Те, кого любят боги, умирают молодыми

– Да. Иначе и не назовёшь. Вот что такое любовь. Вообще современное молодое поколение крайне инфантильно. Очень уж легкомысленное отношение к жизни, к работе, к будущему, к жизни в обществе… Ни о чём не думают! А столько важных дел! Серьёзных тем! Хотя сейчас всё это меняется. Мы над этим работаем. Но как ещё много этих!

– Каких этих, Яков Семёнович?

– Как бы… Ну этих… Расп…здяев.

– Яков Семёнович!!!

– Да?

– Мы же в эфире!

– Ха. В эфире, но не в эфире.

– Яков Семёнович?

– Юмор. Эфир и эфир – препарат такой…

– Итак, у нас в гостях был борец с молодёжной распущенностью, один из самых выдающихся людей нашего времени, министр внутренних дел, здравоохранения и культуры в одном лице – Яков Семёнович Гадес. И хочу заметить – первый кандидат на пост президента!

– И последний, – добавил Яков Семёнович.

Я так внимательно слушал, что сложился почти пополам, клонясь головой к радио. Едва передача закончилась, я отстранился от него и обнаружил, что нет ни Игоря, ни Никиты, лишь два стакана с рубиновым лунным светом на столе. Луна дрожала на прежнем месте, и меня это встревожило. Уж за это время она должна была либо упасть, либо подняться высоко над гребнем крыши. Злой глаз Аида следил за мной из-за туч, и мне стало страшно. Подул ветер, невидимая берёза вблизи зашептала: “Лена, Лена, Ксюша, Яна…”

Заросли хрена за спиной мощно всколыхнулись и затихли. Я подумал, что Игорь с Никитой хотят напугать меня, поднялся и направился туда, откуда донёсся шум. С каждым моим шагом тьма впереди сгущалась, а листья хрена приобретали всё более ядовитый оттенок. Приблизившись, я увидел в лопухах женскую фигуру.

– Маша? – удивился я. – А ты что здесь делаешь?

Она не ответила, а осталась стоять вполоборота ко мне, как-то скорбно и отчуждённо, склонив голову на плечо. Я вздрогнул и почувствовал, как по спине поползли мурашки, а волосы на голове зашевелились. Перед глазами вспыхнуло видение – ободранная стена в комнатке на втором этаже и крюк в потолке с куском верёвки.

– Прекрати, – вдруг прошептала она.

Я словно окаменел, не в силах сдвинуться с места.

– Прекрати, – повторила она, и я упал в обморок.

Странный сон овладел мной, стоило мне свалиться в траву. Мне привиделось, что я гуляю по просеке перед нашим садом. В гнетущей тьме мне было неуютно и страшно, ни одного окна не светилось в округе. Беззвучный дождь лил с серого неба, размывая меня на ручейки. Я добрел до перекрёстка четырёх дорог и столкнулся с Наташей.

– Я ищу тебя, – сказала она. – Мне нужны твои очки.

От её просьбы стало жутко, и хотя я не понял, какие такие очки она хочет, решил про себя, что не дам их:

– Хорошо, но позже, с собой их у меня нет.

Наташа согласилась и забежала в какой-то дом. Тут же там загорелись огни, послышались смех и крики. А я испытал облегчение, что она ушла. Едва она исчезла, улица вспыхнула фонарями, появились машины и люди, и мне полегчало. Вдруг из дома, где исчезла моя подружка, раздался крик:

– Наташа! Наташа! – и тотчас фонари погасли, и всё окутало мраком.

Ужас сковал меня. Я сразу понял, что означает “Наташа”. Шайтана. Я проснулся и закричал прямо на бьющее в лицо солнце.

Первый поцелуй

– Что с тобой? – спросил Никита. Он лежал на соседней кровати, как всегда, закинув ногу на ногу и подложив одну руку под голову, а другой небрежно держа сигарету. – Хочешь чаю?

Отказавшись от чая и умывшись, я направился к Наташе, твёрдо пообещав себе больше не пить и наконец повзрослеть. Я не понимал своего брата. Будь его воля, так мы и сидели бы всю жизнь под сенью берёзы в три моих обхвата и пили чай, пока не стали бы облаками и не пролились бы где-нибудь над ночным городом прекрасным пахучим дождём. Но я намеревался что-то делать со своей жизнью, руководить ею и поэтому шёл теперь к Наташе, а не ждал – вдруг она сама придёт. Я думал предложить ей руку и сердце.

