– Я молчу о дальних странах.
Одинокий парус стремится меж них
в необъятном просторе Мирового Океана Ночи.
…Я что-то хотел тебе сказать…
Ты знаешь…
Это было…
Это есть…
Возможно, – это будет.
Бликует пена под Луной паруса.
Уж не ищет ли он чего-то.
Или кого-то.
Или, возможно, он заснул в таверне,
в гавани,
где крики рождают молчание.
Или, это Молчание родило Ночи Луну,
И бегущий по блескам зрачков парус.
Кот закрыл глаз.
Исчезла Луна.
Исчез Парусник.
И гавань.
И таверна.
Там облиплые пивные груди блондинок сосутся с черными губами
Странников Ночи
Их въедливые дупла зубов всасывают молочный сок девственниц бара.
– Тебе еще?
– Да. Налей половину.
Не Луна. А Серп – режет мне членную усталость.
– Ты хочешь меня?
– И – да.
И – нет.
Я опостылел сам себе.
Кто для меня те танцовщицы пропитых гаремов,
пропахших запахом седеющих мужчин?
Они, как тлен, в блесках полуденного восточного солнца,
песком засыпают заспанные глаза путников каравана,
дремлющего в движении от Тени к Свету,
от Света к Тени.
– Ты хотел еще выпить.
– Дай мне свои груди.
Полновесные бурдюки белого парного молока пустынной кобылицы.
Дай мне чрево своё.
Напоённые губы поцелуями щетинных уст,
одурманенные дыханием перегарных глоток.
Странников в Унынии.
Светит Месяц.
Я пью терпкое вино,
разбавленное течкой твоей и моей слезой.
Я окунаюсь в лунные блёски от фрегатов,
уходящих в подлунную Чернь.
Я пью черные крови винные,