Холодные глаза

– За диваном, – подсказал Заур, но мне не нужно было подсказок, потому что я уже увидел мужскую ногу в белом носке и в штанине спортивных брюк. Белый носок, само собой, уже не был белым.

Следователь, скорее для себя, чем для меня, прокомментировал:

– Тут все началось… Походу, они тут разговаривали…

Завернув за диван, я увидел не совсем то, чего ожидал. Это было кровавое месиво. Тело со множеством колотых ран, в луже крови. Я не сразу понял, что и как снимать. Я просто видел красное пятно.

– Эй, – сказал Заур.

– А? Что? – спросил я, поднимая на него глаза.

– Я могу сам, скажи куда тыкать, – предложил он помощь.

– Нет, я сам. Нормально, – ответил я и как-то непроизвольно начал чересчур усердно фотографировать жертву. Крупные планы окровавленных рук, живота, на который приходилась большая часть ран, лицо. Хабиб был крупным мужчиной лет пятидесяти, весом, вероятно, чуть больше ста килограммов. По его широкой груди и крепким рукам с массивными трицепсами я решил, что он старался держать себя в форме. Пустые глаза его смотрели на мои ноги.

В гостиную вошел молодой полицейский.

– Заур Пашаевич!

– Что?

– На улице ситуация чуть поменялась. Местные устроили кипиш с одним из пэпээсников. Их разняли.

– И?

– Там, короче, чуть эмоции… – выдавливал из себя парень, мешая Зауру следить за моей работой. – Кажется, народ надо успокоить.

– Так идите и успокаивайте! Я тут при чем? – заорал он, а потом переключился на меня: – Так не нужно. Особо напрягаться не надо, слышишь? Ты просто сделай общие фотографии, и все. Четкие, понятные общие фотки сделай, и все, детали уже наши поснимают, когда приедут. Хорошо?

– Да, – бросил я за спину, хотя толком не услышал, что он сказал. Или услышал, но не понял. Я просто фотографировал убитого, потом диван, стол и в целом гостиную.

– Ты еще тут? Давай отсюда! – прогнал он бедолагу. – Закончил?

– Да.

– Потом он пошел сюда, – продолжил следователь проговаривать свою версию, глядя на кровавые отпечатки подошв на белом кафеле. Мы остановились у прохода в прихожую. – Тут его увидела Асият. Она бросила телефон и побежала вверх по лестнице, вместо того чтобы выбежать на улицу. Почему ты не выбежала? – спросил он у мертвой девочки, глядя то на нее, то на дверь. Он будто пытался встать на ее место. Подсчитать количество шагов до выхода.

Мне захотелось сказать ему, что она не может ответить на его вопрос, потому что мертва, но, наверное, он и сам это понимал, в отличие от меня.

Заур сказал:

– Давай, точно так же. На всякий случай телефон тоже.

– Да, – ответил я и принялся за работу. Начал с телефона, потом развернулся к девушке, которую он назвал Асият.

– Стой, – сказал вдруг Заур, будто я занимался разминированием бомбы.

Поднявшись на пару ступенек, он протянул руку к бедрам девушки, взялся за край юбки и слегка потянул вниз, спрятав открытые части тела, насколько это было возможно. На щиколотке я заметил явные синяки от впившихся в плоть пальцев. Будто проигрывая сцену из фильма ужасов, я понял, что он успел схватить бежавшую вверх по лестнице за ногу и потянуть вниз. В отличие от фильмов, где герои, брыкаясь ногами, отбиваются от злодея и сбегают от него, Асият не смогла ничего сделать. Ее просто убили, ударив чем-то тяжелым по голове.

– Давай.

В прихожей находилось не меньше пяти сотрудников, следивших, будто под гипнозом, за моей работой.

Я сделал несколько фотографий: девушка, лестница, лужа крови.

– Макушку тоже сфоткай, – сказал Заур, указав на свою голову, затем, будто поняв, что показывать на себе не лучшая примета, отдернул руку.

Я поднялся на пару ступенек и, стоя над бездыханным телом, сфотографировал окровавленную голову.