Я встал у её забора и неуверенно так крикнул, сорвавшись от смущения на хрип: “Натааааша!” Что-что зашумело в кустах, рванулось, как кабан в индейских джунглях, и бросилось на забор с другой стороны. Это был Цербер – я увидел его пасть в пене, клыки и безумные глаза, жаждущие моего мяса.

– Ах ты, проказник, – сбежала со ступенек крыльца Наташа и улыбнулась мне, – ах, проказник, проказник.

Говорила она это собаке, но обращалась почему-то ко мне, глядя на меня уж как-то совсем странно, как будто собиралась изнасиловать. Я встряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Всё-таки я был большим романтиком и мечтал о любви – в самом возвышенном и чистом смысле.

– Проказница, – вдруг похотливо пробормотал я, глядя на неё её же способом.

Она взяла меня под руку и повлекла по коричневым земляным дорогам, окаймлённым буйной травой, в берёзовую рощу, мимо видавших наши детские тела канав, деревянных заборов с мистическими надписями, жасминов и сирени, старых ив и тоскующих сосен. Здесь прошло наше детство, сказка, обернувшаяся пустотой, как сказал однажды Никита. В ней вся боль, печаль и красота.

Я попытался поделиться с Наташей этими моими переживаниями и смутными ощущениями. Она убрала свою руку и помрачнела.

– Какой ты инфантильный. И сентиментальный. Тьфу. Непонятные сопли.

Чтобы исправить положение, я тут же рассмеялся по-идиотски и стал рассказывать что-то смешное.

– Ох, – вздохнула она, остановившись, как будто собираясь идти домой,– прекрати, Мирослав! Когда же ты повзрослеешь! Прекрати.

Я не знал, чем угодить ей, и просто смотрел на неё со смущённой полуулыбкой.

Она рассмеялась, снова взяла меня под руку и повлекла дальше. Мы пришли на старое место – лавочку над обрывом с видом на реку, где золотились в блестящих водах черные лебеди и грустно пробивались сквозь сплетения берёз солнечные лучи. Усевшись и сложив ручки на коленях, Наташа обратила ясные глаза на меня, как будто ожидая чего-то. Я хмыкнул и, глядя в другую сторону, обнял её, а потом потянулся к сочным губам за поцелуем.

– Не так, Мирослав, всё не так. Ты как школьник. Ну что мне делать с тобой? – и она отстранилась. – Когда же ты станешь взрослым, настоящим мужчиной?

Я громко хлюпнул носом и затих.

– Ну ладно, – сказала она. – Ты хоть понимаешь, о чём я?

– Нет.

– Хорошо. То есть плохо. Я объясню. Ты и твои друзья ну прямо как маленькие идиоты. Вы не хотите взрослеть, заниматься серьёзными вещами, ну… Просто думать о будущем!

– В смысле? – переспросил я, имитируя манеру брата.

– Ох, Мирослав. Ты живёшь одним днём. Нужно вести здоровый образ жизни, работать, заниматься спортом, встречаться с любимой девушкой, водить её в кино, по ресторанам, потом сделать ей предложение, завести ребёнка в конце концов!

– Ммм… – ответил я.

– Ладно. Обещай хорошо подумать над этим. Иначе мы не сможем общаться. Пойдём к тебе, угостишь меня чаем.

По дороге я написал брату смс, чтобы он сделал чай. Когда мы пришли, чай, к моему удивлению, был готов и даже чашки стояли на столе. В молчании мы сделали несколько глотков.

Никита лёг на скамейку, как будто был совершенно один, и закурил, глядя в небо. Майка на его животе задралась, обнажив пупок. Наташа смотрела на него то ли с недоумением, то ли с интересом. Я не знал, чем всё это закончится, слов у меня не было, лишь нарастало незнакомое прежде болезненное чувство ревности. Обстановку разрядила Маша, вдруг всплыв над сиренью и пристально взглянув на Наташу: