Опус Серого Волка

– Сережка… Я другого мнения – твое состояние произошло от техногенности нашего города.

– Ма – а – ам!

– Это засорение нашего воздуха. У каждого теперь в семье по машине, плюс еще машина для работы нужна. И сынок подрастает. Нужно к восемнадцатилетию что-то придумать, ведь как он без машины будет? Разъедание озонных слоев…

– Озонных? Может, озоновых? – ее, однако, было не сбить.

– С каждым годом количество космических запусков все возрастает, и из-за этого космическая радиация просачивается к нам! Все это повлияло прямым образом на твой иммунитет и влияет до сих пор, поэтому лучше воздержаться от лишних выходов на улицу. Тебе пойдет на пользу деревенский свежий воздух. Может на зимние каникулы поедем к бабушке Дее?

– Мам, ты хоть себя слышишь? Какая космическая радиация, какая бабушка Дея? Она же нас ненавидит и эта ненависть взаимна.

– Да, но мы ведь семья, неужели хоть в праздники не сможем сплотиться?

– Навряд ли. Ты помнишь, что она о нас думает в общем и о моем состоянии в отдельности, – последовала какая-то грустная неловкая пауза и уже я продолжил разговор:

– Я иду сегодня во двор помогать Коле Бобенко.

– Как?! К тому ремесленнику? У него же люди пашут как на галерах, с трех часов и до десяти. Посмотрела я, как они этот снег тягают. Это очень тяжело физически! С непривычки ты себе спину сорвешь!

– Поначалу я не буду сильно напрягаться.

– Да?! А что тогда о тебе подумают другие мальчишки? Неужели хочешь, как с Комариным? Я уже молчу, что ты будешь на морозе семь часов к ряду.

– Буду работать – не замерзну, стоически не замечал ее нападки, исходящие из защиты.

– Ты будешь работать, вспотеешь, тебя обдует, ты замерзнешь, будешь работать больше, чтобы не замерзнуть, тебя снова обдует и так до воспаления легких! – было явно и понятно, что мамзель никак не переубедить, если даже я составлю неплохой контраргумент, в ее кармане была еще тысяча и одна причина, почему мне нельзя на улицу.

– Мам. Я ведь все равно пойду. На улице мне действительно лучше, свободней дышится. Нельзя же всю жизнь в четырех стенах провести, как отец, – видно было, что последняя пара слов ее тронула. Быстро сгруппировавшись, я нанес последний сокрушительный удар: – Не будет, как в прошлые разы с таблетками, когда я думал, что себе помогаю, или со школой, потому что обещаю тебе, что не дам их довести себя до такого состояния, – театральная пауза, при которой я задержал дыхание перед финальным вердиктом.

– Ладно… Только ты мне пообещал. Не задерживайся там допоздна и не забывай про учебу, – победа… После трапезы выглянул в окно и увидел, как уже все собираются. Собравшись и сам, я сбежал вниз по лестнице. Вспомнились слова Коли о какой-то вещи, которую он должен мне отдать за мою решимость. Все это время не придавал этому значения. Возможно я его не так понял? Он одарит меня и отпустит несчастного, зато с подарком.

Выбежав во двор, застал всех вокруг при собрании. Все были явно на своих местах. Не любил я этих скопищ, чтоб со всеми познакомится. Всегда это чувствовалось из-под палки и натянуто. Тем не менее все собрались. Вся команда состояла из всего лишь шести человек. На удивление все разношерстные, что я не мог увидеть вечером в прошлый раз. Там были старшеклассники, какой-то бородатый мужик, одна баба и загадочная фигура, вся закутанная в шарфы и теплую одежду. Издалека мне показалось, что фигурка замотана в ковер. Дальше шла баба. Причем именно, что баба, а не женщина. Такая может коня на скаку остановить. Если вам не показалась компания странной, то там были еще и две хаски, видимо, этой бой-бабы. Коля начал свою речь:

– У нас новый член команды – Сергей Волкий. Он поставлен на позицию скарпеллини, но метит на верх, к нам, скульптурам, – бородатый мужик усмехнулся из толпы. Тот самый! Бобенко это заметил и только укоризненно посмотрел. – Сереж, ты будешь работать с этими двумя славными чудаками на букву «М», – бородач отреагировал отрицательно. – Чтобы не забивать тебе голову столькими именами, думаю, ты сам со всеми познакомишься в процессе.

Все! Дама и господа, за работу! Благо у нас ее предостаточно! – когда все разошлись, видимо почувствовав нужный момент, Коля достал из снега пластиковую широкую лопату и вручил ее мне. – Это тебя выделит из всех остальных Сергеев из альтернативных вселенных.

– Спасибо! – безуспешно я пытался спрятать свой энтузиазм.

– Она только твоя. Не давай другим ее. У на с этим строго. Особенно у Энерго с Пахомом, со своим инструментом они связаны чуть ли не брачными узами, – он улыбался рассказывая это. Мне, однако было не до шуток почему-то. Стоял в каком-то ступоре. Увидев это, Коля хлопнул меня по плечу и прибавил: – Да ты не напрягайся, сам во все это втянешься. Если уж будут какие-то проблемы, то приходи ко мне – мы обсудим. Ваша основная задача будет заключаться в том, чтоб откинуть снег, который мы будем срезать лопатами. Снег потом будет использоваться для заборчика. Ладно, не буду тебе портить первое впечатление, ступай к ним и поработай на славу!

Почувствовав себя каким-то дошкольником, входящим на первое знакомство класса, направился к ним со своей лопатой. Эта переходная встреча, которая делает из дошкольника полноценного ученика начальных классов, у меня тоже не задалась. Хотя кто-то удивлен?

|Интерлюдия первая

Был я тогда все еще тем же болезненным хмырем, и перед матерью встал выбор: отдавать меня в обычную школу или встать на домашнее обучение. Так же меня можно было отдать в специальный интернат. Последний вариант был сразу исключен для мамы, а насчет двух остальных она долго колебалась. С одной стороны, она хотела максимально защитить меня, с другой – понимала, насколько важна социализация для подрастающего падавана, и не хотела участи отца, который теперь вечно один. Помню, войдя в спортзал начальных классов, я увидел бесконечное количество других детей и некоторых учителей. Тогда еще я, естественно, не представлял, что эта комната, которая олицетворяла клаустрофобию, являет из себя наш спортзал. Так как уже давненько не выходил во двор, такой шум и гам произвел на меня эффект, от которого я в момент развернулся и пытался сбежать из этого дурдома. Видимо предугадав мою реакцию, мама закрыла резко дверь, хоть я и пытался протолкнуться. Сейчас понятно, что это было необходимое зло в ее глазах. Тогда, однако, я чувствовал абсолютное предательство и раздавленность. Мать для меня стала врагом номер один. И я с полной уверенностью решил, что переживу этот шабаш и не буду с ней разговаривать во весь оставшийся день! Меня встретила, как я потом узнал, наш основной учитель – Селезнева Оксана Анатольевна.

Хоть в первый раз услышав эту фамилию, когда она представилась при встрече со мной, не придал значение, но ее фамилия невероятно подходит ей, если только убрать первую «е». Постоянно во время уроков она, отходя от темы и рассказывая грустную историю, она плакала навзрыд. Иногда доходило до того, что весь рассказ прекращался на самом интересном из-за слез. Плакала она, естественно, не из-за слезливых историй, а из-за нашего поведения, ее ситуации в семье, даже плохой погоды. Мол, устала от этого снежного плена, этой вечной мерзлоты, никакого просвета, пять лет без отпуска и так далее, и так далее. Оксана Анатольевна не поспособствовала нашему благополучному воспитанию.

Мы представляли собой худший класс за последние десять лет. По крайней мере, нам так говорили, однако стоит заметить, что это был тот редкий случай, когда большинство учеников и родителей могли согласиться с таким оценочным суждением. Все удивлялись, как могли эту молодую, тончайшую, как нить женщину во всех отношениях отдать в наш класс. Но видимо недостаток кадров и не до этого доведет. Мне же все-таки иногда доставляла такая театральная подача историй, казалось, что-то живое еще есть во всех этих учителях. Наш класс просто не мог усмотреть в ней достаточно строго учителя и лидера. Класс ходил вверх тормашками, и Оксана Анатольевна плакала, так как совести у нас не было. Сие действо продолжалось из раза в раз. В редких случаях, правда, она убегала к учителю по музыке Кулагиной Элле Васильевной. Женщине утвердительной со всех сторон, куда не посмотри. Телом она утверждала себя, сразу входя к нам в класс после визита к ней Оксаны Анатольевны. Потом она утверждала своим басистым голосом свой характер и отношение к нам. Даже фамилией она своей утверждала, что от нее можно получить одно – кулак. И это далеко не пустые слова, к сожалению… Поэтому тут же, при виде настоящего учителя, все замирали и выслушивали бесконечную тираду, о том какие мы моральные уроды без сердца, такие и сякие… В принципе, мог бы с ней даже согласится, если бы не отсутствие самосознания.

