Зорич

Сняв с плеч бешмет, положил на дерево.

– Благодарю Вас, Евгений Иванович! – застенчиво проговорила девушка.

Помолчали, прислушиваясь.

– Знаете, Аннушка, – задумчиво проговорил есаул, – когда я вернулся в родные края из Петербурга, где я жил с детских лет у своего дяди, брата матушки, и когда я соприкоснулся с казачьим бытом, для меня всё было ново, необыкновенно, необычно после лощёного Петербурга. Временами просто диковато. Прошло немного времени, и во мне заговорила кровь моих предков, я осознал, что всё это моё, мои корни. Казаки внешне суровые люди, а узнаешь их – и удивляешься, какие они добрые, простые и чуткие. Не знают, что такое ложь, интрига, лицемерие. Меня не сразу признали своим, хотя я был сыном атамана, а может быть, и поэтому. Но после похода в Персию, когда мы кровью повязались, я стал своим и очень горжусь этим.

Есаул замолк. Между тем наступил вечер. Потух горизонт. Яркие краски дня поменялись на краю неба на унылые лиловые и грязно-голубые. Долго держалось светлое пятно на краю неба, но и оно погасло. Всё вокруг потеряло свет, стало однообразно-серым. Затихли птичьи голоса. Отчётливее стало слышно сонное журчание воды и потрескивание костра. Где-то далеко в лесу послышалось уханье филина. Какая-то ночная птица прошелестела крыльями почти над казачьими головами и исчезла в темноте. В неясном свете гаснувших костров замелькали силуэты людей – казаки укладывались на ночлег. Есаул встал, подкинул в дымящий, затухающий костёр сухие сучья, пламя тут же подхватило их, взметнулось вверх, полетели искры. Евгений Иванович отступил на шаг и засмеялся.

– Вспомнилось, – сказал он, – как на пикнике в Царском Селе ещё ребёнком я, поступив так же, едва не сжёг свои штанишки.

– Евгений Иванович, – проговорила Аннушка, – правда, что вы были в охране государя?

Есаул в молчании сделал несколько шагов и остановился перед девушкой.

– Правда, Аннушка. Всем интересно знать, как, почему я из Петербурга попал на окраину империи. Я был молод, горяч, даже спесив, всё это послужило причиной. Злые языки связали моё имя с именем молодой жены старого сенатора, близкого к императорскому двору. В оскорбившей меня форме он потребовал оправдаться, но я был неразумно горд и ответил пощёчиной. Был большой скандал. Мне грозили тяжкие последствия. Но вмешалась государыня, и я был сослан на Кавказ в действующую армию. Остальное, если вам интересно, Аннушка, я расскажу как-нибудь потом. А сейчас, голубушка, пора спать. Завтра, вероятно, будет трудная дорога, начинаются горы.

Дорога следующего дня, вопреки ожиданиям, оказалась не такой уж и трудной. Пришлось преодолеть несколько не очень крутых, скорее затяжных подъёмов и спусков и одно довольно глубокое ущелье с бурной речкой. Но всё обошлось без сложностей. Аннушке подобрали кроткую кобылу из обозных, подтянули стремена и усадили в седло учиться мастерству наездников. Ко всеобщему одобрению казаков, девушка, заметно было, слегка робела, потом попросила плеть и стала поторапливать ею свою покорную лошадь, чтобы не отставать от остальных. Казаки переглядывались меж собой, добродушно посмеивались в усы, но молча, боясь задеть самолюбие есаула. Всю дорогу над колонной кружили орлы. Поднимались спиралью, становились едва видимой точкой и, раскинув крылья, парили над степью, выслеживая добычу. Спугнули пару волков. Они уходили сначала поспешными скачками, выставив хвосты, а отбежав дальше, не торопясь, изредка оглядывались. По сторонам дороги сидели, посвистывая, какие-то зверьки. Стоило подъехать ближе – они молниеносно ныряли в норы. День был тёплый, нежаркий. Временами налетит лёгкий ветерок, взволнует ковыль, обдаст прохладою лица казаков и исчезнет, будто его и не было.

Казаки, покачиваясь в сёдлах, повесив головы, дремали. А Аннушка и есаул ехали впереди колонны, чуть поодаль. Аннушка, попав впервые из города в дикую степь, не скрывала своего восторга. Всё было ей в диковину: и множество галдящих порхающих птиц, бабочек, стрекоз, и стрекотание кузнечиков. Всё удивляло и радовало её.

– Что это за птица, с хохолком на голове? – тормошила она есаула.

– Это удод, Аннушка, – степенно разъяснял он.

Но встал в тупик, увидев довольно крупную синюю птицу.

