Дорога в страну четырех рек

Вдруг Жанна вскочила, помчалась в прихожую, достала из сумки кошелек… Но и он был пуст, с трудом мелочью набралось тридцать рублей.

– Надо срочно звонить Женичу, – сказала она. Жанна часто разговаривала сама с собой, это была привычка, выработанная за годы одиночества.

Женич был барыга, толстый одышливый парень, до ужаса жадный. Он скупал картины у художников и ловко перепродавал их на Арбате и других уличных вернисажах. Платил очень мало, однако всегда сразу, никогда ничего не брал на реализацию. Может, именно поэтому многие художники предпочитали иметь с ним дело. Все же деньги сразу – это намного приятнее, чем ждать, пока картины продадутся и посредник соизволит расплатиться за них. К тому же многие из скупщиков не торопились расплачиваться, а всячески оттягивали выплаты, утаивали и прочее.

Трубку сняли сразу.

– Женич, привет. Это я, Жанна.

– А, привет. Давно тебя не слышно, – произнес очень высокий тенор, почти фальцет.

– Женич, у меня для тебя два натюрморта есть. Возьмешь? – как можно ласковее и даже заискивая произнесла Жанна. С Женичем всегда нужно было заискивать, он это любил.

В трубке послышалось сопение.

«Одышка у него усилилась, – подумала про себя Жанна, – двести кило как никак. Боров, хоть бы на диету сел».

– Женич, слышишь меня? – Жанна хотела сказать, что ей позарез нужны деньги, но осеклась. Если Женич просекал, что автор сильно нуждается, он платил еще меньше.

– Натюрморты? Натюрмортов у меня много. Сейчас пейзажи спрашивают и мистику всякую, а натюрморты пока нет, – пропыхтел в трубку Женич.

– Ну, Женич! Мои же натюрморты всегда хорошо шли. Именно мои, ты же знаешь, я не малюю вазы с яблоками. У меня фэнтези немного. Второй вообще со старыми музыкальными инструментами, очень интересный. Заедешь посмотришь? – почти умоляла Жанна.

В трубке опять послышалась тяжелое дыхание.

– Интересный, говоришь? Тогда на следующей неделе загляну.

У Жанны упало сердце. До следующей недели она точно не дотянет, у нее даже чая нет.

Был у нее еще один знакомый барыга, но он брал только на реализацию.

Жанна уже хотела было сказать Женичу, что у нее полная квартира нужной ему мистики, но посмотрела в сторону холстов, аккуратно выставленных у стены, и передумала.

«Эти картины не продаются», – подумала Жанна. И не заметила, что сказала это вслух.

– Что ты сказала? Что не продается? – спросил навостривший уши Женич.

– Да ничего, тебе показалось. Я говорю: заезжай раньше, а то я другому продавцу отдам. У меня просили, я тебе первому предложила, потому что тебя давно знаю. Так что давай, сегодня подгребай.

Это сработало: Женич от своей жадности даже не понял, что Жанна блефует. Конечно, как он мог упустить Жанну конкуренту? Он прекрасно знал, как берут ее работы. Только выпендривался для порядка, чтобы она сама не поняла, какую ей нужно просить за картины цену. Но показать свою озабоченность он сразу не мог, только еще сильнее запыхтел в трубку, послышалась возня.

– Ну, сегодня точно не получится, – растягивая слова, важничал Женич. – Давай завтра с утречка, идет?

– Ну, хорошо, идет, но только с утречка. Иначе в обед у меня их уже заберут, – подстраховалась Жанна.

– Идет, заметано. Пока.

– Пока, пока… – произнесла Жанна, положила трубку и в голос закричала: – Как я это все ненавижу, ненавижу!

Она ощущала такое бессилие, словно разгрузила вагон угля. Чтобы заработать хоть что-нибудь, ей каждый раз приходится вот так врать, уламывать, зазывать… И себя Жанна ненавидела в такие минуты.

– Почему нет просто чистого творчества, почему надо так унижаться, лезть из шкуры вон, чтобы получить кусок хлеба?! Надоела эта нищета. У меня нет еды, нет нормальной одежды, последние кроссовки в дырках, свитер истерся до неприличия. Нет ни косметики, ни стиральной машины. Постельное белье давно расползается, диван продавлен. Вся остальная мебель образца шестидесятых тоже давно просится на помойку. Дыры в зубах не на что залечить. Я мою голову мылом. Меня никто не любит, я забыла, когда последний раз спала с мужчиной, не говоря уже о простом свидании…

«Продать бы эту халупу, – думала Жанна чуть позже, упав на диван и заложив руки за голову. – Любая халупа в Москве стоит денег, даже в пятиэтажке на пятом этаже, даже на пыльной заводской окраине. Продать – и дело с концом. Взять гитару – и вперед, тусить с неформалами по полям и весям. Колесить с автостоперами по дорогам, малевать этюды на природе. А может, лучше купить на вырученные деньги маленькую хижину в горах среди скал и водопадов? И ходить с мольбертом писать небо и орлов, парящих в свободной вышине. Наслаждаться ветром, засыпать под шум дождя и треск поленьев в маленькой закопченной печурке. Или махнуть в Венецию…

Жанна не заметила, как заснула. Ей вновь снился Игнатий.

