Ребенок от подонка

Я собрала в папку все документы, которые у меня были, чтобы после пар поехать в суд. И сейчас тискала Марка на прощание. Интересно, все мамы испытывают такую же вину, как я, когда оставляют ребенка на половину дня?

– Уверена, деда. Кам предложил тест ДНК, но, может я сериалов пересмотрела, – я чмокнула сына в пухлую щечку, – мне кажется, что Гордеевы могут купить нужный результат. Мне ведь только казалось, что меня приняли. На самом-то деле – нет. Я для них никто, Марик тоже. Камиль… не знаю, может, он и правда верит в то, что говорит. Но он не сказал мне все сразу, ждал почти шесть месяцев. Сам себя накрутил, сам убедил, а по прошествии времени любая ложь кажется правдой. А может, он и сам в это не верит, просто любит меня унижать. А мне казалось, что он меня любил. Ошибалась.

– Да нет, любил, – нахмурился дедуля. – Просто любовь дается авансом, ее нужно суметь обратить в более глубокое чувство. У парня не получилось. Но ты правда уверена, что готова пройти через все это? Говоришь, что Гордеевы тебя унижают, но в суде могут еще сильнее унизить.

– Это если бы Марик был не от Камиля, – парировала я. – Мне же суд ничем не грозит.

– Кроме нервотрепки, упреков от Гордеевых и экспертиз. Но смотри сама, Сонечка, я тебя поддержу. Просто подумай, готова ли ты ко всему этому.

Я кивнула. Готова или не готова, но я это сделаю.

– Люблю тебя, солнце мое, – звонко чмокнула сына на прощание, и заставила себя отдать малыша дедушке.

– Избалуешь парня своими нежностями, – привычно проворчал деда Паша, но я лишь рассмеялась, и выскочила из квартиры.

Марку я признаюсь в любви даже чаще, чем признавалась в любви плакату с Заком Эфроном, будучи подростком. Мама меня любила, но никаких признаний, никаких объятий я от нее не получала. А мне хотелось всего этого, но неловкость всегда побеждала. С Марком этого не будет. Я научу сына не стесняться своих чувств, научу их принимать, научу любить этот мир.

А Камиль… именно сейчас мне стало его жаль. Даже обида прошла на мгновение. Мне от сына на пару часов уйти тяжело, чтобы не пропустить что-то важное, а Камиль ушел навсегда. Пропустит и первые шаги, и первое слово. Первый рисунок, первое сентября, первую влюбленность. Все пропустит.

Дурак.

– Хм, ты чего так светишься? – с подозрением спросила Лера, когда мы привычно устроились за третьей партой. – Я думала, ты будешь трястись, как кролик, и напугаешь меня опухшими красными глазами и растертым носом.

– А я не плакала, – подмигнула я.

– Передумала, что ли?

– Наоборот. Убедилась, что поступаю верно.

Лера покачала головой, удивляясь моему приподнятому настроению, и я ее понимаю. Сама от себя не ожидала. Наверное, когда находишься в неведении, когда колеблешься, и думаешь только о проблемах – ты подавлен. А когда понимаешь, что ни в чем не виноват, и хочешь защитить и себя, и ребенка – тогда и приходит освобождение. И именно тогда ты можешь испытать каплю жалости к своему врагу.

Первая пара прошла спокойно, вторая и третья тоже, и я даже забыла, что могу в коридорах встретить Камиля. На четвертой паре я выступила с презентацией, показывая часть исследования, которое пойдет в статью для научного журнала.

– Соня, могу тебя поздравить, – Анна Николаевна подозвала меня к себе после последней пары. – Стипендия ученого совета почти у тебя в кармане. Декан похлопотал за тебя. Заседание будет после сессии, и в январе, думаю, мы тебя обрадуем. Но не забывай, ты должна отлично учиться, заниматься исследованиями, и…

– Участвовать в общественной жизни университета, – привычно договорила я за Анной Николаевной, а сама едва не начала танцевать от радости, в уме подсчитывая еще не полученный деньги.

– И не только. Ты не должна быть замечена ни в каких скандалах. Ты – девочка хорошая, но я должна тебя предупредить. Не выкладывай фото задницы в инстаграм, не устраивай дебошей, как некоторые твои однокурсницы. И стипендия твоя.

Где я, и где скандалы?

Я радостно кивнула, и вышла из римской аудитории. Сейчас в суд, потом домой. Пусть дедушка поспит, и я обрадую его, что скоро со всеми надбавками я буду получать двадцать пять тысяч рублей, а еще ведь подработки. Для Москвы не так уж много, но жить мы будем лучше.

– Соня, – Камиль ждал меня на крыльце университета, стоял рядом со стендом, и наблюдал, как устанавливают елку, – не передумала насчет теста ДНК?

– Я в суд, – повертела в руках папку с документами. – Не хочу получить липовый результат, проплаченный твоей мамой, уж прости.

– Черт, упертая ты. Даже странно, неужели сама веришь, что пацан – мой? – усмехнулся Камиль, и сбежал по крыльцу. – Ну поехали.

Камиль, как в старые времена, остановился у крыльца, и протянул мне руку, явно пародируя Джека из Титаника. И я чуть было не вложила свою ладонь в его, но вовремя себя одернула.

– Поехали в суд. Мне теперь самому интересно, чем все это закончится.

– Сама доберусь…

– Да идем уже, – Кам взбежал на пару ступенек, схватил меня за руку, и волоком потащил к парковке. – Или ты думаешь, я тебя в лес отвезу, и там закопаю? Садись.

Он кивнул на открытую дверь своей машины, и перегородил мне путь, ясно давая понять, что не отпустит.

– С тебя станется, – я села в машину, обнимая папку с документами.

– Плохого ты обо мне мнения, – Камиль быстро обошел машину, и сел за водительское. – Даже обидно.

– Ах, прости, пожалуйста, – состроила я рожицу. – Ты же не способен на дурной поступок!

– Ну… я тебя точно не отвезу в лес, как в сказке Морозко.

Я замолчала, отвернувшись к окну. Если пару часов назад я почти не вспоминала про Камиля, отпустила обиды, то сейчас мне не только душевно больно рядом с ним. Даже физически невыносимо. Прошлой зимой мы также сидели в машине, меня часто мучил токсикоз, и Камиль просто катал меня по городу. Мне от этого легче становилось. Мы останавливались у парков, у ледяных статуй, выбегали и фотографировались.

Неужели той влюбленной, вечно смеющейся и вешающейся на Камиля девушкой была я?!

– Сонь, хватит строить из себя обиженку, – жестко произнес Камиль, разрывая тишину.

– Я имею право обижаться, странно, что ты этого не понимаешь. Представь, что ты живешь в идеальном мире, – горько начала я, вспоминая те события, – любишь, радуешься появившемуся на свет малышу, и в один момент все рушится. Ты же просто ушел, не сказал ничего. Не объяснил. Я одна осталась, понимаешь ты это, или нет? Поверил в какие-то гнусности, и бросил меня наедине с ребенком. Мама погибла, папа, бабушка… тебя рядом не было, Камиль, и я имею право не просто обижаться. Мне тебя в кровь избить хочется! Так что не смей мне указывать, строить ли мне из себя обиженку, или нет.

– О как! – Камиль остановил машину у районного суда. – Так и я жил в идеальном мире. Отмахивался от родителей, от друзей. Пропускал мимо ушей рассказы Руса о «зарезервированной одним лохом телке», с которой видится на Полтавской тридцать пять. Кивал на его слова, что телка залетела, и они не уверены, от кого именно…

– Телка – это я?

– Видимо, – спокойно кивнул Камиль. – А потом я родимое пятно разглядел, и все стало на свои места. Очень уж оно своеобразное, такое же, как у Руса. Уж прости, что не вел с тобой беседы, но смысла в них я не увидел. Предала? Поймали? Имей совесть не отпираться.

Непрошибаемый!

– А в суд я подаю почему, как думаешь? Потому что сомневаюсь, чей ребенок? – спросила я хриплым от обиды голосом. – Если бы я тебе изменяла, как думаешь, стала бы я затевать все это?

– Не знаю, Соня. Я не знаю, что у тебя в голове творится.

Я вышла из машины, отметив про себя, что прошлая мне больше нравилась. Эта какая-то… не знаю, будто Кам купил ее, чтобы девчонок снимать. И Боже мой, меня это все равно задевает.

– Вот и узнаем, Камиль. Твою матушку ожидать? – я оглядела пространство, ожидая увидеть Лауру, и Гордеева-старшего с полком адвокатов.

Камиль засмеялся, поравнялся со мной, и взял за руку. Мы оба застыли от этого жеста, и Кам медленно убрал свою ладонь с моей, в которую я тут же переложила папку с документами.

– Я не сказал матери про суд. Отцу тоже. Не бойся. Но еще есть время передумать, и не затевать этот цирк.

– О нет, – покачала я головой. – Билеты куплены, зрители расселись по местам, артисты готовы. Без цирка мы уже не обойдемся.

***