– Вот уж тут я не могу Вам помочь, уважаемая Анна Ивановна!

И оба расхохотались. Так и ехали, разнообразя дорогу задушевными разговорами. Есаул узнал, что Аннушка из семьи педагогов. Отец преподавал историю в университете, а матушка учила игре на фортепиано в музыкальном училище недалеко от их дома. У Аннушки сестра младше её и брат много старше, служит в каком-то секретном ведомстве в столице. С каждым часом Евгений Иванович находил Аннушку всё более привлекательной. И её прямой открытый взгляд, манера говорить, лишённая какого-либо кокетства или желания понравиться, убеждали его в том, что перед ним не лишённая милых женских слабостей, цельная, волевая натура. Между тем где-то после полудня вдали показались горы, а через пару часов отряд оказался перед пологим спуском в котловину глубиной в несколько сот саженей. Внизу было видно множество домов и каких-то строений. Вокруг густые леса, ими заросли горы, а горы громоздились одна над другой и заслоняли собой полнеба. Отряд был замечен в посёлке. Не успели казаки достичь первых домов, как навстречу им появилась группа людей. Подъехав ближе, Евгений Иванович спешился, помог сойти с лошади Аннушке и доложил о себе управляющему рудника Петру Сидоровичу Нежину. Это был высокий седовласый мужчина. За ним представился командир расквартированного здесь небольшого отряда и несколько нижних чинов. Обменявшись рукопожатием с есаулом, управляющий поспешил к Аннушке. Схватил двумя руками маленькую ручку смутившейся Анны Ивановны и с жаром облобызал её, а та быстро выхватила руку и спрятала её за спину, отвернув голову в сторону, не дав закончить приветственную оду на словах: «…когда такая красота скрасит наше скучное существование…» Тут, сообразив, что что-то не то, управляющий, который был явно навеселе, закончил буднично: «Очень рады, очень рады!» – и вовремя, так как глаза Евгения Ивановича уже метали молнии. На том официальная часть встречи была закончена. Фрол Иванович, получив указания есаула, в сопровождении унтер-офицера повёл казаков в казармы.

А есаул и Анна раскланялись с управляющим, пригласившим их отужинать в узком семейном кругу, и поблагодарили его очень вежливо, и молодой чиновник повёл их дальше по деревянному тротуару вглубь посёлка. Евгению Ивановичу и Аннушке предоставили по комнате в ряду нескольких в длинном коридоре небольшого дома, вероятно, постоялого двора. К назначенному часу за ними явилась молодая женщина. Аннушка надела простенькое платье, которое очень шло ей, украсила его затейливой брошью. Поправила причёску и была настолько привлекательной, что обычно сдержанный Евгений Иванович не мог сдержать довольной улыбки.

Управляющий с супругой Софьей Андреевной ждали их на пороге дома, очень большого. Управляющий двумя пальцами поднёс руку Аннушки к лицу и слегка коснулся губами, пожал руку Евгению Ивановичу, пригласил к столу. Гостиная – большая квадратная комната, в центре её большой круглый стол. Подоконник окна напротив входной двери был полностью заставлен цветочными горшками. В правом от входа углу несколько больших кадок с диковинными растениями до потолка. В левом – большой диван, два кресла и небольшой ломберный столик. У Евгения Ивановича что-то шевельнулось в памяти, пробудив далёкое, из детства, воспоминание – каникулы на Дону в доме прадеда. Всё то же, обилие тех же цветов, даже запахи те же. Боже мой, как давно это было! Хозяин подвёл за руку Аннушку к столу, усадил её, сделал знак рукой есаулу, мол, усаживайся, уселся сам, широко развёл руки, шлёпнул ладонями, хитро подмигнул и, указав пальцем в центр стола, патетически произнёс:

– А это всё заслуга моей обожаемой жёнушки!

Есаул не сдержал улыбки. Ещё бы, в центре стола стояло с десяток штофов, бутылей и бутылочек.

– А ознаменуем мы наше знакомство, – продолжил хозяин, – нашу встречу вот этой чудесной наливочкой!

И осторожно подтянул к себе бутыль из чёрного стекла с фигурной серебряной пробкой.

– Здесь столько трав, столько ягод, каких-то корешков, цветов и соцветий, сам чёрт ногу сломит. Все эти рецепты – большой секрет Софьи Андреевны. За наше знакомство, господа!

Напиток был действительно великолепен, с резким приятным запахом. Крепость не ощущалась, а вот ноги, почувствовал Евгений Иванович, слегка отяжелели. Анна чуть пригубила, и, не жеманясь, выпила рюмку до дна, и посмотрела на Евгения Ивановича, тот улыбнулся в ответ. Анна покраснела и уткнулась в тарелку. Хозяин оказался убеждённым монархистом, и следующий тост из штофа зелёного стекла, он предложил выпить стоя за императорскую чету. Пришлось подняться и поддержать тост, а когда сели и завязалась оживлённая беседа, Пётр Сидорович наполнил рюмку и, уже сидя, не приглашая Евгения Ивановича в компанию, выпил и её. И потекла беседа неспешная. Нежин получил знания по горному делу в столице. Нашлось у них с Евгением Ивановичем несколько общих знакомых. Стол был богатым, без изысков, но сытным и вкусным. Аппетит у всех был завидный. Иногда Пётр Сидорович предлагал дамам и дорогому гостю, с тостом и без тостов, наполнить бокалы, иногда забывал делать это и напивался молча. Софья Андреевна оказалась женщиной словоохотливой, и Аннушке не пришлось скучать с такой соседкой. Нечасто, подумала Анна, сюда заезжают новые люди, отсюда и отношение такое радушное. А завершением ужина явилось желание хозяина порадовать гостей прослушиванием пластинок с песнями испанских цыган. Уверенно встав, Пётр Сидорович, держась за спинку стула, сделал пару шагов, его качнуло и понесло куда-то в сторону. Спас диван, он плюхнулся на него, сдвинул брови и попытался что-то сказать. Не получилось. Пётр Сидорович откинул голову назад, пожевал губами и захрапел не очень назойливо.

– Вы уж простите его, ради бога! – сказала радушная хозяйка. – Есть у него такая слабость.

Женщины обнялись, пожелали друг другу покойной ночи. Софья Андреевна чмокнула по-матерински и Евгения Ивановича в щёку, и гости побрели к дому. Есаул рассмеялся очень громко и весело и сказал:

– Он хорош, Пётр Сидорович, просто великолепен!

Идя по коридору к комнатам, есаул заметил напряжённость и беспокойство в движении и на лице Аннушки. Причина была очевидной.

– Не бойтесь меня, Аннушка, я не кусаюсь и не причиню вам зла!

На следующий день начальник гарнизона Рыгин Иван Павлович обстоятельно и скрупулёзно разъяснил есаулу обязанности и зону ответственности по охране рудника. На огромном столе стоял рельефный макет всего участка, но с множеством белых пятен.

– Там мы вообще не были, – сказал полковник местным промысловикам. – Туда добраться непросто, особенно в район Крутой высотою в полторы версты.

Периметр ответственности был, по прикидкам есаула, в несколько сотен вёрст. В центре его и была Крутая.

Прямо напротив той дороги, которой добирались сюда казаки. Где-то там скрывалась крупная организованная банда, нападавшая на рудник и прииски. Именно этот район, размышлял есаул, надо хорошо изучить и попытаться добраться туда. Если подняться к вершине Крутой, запоминал он, вот до этой седловины, то оттуда можно держать под контролем три четверти горизонта. С одной стороны подошва горы сползает к реке крутым обрывом. С противоположной – уступы с заросшими кустарником лощинами, которые внизу смыкаются с кедровым лесом, далее Крутая продолжается грядой каменистых вершин, которые чем дальше, тем шире, веером расходятся по сторонам в сплошные таёжные буреломы.

– Должен вам сказать, лучше это услышать от меня, – прервал размышления есаула, подойдя и взяв его за локоть, полковник. – Ходят слухи, будто охотники видели в лесах какие-то летающие машины.

Евгений Иванович поперхнулся, закашлялся.

– Я не склонен верить в эти байки, но как знать, как знать… – полковник покачал головой и отошёл в сторону. – Мало того, – добавил он, повернув голову, – промысловики видели в лесах каких-то монстров, а они, должен вам сказать, люди серьёзные. Словом, есаул, скучать Вам не придётся! Советую Вам быть в постоянном контакте с руководителем секретного отделения Сошиным. Он здесь давно и знает больше, чем все остальные вместе взятые.

Поблагодарив полковника за информацию, Евгений Иванович вышел в полутёмный коридор, раздумывая, какие задачи надо, не откладывая, решить сегодня. Его внимание привлекла полоса света из приоткрытой двери и приглушённый разговор оттуда. Подойдя ближе, он разглядел промелькнувшее бородатое лицо и глаза, на долю секунды встретившиеся с его зрачками. Есаул отвёл глаза и прошёл мимо. Выйдя во двор, он остановился: «Это лицо… похоже, я его где-то видел. Ведь точно видел…»

