Холодные глаза

– Арсен, ты выехал? – сразу спросил меня шеф.

По голосу я понял, что он слегка напряжен.

– Да, думаю, часа через четыре буду в городе. До утра сброшу материал.

– Слушай меня. Ты скоро проедешь рядом с одним селом, с правой стороны от тебя. Называется…

– Только что проехал, – ответил я, глядя на село N.

– Разворачивайся, тебе надо туда. Только что звонила помощница главы села, без палева. Говорит, там случилось кое-что страшное. Ближе всех у нас ты, так что вперед, это твой шанс. За плату не парься. Туда уже летят чужие, но нам охренительно повезло, что погода портится и это задержит их, а еще больше повезло, что ты там. Так что у тебя в запасе минимум полтора часа, чтобы дать нам что-нибудь стоящее. Хоть фотографии, хоть что-нибудь, понял?

– Да. Она не сказала, что там случилось? – спросил я, сразу загоревшись.

Мой шеф был человеком честным, и если впервые за пару месяцев моего рабства он сказал, что это мой шанс, значит, так и есть. Сама судьба велела мне оказаться в правильном месте в правильное время.

– Нет, говорит, глава закрылся в кабинете с начальником районного МВД, в село съезжаются сотрудники со всего района. Походу, там что-то очень серьезное.

– Да, только что рядом со мной пролетели уазики, – сказал я и, аккуратно развернувшись, поехал обратно. – Были какие-то нервные.

– Не знаю, Арсен, о чем речь, может, контртеррористические дела, может, какая-то перепалка, которая перешла в серьезные разборки, а может, и какая-нибудь шляпа. Без понятия. Твое дело разобраться, пацан. Ты у нас на хорошем счету, так что действуй.

– Понял. На связи. – Я отключился и свернул на перекрестке в село N.

«Ты у нас на хорошем счету», – повторил я вслух. Ну, в целом я понимал, что так оно и есть. Вроде не дурак, машина имеется на случай чего, хорош собой (по словам мамы), так что шансы на прорыв у меня были неплохими. Нужен был лишь правильный материал.

На въезде, будто по щелчку, асфальт сменился щебенкой. Это была главная и единственная твердая дорога села N, и я решил, что сделана она силами местных жителей. Вероятно, жители столкнулись с немалым количеством проблем в процессе ее засыпки. Учитывая, что это главная дорога, скинуться должны были все сельчане, а не только те, кто живет вдоль нее, а поскольку это обычное маленькое горное село хозяйств в триста без каких-либо предприятий рядом, люди здесь должны быть не особо зажиточными. Это означало множество конфликтов из-за того, кто сколько денег даст на дорогу. Так было и у нас. Мы так же, не дождавшись помощи руководства республики, засыпали щебенкой дорогу в нашем дачном товариществе. Отец, как самый бойкий в поселке, взялся проконтролировать строительство и съел на этом собаку. Четверть владельцев дач (весьма неплохо живущих) отказались платить, всячески отмазываясь, половина задержала плату на полгода, а четверть решила «подумать», и пришлось кое-как доводить дорогу до ума своими силами. Руководство города, оценив внимание со стороны блогерского сообщества (тут уже я постарался), подключилось в последний момент и наградило улицу фонарными столбами, осветив таким образом пользу, которую оно приносит простому дачному люду.

Я думал о дороге не просто так и даже в некоторой степени не по своей воле. Причиной тому было мое отклонение (как я сам это называю), но родители считали, что это просто особенность моего характера. Я постоянно искал задачи, тайны, задавал в детстве тысячу вопросов, мама называла меня Знаточик (это выросло из Любознайчика, который, в свою очередь, вырос из Зайчика), и, к моему сожалению, такой склад ума решил не просто сделаться частью меня, но полноправно встать у штурвала. В целом ничего такого, но не у всех знакомых получалось меня переваривать, так как моя особенность иногда, а точнее в моменты, когда я бывал заинтригован, превращала меня в жуткого приставалу, задавателя тысячи вопросов и, естественно, выбешивала горячих обладателей дагестанского более сдержанного, если так можно выразиться, склада ума. Кино со мной смотреть точно было нельзя, так как удержаться от комментариев я никогда не мог. И хотелось бы сказать, что это помогало мне в профессиональной деятельности – в поиске ответов на мои же вопросы, но, скорее, это выливалось в описанные мною выше ситуации (обещания потерять меня в лесу, выбросить отцовскую машину со мной в багажнике в реку и прочее). Спустя три месяца активной работы внештатным репортером я понял, что хорошо быть в Дагестане журналистом, которому не нужно заниматься журналистикой. Выполняй себе заказы руководства республики, рассказывай о хорошем начальнике Магомедове (который нравится руководству республики), о жулике Магомедове (который не нравится руководству республики) и не забудь про Магомедова, а точнее троих Магомедовых, которые победили в чемпионате России по борьбе. И никто не думает о Магомедове, который пытался продать часть холма за двадцать семь миллионов рублей. Никто, кроме меня, а точнее моего руководства, которое хотя бы попыталось создать видимость журналистской работы. Вероятно, это потому, что мы получили только третий по размеру кусок республиканского информационного бюджета, иначе такие, как я, скорее всего, не были бы нужны.