Оксана Анатольевна провела с нами пару бессмысленных игр, чтоб мы запомнили имена друг друга и подружились. Забегая вперед, скажу, что все это выветривается по выходу из этого душного помещения. Последней нашей задачей был рисунок школы. Зачем нас заставляют рисовать то, что мы видели пару раз я не задумывался. Возможно, проверяют, у кого присутствует фотографическая память. Изображал я школу довольно неплохо, на мой взгляд, но не успев закончить, один парень отобрал у меня простой карандаш и подкинул мне, видимо свой. Сломанный. Изгрызенный. Коричневый! Такая наглость привела меня в ступор. Попросив вернуть мое по праву, он естественно мне отказал. Аргументировав это тем, что он уже видел, как я рисую и посчитал, что он принесет больше пользы этим карандашом. Видя этот короткий диалог, я заглянул в его работу и увидел то, что он уже успел обвести те короткие линии, которые он умудрился набросать коричневым, и даже имел наглость подписать свою работу – Комарин В. Не знаю, что он делал все это время, но он только начинал, пока все уже заканчивали. Чувствуя бессилие, обратился к нашему будущему учителю и рассказал всю историю. Она сказала на это, что не стоить ругаться из-за каких-то карандашей и вручила мне еще карандаш. Он был еще хуже… Желтый. Причем не такой насыщенный, яркий, а тусклый, еле видный на белой бумаге. Желтый! Посмотрев на арсенал ее стола, я понял, что бы я не выбрал – исход будет один. Вернувшись к моему почти законченному рисунку, мне осталось дорисовать окна и крышу. Понадеялся, что не так уж все будет плохо. Но начав рисовать крышу по ней закапал дождь, причем самый настоящий, не нарисованный. Это я плакал над своей работой. Смотря на все это сегодня нашел – я конечно над чем убиваться, но дело было даже не в рисунке, а в том что он забрал мою вещь, потому что думал он лучше меня и мне не смогли в этом помочь. И вот уже сидел, плача, дорисовывал свою золотую школу и остальные дети кружились в хороводе. Оксана Анатольевна отлучилась от общего круга проверить мой прогресс. Она сказала какие-то слова комфорта и обняла меня сзади. Сама заплакала слегка. Тогда я почувствовал что-то особенное, но не понял что.

Сегодня стало понятно – это чувство соединения и единства двух людей, которые не подходят этой системе. Во все годы начальной школы так не разу и не сделал для нее того же, а зря.

Конец первой интерлюдии|

Эта предыстория была необходима для дальнейших событий. Подойдя, понял процесс работы и принялся делать то же самое. Они откидывали снег, падавший от верхних работ. Сверху были Удов, Бобенко и та дама с собачками, собачек наверху не было… Коля надел белые беспроводные наушники. Бросив невнимательный взгляд, можно было подумать, что это снег застрял у него в ушной раковине после брошенного снежка. Своим маленьким инструментом высекал линии и указывал другим, где это делать. Вообще он очень ревностно относился к тому, как и кто делает линии. Все должно было быть четко по замыслу, никаких девиаций и своевольства по отношению к его работе. Конечно, они не работали только маленькими лопатками. Это они, как понял в последствии, делают набросок из линий. Уж не знаю, как точно он называется, только похож на лопатку. Коля прикладывал к снегу вышеописанный инструмент и прямо голой рукой стукал по лопатке, как молотком, так он впивался в снег отсекая лишнее. Как раз это лишнее мы и откидывали. Только пока не понятно зачем. Работал вместе с бородатым мужиком. И каким-то парнем, видно, что не заточенным под эту работу. Из-за его присутствия я стеснялся поздороваться с мужиком и напомнить ему о нашей прежней встрече. И от него шел какой-то странный звук, когда он орудовал лопатой. Бородатый мужик покосился на меня своими черными как смола глазами и завязал разговор:

– Даже не поздороваешься? – буркнул он своими губами губошлепа, которые скрывались под бородой. Ее нельзя было назвать густой и красивой – украшением мужчины, и нельзя было обозвать той страшной попыткой некоторых подростков отрастить хоть что-то ввиду новых проявлений их организма. Эта борода была где-то посередине этих двух понятий, и большой плюс ей придавал черный цвет. Того же цвета были, естественно, его волосы, которые показывались бы из-под шапки ушанки поношенного вида с распущенными ушами и ярко горевшей красной звездой, прежде. Перед походом в цирюльню. Не хватало только валенок этому мужичку, но у него были обычные сапоги. И одет вообще он был обычно, за исключением шапки, конечно. Такое просто не носят. Нельзя было понять года этой шапки. Приходились на его отца, когда он ее носил на лесоповале и отдал ему после или на лесоповале ее вручили лично. Непонятно. Возраст просто не определялся по его виду. А вид он имел…

– Здорово! – с каким-то глупым и вызывающим тоном поздоровался я. Надеялся, что это не расценят как насмешку или вызов. Как дальше понял – зря.

