Кигель Советского Союза

– Мишка! – Андрей подошёл поближе. – Научи дрова колоть!

– Чего? Комсомол, ты с дуба рухнул, что ли? – усмехнулся Мишка. – Куда тебе? Ты топор-то не поднимешь.

У Андрея в классе была кличка Комсомол. Это потому, что его одним из первых в октябрята приняли. И октябрятский значок он носил, не стесняясь, даже после школы не снимал. И командиром звёздочки сам захотел стать. Ему казалось, так правильно. Почему нет? Кто же не захочет, командиром-то? Но многие почему-то не захотели. Он, удивлённый, тогда пришёл к матери, рассказал, как всё прошло. Спросил, правильно ли поступил. Мать сказала, что правильно. А потом ещё Вовка в письме написал, что гордится им, октябрёнком. И Андрей успокоился.

– А ты мне его дай и посмотрим, подниму или нет.

– Ну да. Ты себе руку отрубишь, а мне отвечать? Иди отсюда, мелюзга, не маячь.

– Мишка, завтра контрольная по математике.

– И что? – вскинулся Мишка, но по глазам было видно, что прекрасно он Андрея понял. – У меня всё равно другой вариант.

– А я тебе твой сделаю.

Андрей хорошо учился, даже отлично. И сделать два варианта ему несложно. Главное, чтобы учительница не заметила.

– Ладно, Комсомол, иди сюда. Вот так встаёшь. Руку сюда. Замах. Да подожди, куда спешишь? Вместе давай.

Первое разрубленное полено приземлилось Андрею на ногу, но он и виду не показал, что больно. Второе, уже без Мишкиной помощи, разрубить до конца не получилось – сил не хватило, топор застрял на середине, и Андрей долго пыхтел, чтобы его вытащить. Но он пробовал снова и снова. Третья чурка, четвёртая, пятая. Пусть кривые и косые, какие-то совсем тонкие, вмиг сгорят, а какие-то толстые, с трудом в печь запихнёшь. Но он тренировался, пока руки не начали отваливаться. Все Мишкины дрова переколол, а тот и счастлив. И работу за него сделали, и контрольную ему завтра напишут.

– Смотри, Комсомол, ты обещал, – сказал он, собирая чурки и забирая топор.

– Обещал – сделаю, – кивнул Андрей и пошёл домой, искать, куда мать их топор прячет.

Где лежат их брёвна он и так знал. А чтобы скучно не было и руки не так болели, он напевал услышанную по радио «Широка страна моя родная». С песней как-то всегда легче работа делалась.

***

– Мама, мама, меня взяли в хор! Запевалой!

Это уже четыре года спустя. Родная, любимая Москва. Как Андрей был счастлив вернуться! Их старый домик в Замоскворечье. Тоже коммунальный, на три семьи, но каждая семья давно была как своя. У Мартыновых отец погиб под Сталинградом. Из Воробьёвых осталась только бабушка, Софья Матвеевна, и теперь Андрей отоваривал ей карточки и дрова приносил конечно же. Наколотые. Он стал большой мастер колоть дрова. А у Кигелей вернулись все, и это тоже счастье, самое настоящее. Борька восстановился в своём геологоразведочном институте, Вовка на заводе измерительных приборов слесарем трудился. А мама шила на дому, как и раньше, до войны. Только он, Андрей, без дела болтался. Мама говорила, что его работа – ходить в школу и учиться. Но какая же это работа? Так, слова одни правильные.

– Ты же и так в хоре, – изумилась Аида Осиповна.

– Так то в школьном. А меня в хор Дворца пионеров взяли! И форму выдали новую! Смотри!

Андрей развернул свёрток. Белоснежная рубашка и новенький красный галстук. У него и рубашка есть, и галстук, но те потрёпанные, сотни раз стиранные, никакого сравнения.

– Это для выступлений, – серьёзно пояснил Андрей. – А на репетиции в своём ходить, в старом.