Ну а пока просмотры, комментарии и лайки правили бал, а значит, и я все еще был востребован. Как настоящий журналист, я сразу почуял запах славы, когда мне сообщили о новом деле. Кто знает, быть может, оно и есть то самое дело, благодаря которому я получу не только место в штате, обогнав тринадцать-семнадцать человек (как меня не то мотивировал, не то пугал шеф), но и славу репортера, который занимается настоящей журналистской деятельностью, ведет опасные и интересные расследования. Однако если быть до конца честным, то каждый раз, получая новое дело, я думал: «ВОТ ОНО, ТО САМОЕ ДЕЛО, ЧТО ПРОСЛАВИТ МЕНЯ!» – а по факту оказывалось, что мусорные баки в Кяхулае жег внук одной бабули, решившей в битве за экологию республики (да и мира в целом) спалить весь пластик, который собирался в таких же пластиковых баках. Разок-другой я даже думал, как было бы круто найти в одном из мусорных контейнеров чей-нибудь труп, и тогда моя карьера получила бы тот самый заветный импульс, но это были лишь мечты, мимолетные мысли, которые я быстро отгонял.

Село N, как я уже сказал, находилось в горах, точнее на склоне горы. Несколько сотен хозяйств – на весьма неровном и, кто-то даже сказал бы, опасном пространстве. Некоторые дома стояли на краю обрыва, что, несмотря на постоянные оползни, довольно привычно для Дагестана. Конечно же, я увидел здесь и свою «излюбленную» картину: поток, несущий мусор – пластик и разлагающиеся органические отходы, – стекающий с обрыва вниз, в ущелье, дно которого облизывала бурная река (в тот день почти уже замерзшая), в свою очередь подхватывавшая этот мусор. То, что плавает, уходило вниз по течению, чтобы осесть где-нибудь в Аварском Койсу, а то, что не плавает… то не плавает. Я подумал о трупе, который можно было сбросить в этот мусорный обрыв, и это стало бы началом прекрасной (даже кинематографичной) истории о зверском убийстве и новичке-журналисте, который в конце, рискуя собой, поймает дворецкого. Ну или какого-нибудь чабана, если рассуждать в кавказском контексте.

Потом я увидел нескольких жителей села, что-то мрачно обсуждавших, стоя у столба, но в целом вокруг было не слишком оживленно. Мне на ум пришли две версии: либо в этот холодный зимний день жители просто сидели по домам, либо они где-то скопились. Второе сулило хороший репортаж, ведь не будет же все село собираться где-то из-за мелкого дела. А еще не будет уже третья машина ППС бесцеремонно меня обгонять. Я, естественно, поехал за ними.

Сворачивать с главной дороги никуда не пришлось. Мы просто проехали в конец села, и я увидел скопление из нескольких сотен человек, смотревших в сторону дома, который стоял немного поодаль, на возвышенности. Жителей туда не пускали три сотрудника полиции.

Толпа раздвинулась четко посередине, давая возможность машине ППС проехать. Я припарковался позади, взял свое снаряжение и вошел в толпу. Местные жители переговаривались, лица их были задумчивы, потерянные взгляды бегали по лицам стоящих рядом, несколько женщин плакали в сторонке. Дедули читали молитвы, и делали это очень напряженно. Кто-то кого-то проклинал. Из услышанного я понял, что в том отдаленном доме произошла какая-то трагедия, есть жертвы, но никто никому ничего больше не говорит. Пожалуй, лучшие (или худшие, тут уж как посмотреть) ожидания оправдывались. Видимо, тело все-таки есть. Зазвонил мой телефон.

– Ну как? – сразу спросил меня шеф.

– Вот пытаюсь пробиться через толпу, – заговорил я тихо. Обычно в подобных местах человек, говорящий на русском языке, да еще и без акцента, и с камерой наперевес, привлекает много косых взглядов, тем более в такой нервозной обстановке. – Здесь что-то случилось, вроде кто-то умер.

– Умер или убит? – переспросил шеф, и я сразу понял, что его информация обновилась.

– Непонятно, но жертвы есть. Женщины плачут, да и в целом тут не очень приятная обстановка. Я бы даже сказал, мрачно-тревожная.

– Дом жертвы видишь? Он на возвышенности, должен выглядеть богато на фоне остальных. Мне так объяснили.

– Богато? – Я оценил дом издалека. – Ну да, богато. Сейчас попытаюсь пройти сквозь сотрудников.

Аккуратно проталкиваясь, я подошел к полицейскому, который сразу остановил меня, подняв ладонь, и задал мне вопрос на аварском. Будучи представителем той же национальности, вопрос я понял, но не хотел блистать знанием родного языка, поскольку блистать, в принципе, было нечем, и поэтому сказал:

– Новости. Нас вызвали, – и уверенно кивнул в сторону дома. Иногда это прокатывало, вот я и понадеялся, что с горским полицейским тоже прокатит, но он с сильнейшим акцентом спросил:

– Кто вызвал?

А на этот вопрос всегда трудно отвечать.

– Ну, вызвали канал, я представитель новостной службы, журналист. Сказали, что-то случилось, – объяснил я ему как-то скомканно.

Мужик смотрел на меня пустым взглядом с едва заметным проблеском задумчивости, затем поднял ко рту рацию и пробурчал что-то. Получил, как мне показалось, отрицательный ответ. Потом опять что-то сказал и получил еще более эмоциональный ответ. Учитывая плохое звучание рации и диалект, я почти ничего не понял, хоть и отношусь к поколению «так-то я все понимаю, но говорить не могу».

– Документал ругищ? – спросил он.

Я, поняв вопрос, мысленно обозвал его и разозлился на шефа, у которого как минимум три раза пытался выклянчить какую-нибудь временную корочку, что заметно облегчило бы мне попадание в труднодоступные места, но всегда получал отказ.

– С собой нет, – ответил я.

– Тогда вход тоже нет, – сказал он и, утратив к моей скромной персоне интерес, устремил взгляд на толпу.

Из человека хоть что-то значащего я превратился в ничего не значащую букашку.

«Гребаные документы!» – выругался мысленно я.

– Что у тебя? – спросил шеф.

Я собирался ему ответить, но тут как будто громом меня оглушил матерный крик одного из мужиков. С глазами, полными искренней злобы к полиции, этот тип с длиннющей густой бородой пошел в сторону сотрудника, с которым я говорил. К тому быстро подоспела подмога, и дальше все стало развиваться по классическому дагестанскому сценарию: крики, никто никого не слышит, угрозы оружием и все такое. Я отошел от толпы, прикрыв ладонью ухо, в котором эхом отдавались крепкие словечки, затем прозвучал выстрел, от которого я подскочил. Толпа без особого страха и, я бы даже сказал, лениво чуть отступила, а сотрудник, опять взяв рацию, принялся объяснять, зачем стрелял в небо.

– Что за шум?

– Тут недовольная толпа. Походу, родственники. Полицейский сделал предупредительный выстрел. А им хоть бы что.

– Тебя пропустили внутрь?

– Нет! Амир Алиаматович, ну вот реально, я же тысячу раз просил вас сделать эти документы! Я бы уже был внутри.

– Вот так и бывает, – буркнул Амир Алиаматович. – Хорошо. Так-с, там есть какое-нибудь здание администрации или типа того?

– Не знаю. Это же маленькое село. Сейчас. – Я направился к импровизированному годекану, который расположился на скамейке подальше от толпы. Про себя я надеялся, что кто-то там говорит на русском языке, но, уже подойдя, осознал, что собираюсь задать максимально простой вопрос: – Администрация?

Дедушки переглянулись друг с другом. Один из них, в старенькой черкеске, слегка приподнял свою трость, кивком указал направление вдоль главной улицы и сказал:

– Баг|ар крыщ.

– Спасибо, – ответил я, увидев одноэтажный дом с красной крышей, ничем не выделявшийся среди остальных домов, кроме решеток на окнах. В телефон я доложил: – Нашел.

– Иди туда, там по-любому должны быть интернет и принтер. Сейчас придумаем тебе документы. Будешь нашим штатным работником.