* * *

Распахнув дверь, на широком крыльце в две ступени появился Иван Заглобин. Высокий плечистый щеголеватый казак лет за двадцать. На лице его был ясно виден его дерзкий, буйный, неудержимый характер. Взгляд тёмных глаз навыкате под высокими бровями – быстрый, пристальный, как взгляд степного хищника. На узком кожаном ремне с серебряными украшениями шашка – гурда, в ножнах, обшитых зелёным сафьяном, с накладками из серебра с чернью – добыча в одной из вылазок за Терек. Почти не касаясь ступенек, Иван слетел на землю и широко зашагал к коновязи. За ним, не торопясь, вразвалку седоусый Фрол Иванович, его дядя. Ширококостный, угловатый. В нём чувствовалась большая физическая мощь. На лице – безмятежное спокойствие, граничащее с леностью. Давний шрам, разрубив щеку и ухо пополам, заметен светлой полосой сквозь небритую щетину. Иван, вынув из кармана плисовых шаровар кусочек сахара, на ладони протянул вороному, в белых чулках, молодому жеребцу. Отвязал поводья, закинул их за голову коня. Подтянул подпругу, положил руки на луку седла на секунду, как бы раздумывая, и одним прыжком оказался в седле. Жеребец осел на задние ноги. Дядя Фрол захохотал, любуясь племянником. Иван носками сапог из хорошей кожи с начищенными до блеска голенищами поймал широкие, турецкой работы стремена и вдел их, сдвинул тонкорунную папаху назад и набок, подбоченился и тронул коня с места. За ним, не спеша, на крупной ярко-рыжей кобыле – Фрол Иванович. Маршрут был известен: две версты по дороге, поворот направо, и тропой вверх в горы. До обеда туда, потом обратно.

Казаков было слишком мало, чтобы охватить весь периметр, и есаул принял решение: охранение до зимы вести радиальными маршрутами, не привлекая внимания. Иван насвистывал что-то, потом замолк. Двигались в полной тишине. Лишь лошади иногда фыркали да изредка стучали копытами, задевая иногда торчащие кое-где корни деревьев. Тропа узкой лентой извивалась меж высоких деревьев. Внизу сплошь ели, чем выше, тем больше кряжистых сосен и кедров. Временами выезжали на поляны, сплошь заросшие цветами и кустарником. День был солнечным, жарким. В чаще воздух был душным, спёртым. На полянах лёгкий ветерок, пахнущий сосновой смолой и цветами, приносил разомлевшим казакам некоторое облегчение. На одной из полян, сплошь заросшей малинником, решили сделать привал, пообедать и повернуть назад. Так и сделали: расседлали лошадей, плотно поели и, подложив сёдла под голову, задремали. Первым проснулся Иван:

– Дядя Фрол, вставай, а то не успеем до вечера!

Беспокойный Иван уже скрылся на вороном в чаще леса, а Фрол Иванович, придержав коня, не торопясь отправлял ладонью в щербатый рот пригоршни ягод, когда тишину леса разорвал вдруг лошадиный визг, храп, болезненный вскрик с матерком Ивана и глухой рык зверя. Подскакавшему Фролу, видавшему всякое, представилась страшная картина. Спину Ивана оседлал какой-то крупный жёлто-серый зверь, вцепившийся клыками в левое плечо племянника. Вороной кружился на месте, дико визжал, вскидывал задние ноги, пытаясь избавиться от напасти. Иван не потерял самообладания: пытавшемуся свалить его со спины коня зверю он правой рукой ножом наносил удары. Подскочивший Фрол, выбрав момент, ткнул клинком зверя под лопатку, чем и решил дело. Хищник с глухим стуком рухнул на землю и забился в конвульсиях. Фрол занёс шашку для удара, но услышал слабый голос Ивана:

– Не надо, не порти, я из неё чепрак сделаю.

Несмотря на трагизм сцены, Фрол облегчённо рассмеялся:

– Ну ты и чертяка, племянничек!

Зверь затихал, дёргая толстыми лапами и оскалив клыкастую пасть. Иван сполз осторожно с коня и, прикрывая рану ладонью, подошёл к зверю.

– Дядя, это же рысь! Но смотри, какая здоровенная!

Фрол, держа за повод дрожащего вороного, подошёл ближе:

– Да, Ваня, если бы ты не удержал повод, он бы тебя понёс, худо бы дело кончилось! Ты посмотри, как он коняке спину разодрал!

Иван поднял с травы нож и засунул его за голенище. Перевязав раны крест-накрест под мышками, предварительно смазав их какой-то пахучей мазью из седельной сумки, тронулись в обратный путь. Рысь Фрол взвалил на спину своей спокойной, как сам, рыжей кобылы, привязав её к седлу, лошадь только фыркнула. И тронулись в обратный путь. Дорога вниз заняла намного меньше времени, и в посёлок они успели вернуться засветло.