Глава 13

Несколько лет назад

Кристина провалила все экзамены. Театральный, вуз, в который она так мечтала попасть, захлопнул перед ней свои двери. Девочка из провинции, она мечтала стать артисткой. Да-да, непременно артисткой, а не бухгалтером или экономистом, как прочила ей мать. Та хотела сделать из единственной дочери самое себя. Всю жизнь проработавшая в бухгалтерии и дослужившаяся до должности главбуха на одном из крупнейших липецких предприятий, властная и принципиальная, она видела свою дочь такой же, какой была сама. Но Кристина и не думала идти по стопам матери, она страстно желала стать артисткой. Со скандалом она покинула родной дом, с уверенностью, что если вернется туда, то только знаменитой, как Гурченко или Мордюкова. Сколько было таких, кто убегал из дома, шел против воли родителей и все равно становился великим и признанным! И с ней, Кристиной, будет так же. Еще девчонкой она грезила видеть свои портреты на плакатах и афишах. Толпы поклонников у ее дома, автографы и интервью, свет софитов и звук фанфар… Но все мечты рухнули в одно мгновение. Кристина банально не сдала вступительные.

Декорации сменились в одно мгновение. Казавшаяся бесконечной июльская жара вдруг сменилась холодом, зарядил беспрерывный дождь с порывистым ветром. Кристина, вся промокшая и продрогшая, сидела на перроне и ждала поезд. В кармане у нее лежал плацкартный билет на боковушку возле туалета, купленный на последние деньги. В животе урчало от голода, непокрытые руки покрылись гусиной кожей. Длинные черные волосы, утром аккуратно собранные в хвост, теперь растрепались и свисали мокрыми скользкими прядями. Но Кристина почти ничего не чувствовала и думала только о том, что скажет мать.

Хотя известно что: скажет, что она тысячу раз была права, что дочь ее всегда не слушается и поэтому получает по заслугам. Потом мама позвонит куда надо и кому надо и отправит свою непутевую дочку учиться на бухгалтера. Пять лет Кристина проходит в ненавистный институт, а потом мама устроит ее на свое родное и не менее ненавистное предприятие. И уже сюда Кристина будет ходить долгие и долгие годы, чтобы просиживать в душном кабинете с девяти утра и до шести вечера. Здесь же Кристина превратится в унылую толстую тетку с типично бухгалтерским выражением лица. Мечты были разбиты, да что там – разбита судьба.

От этой мысли Кристине стало еще холоднее. Ею овладело отчаяние. Нет, она не поедет назад в Липецк. Терпеть унижение от матери, видеть ее самодовольное лицо, слышать нотации, какая она, Кристина, никчемная и ни на что не способная?.. Ну нет. Она бросится под поезд, сейчас и здесь. Пусть лучше мать рыдает над ее изуродованным телом, рвет на себе волосы и голосит с соседками о потере единственной дочери, чем будет унижать ее, Кристину, и обвинять в полном ничтожестве…

Кристина уставилась немигающим взглядом на тонкие, блестящие от дождя рельсы, как вдруг из ступора ее вывел вкрадчивый, даже убаюкивающий баритон. Кристина повернула голову и исподлобья взглянула на обладателя столь приятного голоса. Это был грузный мужчина с небольшой бородкой типа «плевок», закутанный в черный, до самого пола плащ. У него были странные глаза: они притягивали к себе, чтобы больше не отпускать.

«Паук, – подумала про себя Кристина. – И глаза паучьи».

– Такая милая девушка – и хочет броситься под поезд. Ай-яй-яй, – проворковал паук, а потом разразился ехидным смешком.

В следующее мгновение из-под плаща вынырнула толстенная, с большим количеством перстней на пальцах рука. Ручища приблизилась к лицу Кристины, сделала какое-то неуловимое движение…

Кристина, как завороженная, смотрела на незнакомца немигающим взглядом. Он же еще раз провел рукой вдоль ее лица и словно стряхнул на землю что-то невидимое.

Как она оказалась в доме колдуна, Кристина помнила с трудом. Ей очень захотелось с ним пойти. В ту же ночь она оказалась в его постели. Ее больше ничего не удивляло и не смущало, она не задавала вопросов. Через неделю она поняла, что ей выпало высшее предназначение. Она стала ведьмой Кристой – любимой и самой молодой ученицей великого и знаменитого на всю страну черного мага Петерса.

Март, наши дни

У Кристы вновь шел прием. Она уже изрядно устала, когда в кабинет вошел последний посетитель. Это был Андрей. Молодой человек неуверенно топтался у входа и никак не решался ни пройти, ни что-то сказать.

– Присаживайтесь, дорогой Андрей. – Криста сделала царский, полный достоинства жест в сторону кресел. – Вы принесли сперму?

Андрей густо покраснел и еще больше замялся, словно школьник, которого застукали за постыдным занятием в туалете.

– Да-да, у меня получилось, – запинающимся голосом произнес Андрей.

– Давайте ее сюда.

– Сейчас. – Молодой человек стал трясущимися руками расстегивать замок дорогого кожаного портфеля. – Одну минуту, простите… Вот она. – И он протянул колдунье склянку с небольшим количеством белесоватой жидкости.

– И это все? – сморщившись от отвращения, спросила Криста. Она разглядывала баночку на свет: – Свежая?

– Конечно. – Андрей поперхнулся и кашлянул в кулак. Ему нестерпимо захотелось курить, и он уже полез в карман за сигаретами, как он поймал на себе цепкий взгляд старой знакомой – пепельницы. Жаба смотрела на него немигающими глазами и смеялась.