Записки штрафника. Млечный Путь

– Товарищ майор, что здесь собственно происходит? Хотите заниматься строевым воспитанием бойцов, идите на плац, что Вы устроили здесь представление цирка?!

– Товарищ капитан! Я сам разберусь, а Вы солдат зайдите ко мне, – майор удалился в свой кабинет.

– Черти что происходит?! – недоумевал капитан, когда к нему обратился Тасаев:

– Разрешите обратиться, товарищ капитан?

– Опусти руку, Тасаев, что происходит? Ты вчера прибыл???

– Так точно, вчера…

– Да брось ты сейчас свои – «так точно… разрешите…» говори Тасаев, что происходит?

– Я иду от командира части к Вам, он меня направил, потом в коридоре встретил этого майора, и он начал «дрессировать» меня здесь – принять исходное, и тому подобное.

В это время в коридор выглянул майор, и обратился к «Организму»:

– Солдат, я Вас жду!

Тасаев специально, зная заведомо, что сначала спрашивают разрешение у старшего по званию, обратился к капитану:

– Товарищ капитан! Разрешите зайти к майору в кабинет?

– Разрешаю! – выдавил капитан, громко усмехаясь.

Тасаев зашёл к майору. Майор сел на стул-кресло за своим рабочим столом.

– Что Вы хотите от меня, товарищ майор? – первым спросил Тасаев.

– Солдат, я от Вас не хочу ничего, я от Вас требую воинского повиновения, согласно воинскому уставу и внутреннему порядку!

– О каком уставе и порядке Вы говорите? Позвольте себе уяснить, что я ещё не являюсь Вашим непосредственным подчиненным, и не состою в рядах личного состава этой части… пока ещё не состою. А Ваши собственные притязания по отношению ко мне, меня собственно не волнуют. Занимайтесь Вашими обязанностями, а не подстрекательствами и провокациями в отношении солдат! Ваша эпопея – Буш, Рейган, Варшавский договор, страны НАТО, Женевский договор, капитализм, социализм…

– Прекратить немедленно паясничать, товарищ солдат! Я Вам вот что скажу – Вам не место в Советской армии, Ваше место в тюрьме, и я Вас туда отправлю в скором времени!

«Организм» подойдя ближе к майору, нагнулся через стол к его лицу и, глядя в упор, буквально прошипел:

– Послушай ты, дятел! Ты говоришь, что мое место в тюрьме, что мне нет места в Советской армии и что я гнойник, как ты выразился вчера! Преступник и гнойник это ты и подобные тебе! Майор хотел перебить пришедшего в ярость «Организма», но ещё ближе подступившись к офицеру, «Организм» придавил своим взглядом того поглубже в кресло, продолжая накат «тихоокеанской волны», который вселился в его душу:

– Меня посадили за то, что я стоял в строю одетый с повязкой на рукаве – «дежурный по штабу». Меня посадили за то, что я стоял в строю, как и многие, которые ожидали команды идти на завтрак, а команду не давали из-за «дедушек, игнорирующих твои уставы строевой и внутренней службы и порядка. Меня посадили за то, что меня в это время толкнул какой-то ублюдок ефрейтор, и на моё замечание он нанес мне моральное оскорбление, выражаясь матом в адрес меня и моей матери. Тот ублюдок, который ещё не был одет по вашему уставу и внутреннему порядку, и такие, как он ублюдки – «дедушки», набросились на меня. Меня посадили за то, что матом оскорбляли меня, мою мать и всех вам ненавистных чеченов. Меня посадили, за то, что я в момент нападения исполняющий обязанности дежурного по штабу, пришел в строй, чтобы не нарушать ваши порядки. Меня посадили за то, что я не воспользовался табельным штык-ножом, который находился на моем форменном ремне. А надо было бить их не кулаком и ногами, а вырезать этих визжащих поросят, защищая свою честь, жизнь и достоинство. Меня посадили за то, что таких ублюдков в армии породили подобные тебе «гнойники». Меня посадили как избранную жертву, чтобы неповадно было другим. А там, где я сидел, молодые советские солдаты в прямом смысле гниют, истощенные тяжёлыми работами и условиями. Там гниют солдаты советских матерей, которые родили и вырастили их, а потом отправили служить Родине для ее защиты, а не для привлечения их к рабскому труду посредством осуждения их даже за мельчайшие провинности и привлечением к дисциплинарным наказаниям на годы. Там, в том самом Дисбате, ежедневно теряют здоровье и смысл жизни до полутора тысяч молодых солдат, которых такие как ты обрекли на это изуверство! Там отсидеть год считается по тяжести – отсидеть три года или пять лет в тюрьме. Каждый день туда прибывают от трёх до семи человек, и каждый день оттуда выходят измождённые, замученные такими как ты, молодые ребята, которым уже вряд ли что поможет жить дальше. Ты меня посадишь?! Пусть я сяду в тюрьму! Там в тюрьме люди намного человечнее, чем в армии и в Дисбате. Но прежде чем сесть, или потом после, когда-нибудь, я найду тебя, гнойник, и раздавлю, как вошь! – на последних словах «Организм» придавил ногтем большого пальца невидимого клопа на столе… Майор сидел, уставившись на этот страшный «Организм», с трясущейся, искривленной и отвисшей челюстью. «Организм» совершенно спокойно удалился, тихо прикрыв за собой дверь кабинета.

