения к Дворцовой площади (ведь это была уже глубокая ночь), тем не менее какая-то её часть достигла площади, где их уже поджидала милиция и несколько человек были доставлены в ближайшее отделение милиции.

Инцидент этот имел продолжение: по вузам города и НИИ многих альпинистов, о которых администрация знала, что они выезжали на скалы, вызывали в первый отдел и с пристрастием допрашивали об их участии в этом эпизоде. В следующие годы народ стал более осторожным – никому не хотелось быть изгнанным из института или с работы.

Конечно, главным условием для получения заветной путёвки в альплагерь было непременное посещение всех тренировок и собраний секции. Мне казалось, что в то время я был самым преданным членом секции и о пропуске какого-либо её мероприятия для меня и речи быть не могло. И вот наступил июнь – месяц экзаменов за второй семестр года. Теперь, в конце четвёртого курса, мои приоритеты резко поменялись: на первое место выходит альпинизм, оставляя учёбу на втором – сказывается опыт предыдущих экзаменационных сессий, в результате которых ко мне пришла определённая уверенность. По утрам я бежал в ЦПКО (Центральный Парк Культуры и Отдыха им. С. М. Кирова), который располагался на Елагином острове, в 3–4-х километров от моего дома, проводил там обычную тренировку, затем опять бегом возвращался домой и только тогда садился за подготовку к экзаменам. В результате за эти полтора месяца я очень серьёзно поработал над своим телом и достиг вполне весомых (на мой, конечно, взгляд) успехов.