– Ты учиться-то когда будешь, артист? – вздохнула мать. – Нужно оно тебе, твоё пение? Уже и голос скоро ломаться начнёт.

– Сергей Сергеевич сказал, что ещё не скоро. Ещё пару годиков попою. Я запевала, мам! Целый куплет один пою!

– И не страшно тебе? Одному-то?

– А чего страшного? – искренне удивился Андрей. – Здорово же!

– Например, что слова забудешь?

– Да как их можно забыть? Там совсем простые слова. Давай я тебе спою!

И Андрей, сияющий, как медный пятак, не особо смущаясь тонких деревянных стен их домика – день же, никто не спит, да и детей маленьких в доме нет, – запел про пионерский строй весёлый, замерший по команде «смирно». А мама только головой качала. Ишь ты, Народный артист!

***

– Народный артист! Мусор не забудь вынести, пожалуйста. – Зейнаб стоит в дверях спальни и смотрит, как он одевается. – Что у тебя за галстук? С пчёлками? Серьёзно, Андрей? Где ты его вообще взял?

– Подарили, – хмыкает Андрей Иванович, сооружая виндзорский узел. – А почему бы и нет? Смотри, как с пиджаком сочетается. И весёленький. У меня сегодня никаких официальных встреч не запланировано, можно и с пчёлками. Вот завтра на заседание Думы поеду, там пчёлки уже ни к чему. И когда я забывал вынести мусор?

– Вчера и забыл. Я уже приготовила в коридоре.

– Ты сегодня дома?

– Не знаю, – улыбается. – Может быть, соберусь на дискотеку.

Они оба смеются. Андрей Иванович целует её в щёку и уходит, не забыв прихватить дипломат и мусорный пакет. На улице уже ждёт Петрович, его бессменный водитель. Пакет отправляется в багажник. Мусорные баки стоят от них через три дома, можно дойти пешком или, что логичнее, отправить домработницу. Но они так привыкли, это их ритуал с первого дня совместной жизни, случившегося почти полвека назад. С их первой, съёмной квартиры. Правда, она была с мусоропроводом, и далеко ходить молодому артисту Андрею Кигелю не приходилось.

– Хорошая сегодня погода, Андрей Иванович. Куда мы едем?

Кигель называет маршрут, устраивается на сиденье и берёт приготовленную для него газету. Ещё один ритуал. Водитель покупает свежую прессу и оставляет на сиденье. Андрей Иванович читает по дороге в город, потому что другого времени у него нет. Всегда три издания, как отображение трёх его интересов: политика, бизнес и шоу-бизнес. В его понимании одно неотделимо от другого. В советское время певец всегда был трибуном власти, даже если отрицал это. По крайней мере, певец популярный. Сейчас ты можешь петь что угодно, но если хочешь появляться в федеральном эфире, получать гонорары (и весьма недурственные) за государственные концерты, то обозначить политическую позицию тебе всё равно придётся. А бизнес… Что ж, Кигель всегда хотел зарабатывать много денег. Раньше он делал это горлом, давая по три концерта в день. Теперь появились другие возможности. Он не видел ничего плохого в том, что в Подмосковье одна за другой появлялись частные пекарни его сети, обеспечивающие людей хорошим, вкусным хлебом без химических добавок. А линия одежды от Зейнаб Кигель, что в ней предосудительного? Качественная, красивая одежда для взрослых женщин. Зейнаб сама придумывала дизайн, да и не зря же она училась на технолога текстильной промышленности. Вот, пригодились знания! А скорее пригодились её безукоризненный вкус и его уставной капитал. Но это уже мелочи жизни.

Забавно, но за наличие бизнеса журналисты его редко ругают. Ну печёт знаменитый артист хлеб, его, мол, проблемы. Чаще критикуют за политику. Член одного общественного совета, другого, депутат областной думы. Зачем это всё востребованному певцу? Андрей Иванович и сам не мог бы дать ответа на этот вопрос. Да и не посчитал бы нужным давать. Он просто так привык: думать и о себе, и о своей семье, и о своей Родине. Участие в политической и общественной жизни он искренне полагал заботой о Родине.