– Здоровей ведали! – тут же ответил последний из нашей тройки. Из себя он представлял эктоморфического телосложения парня с круглыми очками в тонкой, как он сам, оправе. Посмотрев на него, нельзя было и поверить, что он будет заниматься здесь такой работой. Все его черты лица были так же вытянуты и растянуты. В особенности нос. Нос был как черта, разделявшее лицо на пополам. Очки еле держались на нем, бултыхаясь взад-вперед. От них все равно не было никакой пользы – запотевшие стекла ничего не показывали. Легкость требовалась и в его одежде. Невесомая куртка из коллекции Сочи две тысячи четырнадцатого. Почему-то именно этот оригинальный узор запомнился мне и поэтому смог определить куртку при описании. Штаны тоже были обычными спортивками, как мне кажется, даже без подштанников. На ногах зимние короткие ботинки, являющемся чуть ли не кроссовками. Хоть носки не по голень.

Так любят носить самые настоящие самоубийцы. Уж не знаю, как в других регионах, но у нас ходить с коротким носком и в летних кроссовках даже осенью – смерти подобно.

Человек в очках передо мной жив, только потому что работает активно физически.

Если же вы просто захотите дойти до остановки в таком виде, то ваши ноги примерзнут к наледи, ваше тело отсоединится от ног, как ракета отсоединяется от ступеней своих, и вы рухните застывшем телом на землю, разбиваясь на мелкие кусочки.

Зациклившись на этих мыслях и будучи отвлечен курткой, штанами и ботинками, я упустил, наверное, главную деталь – у него не было шапки. Точней, была. Была, только не в привычном понимании слова. Он и был сам себе шапкой. Его длинные, патлатые, сивые волосы отлично походили на головной убор, чем на прическу. Объем и длинна, видимо, довольно хорошо закрывали его от холода и убийственных ветров. Мужик в шапке ушанке тем временем продолжил:

– Вы только посмотрите. Глав. Скульптор выдал новичку новенькое оружие. Дай-ка глянуть.

– Не, ребят. Так не пойдет, насчет вас меня уже предупредили.

– О! Вот те на! Что же о нас рассказали? Мы отнимаем инструмент у других рабочих? Какая нам выгода? Ведь ты пришел нам в помощь.

– Так-то оно так. Вы все равно можете отнять мою новую лопату и скинуть мне свою старую, уж знаю, как это работает.

– Да ну! Если о нас и рассказывали, то должны были обязательно рассказать, как мы относимся к своему инструменту, – бородач был прав, хоть и очень не хотелось давать хоть на секунду этому типу лопату, но он ведь все равно ее отнимет по итогу… Вот я вручил ему лопату со скрипом души, и он начал ее осматривать. Надеясь, что лед между нами сломан, я начал спрашивать:

– Так как вас мужики зовут?

– Лопата нового поколения. Облегченная, с улучшенной конструкцией. С одной стороны – железная заточенная плашка, чтобы лучше впиваться в подмерзший снег. С другой – ручка для большего рычага. Больший рычаг – больше снега, – бездомный проигнорировал меня, прорекламировав эту лопату своему другу.

– Мне тебя так и называть – «лопата нового поколения»?

– Называй меня как хочешь. Ты все равно здесь ненадолго, так что мне похер, как ты меня будешь называть, а тебе должно быть похер, как я тебя буду называть, куколка.

– На Пьеро похож из Буратино, – отозвался очкастый.

– А ведь действительно! Вылитый! – следующие слова он проорал, видимо, чтоб его услышали наверху: – Надеюсь, он нашу Мальвину не уведёт с ее пуделями! – Спустя какое-то время в него полетел кусок снега внушительных размеров. Из-за размеров летел кусок достаточно быстро. Принимая все факты во внимание, мужичок умудрился разбить глыбу в снежинки. Моей лопатой! Потом, осмотрев инструмент, он достал свои ключи и нацарапал там что-то. Не выдержав, подошел к нему вплотную и потребовал свою лопату назад.

– Твою лопату? И что же делает эту лопату твоей?

– Ты сам видел, как я с ней работал.