– Я думаю, это рукоять ножа. Одним ударом, – дал объяснение Заур, хотя я в этом не нуждался.

И не потому, что догадался сам, а потому, что не хотел знать, ведь каждая новая деталь делала произошедшее еще более достоверным. Я же все это время пытался мысленно находиться в другом месте, а все, что тут произошло, никогда не происходило.

– Теперь наверх, – скомандовал Заур, и я молча стал подниматься, хотя, если бы я мог в тот момент мыслить рационально, то, наверное, сбежал бы, бросив фотоаппарат.

Остановившись на верхней ступеньке, я развернулся. За мной стоял с десяток полицейских, следивших за моими действиями. Возможно, будь я опытным фотографом-криминалистом, я почувствовал бы в этот момент свою абсолютную власть, и подтверждением тому была реакция всех находившихся внизу… Вдруг я подумал, что надо сделать общую фотографию прихожей, лестницы и входа в дом. И когда поднял камеру к лицу, все сотрудники мигом разбежались, а я сделал фото, которое потом разошлось по всем СМИ, включая два федеральных канала.

Именно о такой славе я мечтал… до того дня.

– Сюда, – сказал Заур и указал мне на дверь, – комната Карины. Старшая дочь, двадцать один год. Сфоткай сперва это. – Он махнул рукой на дверную ручку, измазанную кровью.

Я ее сфотографировал, и мы вошли в комнату. Девушка, которой принадлежала эта комната, определенно обладала чувством стиля – и любила все белое. Белая кровать, белый диванчик и приставленный к нему белый рабочий стол, белый круглый пушистый коврик в центре. И белый большой рояль в углу комнаты. Только занавески были алыми.

– Сфотографируй ее, подходить не надо, – сказал Заур, но я не слышал его.

Я смотрел на рояль. Зачем он здесь? Что делает рояль в горах Дагестана? Конечно, это не огромный рояль из фильмов про Джеймса Бонда, сидя на котором поют роковые девушки в красном, но все равно, это же рояль, и видел я эту штуку вживую впервые.

Следователь применил весь свой опыт розыскной деятельности, чтобы прочитать вопрос на моем лице, и ответил на него:

– Она была пианисткой. Московская консерватория. Слышал однажды, как она играла. Ни хуя в этом не понимаю, но играла нереально. Всяких Моцартов. Давай сфоткай все, где видно кровь. – Он указал мне под ноги.

Будто в трансе я успел сделать пару шагов внутрь и одной ногой ступил на ковер. На нем тоже виднелись кровавые следы. Я щелкнул его, а потом снова уставился на рояль.

Мне не очень хотелось поворачивать голову в сторону кровати, на которой при большом желании можно было боковым зрением различить тело девушки и очередное кровавое пятно. Но желания у меня не было. Ни большого, ни маленького. Я продолжал смотреть на белый музыкальный инструмент. Она просто была там, и с этим нужно было смириться.

– Ну все, дай фотоаппарат, – скомандовал Заур, теряя терпение, затем попытался взять его у меня из рук, но я отшатнулся и решительно направился к девушке, чудом не наступив на кровавые пятна.

Девушка лежала на спине и смотрела почти прямо в потолок. Ее живот тоже был весь в ранах, а белое покрывало под ней уже не было белым. Ничего уже не было белым.

На ней были серые легинсы, а сверху белая майка. В отличие от каштановых волос отца и сестры, у нее они были черные и кудрявые. Я подумал, что она либо пошла в маму, либо красила их. Еще я подумал о множестве других вещей: о красивом шкафе, полном книг, и прикольной люстре в стиле лофт, совершенно не вписывающейся в общую картину. Я задавал себе кучу вопросов и пытался ответить на каждый из них. Думал обо всем, кроме мертвой девушки, тело которой и огромное багровое пятно на кровати выделялись на фоне всего остального в комнате.

Увидев под кроватью белый эппловский наушник, я пригнулся и сфоткал его тоже. Кто знает, что может пригодиться следствию.

– Надо сфоткать шею? – спросил я.

– Зачем?

– Тут следы рук, – объяснил я.