***

Первый раз в жизни Андрей в Большом театре. И в каком качестве! В качестве артиста. Да, солиста хора, но шутка ли сказать, в ложе будет сидеть сам товарищ Сталин!

– Имейте в виду, – строго внушает Сергей Сергеевич, – на товарища Сталина глазеть нельзя! Смотрите в зрительный зал.

– А он не в зрительном зале сидеть будет? – удивляется Андрей.

– Нет, – рявкает Сергей Сергеевич.

– А где?

– Кигель, ты меньше болтай, связки береги! Где надо, там и будет. Ваше дело выйти, спеть песню и уйти за кулисы. После выступления все пойдём в буфет, там для вас накроют отдельный стол с пирожными и лимонадом.

Пирожные Андрей ел до этого момента всего один раз. Лимонад даже не пробовал. И всё равно ему интереснее увидеть товарища Сталина. Настоящего! Живого! С усами! А если он от волнения слова забудет? Ладно, если кто другой испугается, в хоре не страшно, никто не поймёт. Но если запевала собьётся, беда!

Последний прогон в пустом зале, во время которого Андрей старается изо всех сил своего уже начинающего ломаться голоса. Только бы не дать петуха, только бы голос слушался. Но не погонит же его Сергей Сергеевич из хора накануне такого ответственного выступления! Как жаль, что скоро всё равно придётся уходить. Почему природа так несправедлива и мальчикам приходится замолкать на несколько лет? И никто не знает, будет ли вновь обретённый голос таким же приятным и звучным, как звонкий мальчишеский дискант? Андрею очень не хочется уходить со сцены. Особенно теперь, когда он стоял на подмостках Большого театра! Видел ослепительную позолоту балконов и революционно-красный бархат кресел. А занавес! Огромный, величавый, в серпах и колосьях, выплывающий из волшебного закулисья. Правда, закулисье как раз Андрея разочаровало. Какое-то оно оказалось совсем не волшебное, а серое, тесное и захламлённое. Но тем ярче ощущался контраст, когда из него ты шагал на освещённую сцену и запевал про пионерский строй весёлый. Изо всех сил стараясь не смотреть в царскую ложу. Конечно же он понял, где сидит товарищ Сталин. Уже на концерте понял. Перед самым выступлением к ним подошёл суровый дядька с непроницаемым лицом и объяснил, куда именно смотреть нельзя ни в коем случае. Именно туда невольно устремились глаза Андрея, стоило ему встать посреди сцены. Но ничего не случилось! Товарищ Сталин улыбался, смотрел как-то даже ласково. Или Андрею так показалось? Расстояние всё-таки приличное. И текст Андрей не забыл, и голос не сорвался. И пирожные в буфете были необыкновенно вкусные. Андрей съел половинку, а вторую половинку отнёс домой. Маме.

***

Офис у Кигеля просторный, целых четыре комнаты. Одна для секретаря, остальные в его личном распоряжении: мини-студия с электрическим фортепиано, если нужно быстро разучить песню или просто распеться, непосредственно кабинет, где он работает с бумагами или принимает гостей, и ещё одна комната, куда особо дорогие гости плавно перетекают в процессе беседы. Там уже мягкие кресла, столик, кофемашина и мини-бар. Содержать такое помещение, да ещё и в историческом здании в самом центре Москвы – удовольствие не из дешёвых. Но и Кигель человек не бедный. Да и без офиса никак. Даже будь он просто артистом, пришлось бы бесконечно таскать в дом журналистов, организаторов гастролей и прочий полезный люд домой. А он ещё и не просто артист.

– «Я депутат советской… улицы», – насвистывает Андрей Иванович, кивая помощнице Марине и проходя в кабинет.