После этой содержательной беседы с майором, Тасаев постучал в дверь кабинета начальника штаба и вошёл, спрашивая разрешение:

– Товарищ капитан, разрешите войти?

– Входи, – разрешил капитан, и указал куда ему присесть. Кондратьев обратил внимание на волнение Тасаева.

– Что-то случилось? – Так, особо ничего. Замполит нашел объект перевоспитания в моем лице.

– Да, достанется тебе от него. Новую жертву нашел себе, видишь ли. Всё неймётся ему, доведёт кого-нибудь до греха, – заметил капитан, продолжая делать какие-то записи в журналах, – если хочешь, зайди после обеда – я тут кое-что доделаю, а потом займёмся тобой. Личное дело твоё у меня в столе, остальные твои документы передал мне дежурный.

– Разрешите идти? – вставая и отдавая честь, спросил Салман.

– Да расслабься уже! Эти штучки прибереги для соблюдения в присутствии личного состава и других, а так, я всё пойму. Уважение это, друг мой, надо заслужить. Надеюсь, мы найдем точки соприкосновения. Жду после обеда или я пришлю за тобой дежурного по штабу, он тебя найдёт.

– Спасибо, товарищ капитан…

Салман подошёл к дежурному по штабу. Тот смотрел на него, будто видел нечто невообразимое.

– Командир у себя? – спросил Тасаев.

– Нет, командир на выезде. Вот, он оставил для тебя пакет. Тасаев взял запечатанный пакет. Быстро его распечатав, Салман нашел в нём тот самый конверт с письмом от майора Русова.

Он надел свою шинель, вышел и спокойно побрёл к курилке. За спиной он услышал звук открывшейся двери штаба, и вдогонку ему раздался голос дежурного по штабу:

– Командир велел, чтобы ты пошел в столовую и покушал…

В зале столовой не было никого. Через «окно» подачи пищи Салман увидел суетящихся солдат – поваров в белых халатах и высоких колпаках на головах. Он крикнул в проём окна:

– Где дежурный по столовой?

– Я здесь, что надо? – вынырнул за его спиной, из-под обеденного стола в зале заспанный сержант. Увидев Тасаева, он опомнился и сказал, что он в курсе и сейчас всё организует. До обеда оставалось ещё несколько часов. Видимо, дежурного по столовой предупредил дежурный по штабу.

Салман отошёл в дальний угол зала и присел за крайний стол. Он достал из нагрудного кармана конверт от майора Русова – две страницы листков из школьной тетради с красными полями по краям. Салман бережно развернул письмо и начал читать текст, написанный красивым, аккуратным почерком:

«Здравствуй, дорогой мой Салман! Сынок, если ты читаешь эти строки, значит ты благополучно вернулся в часть. Я очень рад этому, и уверен в том, что у тебя всё хорошо. Помнишь, мой дорогой, когда я летом приезжал к тебе в Дисбат во второй раз, за время твоего заключения? Ты тогда находился в карцере, и я принудил привести тебя на КПП. Конвойные, которые привели тебя, разрешили посадить тебя в машину, которая стояла у шлагбаума. Мы с тобой говорили недолго. Я передал тебе гостинцы из посылки, которая пришла на адрес нашей части от твоей замечательной мамы, и письмо от твоей мамы. Тогда я тебе ничего не стал говорить, в особенности о том, что я на следующий день уезжал на поезде в Хабаровск, а оттуда самолётом на Кавказ до Минеральных Вод. И таким образом я добрался до города Грозного, а оттуда к вам домой. Твои не знали, что я еду. Встретили меня с большим теплом и радушием и были искренне благодарны за визит. Первым делом, хочу сказать про твоего отца Наурдина. Неожиданно для меня, он проявил себя очень достойно и мужественно. И не только твой Дада – отец, ведь так вы все обращаетесь к отцу. Ваш Дада, не переставал меня удивлять! Он ни разу не спросил у меня про тебя, только лишь через неделю, когда я уезжал, и мы вышли попрощаться с твоей мамой Тагибат, братьями и сестрами, и не только с ними – казалось, вся родня ваша, да и соседи ваши пришли меня провожать, только в этот час я смог заметить грусть в их глазах, до этого будто и не было причины твоей сопричастности моему визиту. Какая сила и мощь в характере и устоях твоего народа. Только там, у вас дома, по сути для меня раскрылся характер и нрав чеченцев. В минуты расставания я понял, что в глазах твоего Дады горел этот один вопрос – как он… его сын. Я попросил его отойти в сторонку со мной, взяв его под руку. Он стоял и не шевелился, но вокруг все отошли на дистанцию. Я попросил его, доверчиво обняв за плечи:

– Дада! Спрашивай, я отвечу на любой твой вопрос.

Он приподнял свою голову, и глядя мне в глаза ответил:

– Если ты приехал ко мне, с такого дальнего края, у меня нет к тебе других вопросов. Я получил на все вопросы ответы твоим визитом, за что тебе безмерно благодарен. Счастливого тебе пути. Спасибо! Мой дом теперь твой дом, приезжай в гости.

О тебе ни единого слова! Представляешь? И тогда, я заплакал… Твой отец не стал меня утешать, а развернулся и ушел в дом. Твои братья и родственники проводили меня до самых Минеральных-Вод, до аэропорта. Сынок, прости! Это моя вина и вина всех офицеров нашей части, и не только. Вина лежит на многих. Должен тебе сообщить и неприятную тебе новость – тогда, в ходе следствия и военного дознания, на тебя «накатал» особисту твой земляк, с которым ты призывался вместе, и за которого ты всегда стоял горой. Его бедного припугнул особист, и он выдал такое, что мне стало не по себе. Я читал его донос на тебя из архива части, где он утверждал, что ты являешься лидером противостояния перед старослужащими… Это сыграло большую роль в твоём деле. Сынок, я не хочу, чтобы у вас возникли межродовые столкновения из-за всего этого. Забудь, и не вспоминай больше, только знай, кто настоящий друг и товарищ. Мне не хотелось, чтобы ты обо всем этом знал, находясь там в заключении, а теперь считаю своим долгом рассказать.

Я перевожусь сейчас в другой округ на повышение. Очень надеюсь вновь встретиться с тобой, с твоим Дадой и всеми остальными твоими братьями. Я никогда не забуду теплоту твоего дома, простоту и величие, которые так гармонируют в характере вашего народа.

Командир обещал мне за тебя. Письмо уничтожь, как только прочтешь, по известным нам причинам. С чувством долга перед тобой! Прощай, и до свидания! Обнимаю!»

Глава 4. Горючие слезы

I

Салман вышел из столовой, так и не дотронувшись до еды. Он зашел за здание двухэтажной казармы к спортивной площадке и, плюхнувшись лицом вниз, прямо в холодный сугроб, завыл, как волк.

Тасаев долго лежал, уткнувшись в холодный снег чужбины. Сердце и лицо горели так сильно, что в прямом смысле топили этот мерзлый колючий снег. В этот момент Тасаев понял, что перенесенное в Дисбате оказывается наносило боль только телу, и эта боль не была такой сильной, как та, которую он испытывал сейчас, узнав этот горький момент правды о предательстве земляка. Все нутро отказывалось принимать этот факт, но куда денешься от истины. Сердце горело одновременно от боли и стыда перед майором Русовым. Интересно, каково ему было восхищаться нравом чеченского народа и при этом знать, что среди него есть такие подлецы, которые без стыда и совести могут накатать доносы на своих земляков. Спутанные мысли горели в голове вместе со слезами. Не мог он поверить и принять то, что Леча Сааев (имя и фамилия не изменены. Прим. автора) мог так легко предать его.

Они встретились буквально перед отправкой поезда с призывниками в армию до Минеральных Вод. Их братья, которые пришли их проводить, оказывается были ранее знакомы, и настояли, чтобы там вдали от Родины, они до конца держались вместе, и во чтобы то ни стало защищали друг друга. Потом, самолёт до Хабаровска, и поездом с Хабаровска до порта ВАНИНО. Даже в Хабаровске на пересыльном пункте разные «покупатели» призывников, отбирающие их для своих частей, не смогли их разлучить. Тасаев проявил здесь смекалку, уговорив «покупателей» не разлучать их. Он смог этого добиться. А получается для чего? Для того, чтобы потом через череду испытаний, узнать, что его земляк, которому он верил и доверял, так подло предал его?!