Дом

Дом
Иван Андреевич Балясников

Наш внутренний мир – настоящая вселенная, на изучение таинств которой, быть может, требуется не меньше времени, чем на постижение загадок космоса. В книге предоставляется уникальная возможность посетить закулисье человеческой личности, описанной в символичных тонах экзистенциализма. Произведение найдет отклик у путешественников в вопросах человеческих душ и завсегдатаев в компаниях обсуждения человека как венца творения.

Иван Балясников

Дом

В одном неизвестном городе N стоял дом. Это был такой непримечательный старый старинный дом, разбитый, ветхий и сухой. Он был корявый, многих досок в фасаде не было и через щели и отверстия на их месте холодно сочились сквозные струи ветра. Дом от этого казался ещё мрачнее и захудалее, настоящий сказочный или ещё какой фантастический, выдуманный, достаточно необычный по архитектуре,– этим в общем-то и интересный,– загадочный и притягивающий внимание дом.

Сказывали, что в нем жил один господин, состоятельный и преуспевающий в сфере аграрного бизнеса малый, или его семья, или он вместе с семьёй, но сейчас дом был пуст.

Все ходили вокруг да около, и дом уже давно никто не замечал. Лишь уличные мальчишки, весело игравшие на его территории, находили его прекрасным местом для своего времяпрепровождения.

Однажды утром в городе был сильный туман, так что и ближайшие вещи, люди и здания пропадали из виду в отдалении двадцати метров. Шёл моросящий дождь или то, что едва ли можно было назвать дождем, скорее что-то тонко-мелко- точечное, падающее под определённым углом, с определенной постоянной силой сбоку на лицо: щеки, нос, и на одежду. Все шли в ожидаемо одетых длинных вещах. Это были плащи, длинные куртки, а в некоторых случаях пальто, проигрывающие, конечно, в этом негласном поединке защищающего от дождя и мороси убранства и оставляющие,скорее всего, промерзшим или того хуже промокшим своего хозяина.

Было утро обычной рабочей недели, такое мокрое, сырое и тоскливое. Утро, каким оно может быть как раз в случае такого применимого к данному описанию тумана. Все это: промозглый, серый, осенне-зимний город, окутанный плотным, манящим, витиеватым, пахнущим сыростью и холодом,вездесущим туманом, – все это рождало атмосферу забытья и дискомфорта, который испытываешь во время подобной погоды и пребывая в таких местах, как город N. Так вот, люди шли, равнодушно проходя мимо загадочного дома, но дом этот часто притягивал взгляд и чем-то заманивал и тянул к себе.

Однажды я решил заглянуть внутрь. Понять и увидеть своими глазами то, о чем все замалчивают и если говорят, то вскользь как-бы нехотя, промежду прочим и быстро забывают, переходя на другую тему разговора. Дело в том, что несмотря на принятую негласно политику молчания по отношению к дому, о нем в городе ходили определенные слухи, а быть может легенды, так как подтверждения всему этому не было, равно как и ни одного известного человека, утверждающего, что все, о чем ходят слухи или же хоть что-то из этого было увидено им самим и таким образом разоблачено и доказано. Тем не менее штука и совсем каламбурная история, которая вызывает смех или как минимум улыбку на лице, так как в ней участвуют здравомыслящие взрослые люди,– так вот штука состояла в том, что все как один были явно убеждены и уверены в истинности информации и как бы приняли за правду все об этом известное и неизвестное. Они проходили мимо, но знали , просто знали о сущности и тайне дома и как-бы панибратски обращались с ним, с его, если можно сказать, личностью и всем тем, что этот дом из себя представлял. Они считали его за друга, недвижимого соратника и товарища, который всегда находился на одном месте. Таким образом, дом приобрёл славу достаточно незаменимого и важного объекта в жизни города и общества. Дом был символом надежности, крепости и верности, при этом одновременно был загадочен и непонятен.

Возвращаясь к моему долгожданному посещению этого места, скажу, что первым делом я прошёл мимо захудалых кованных ворот, проржавевших и местами изогнутых и поломанных энергичной ребятней. Этим воротам и ограде, изготовленной в том же, старинно-классическом стиле, с некоторыми вставками из, возможно рококо и классицизма, было уже около шестидесяти лет, а может быть даже и больше. Как бы то ни было стоит сказать, что ковка была красивая и интересная. Ковка с вензелями и закруглениями, узорчатыми металлическими рисунками и ровным строем идущими перемычками ограды. Вверху над воротами был основной художественный элемент, повторяющийся по стилю в той или иной степени по всему периметру ограждения. Так, ворота и ограда создавали ощущение довольно солидного и когда-то дорогого защищения дома, до сих пор волей-неволей служившего непосредственным предназначением своему ветхому хозяину, хоть и по сути формального и скорее фиктивного и искусственного, больше визуального, так как через него можно было с легкостью пройти во двор.

Околодомовое пространство, другими словами двор, представляло из себя ни что иное как вытянутый прямоугольник, примерно двадцать на тридцать метров по периметру и внешним видом обозначало соломенно-серый, ровный кусок земли. На нем не было, пожалуй, ничего кроме дома, только сухая, не очень высокая,– примерно по высоте обуви,– хоть и достаточно ровная, трава. Проходя по тропинке, ведущей к крыльцу, я обнаружил, что она неказиста и в общем-то ничем не примечательна. Я имею в виду, что мои произвольные ожидания, наверное как и ожидания любого другого выборочного зрителя насчёт возможной старинно-буржуазной тротуарной плитки, очерченной интересным фигурным рисунком и выложенной в ряд или же в шахматном порядке не были оправданы. Вместо этого проход устилался тонким слоем мелкого коричнево-красного гравия, смешанного с землёй, привычного в здешних местах и не имел ничего лишнего, что создавало прекрасные условия для свободного и спокойного шествия к крыльцу дома.

Пройдя эти вводные десять-двенадцать метров медленным шагом, и внимательно и с интересом смотря по сторонам, я впитал в себя всю нужную информацию, касательно наружного пространства дома, которая могла быть мне необходима для полного удовлетворения моих естественных любознательных потребностей и которая являла собой в сухом остатке следующее заключение. Погода была, как и упоминалось раньше, серая и мрачная, вокруг нашего особняка стояли такие же архитектурные улеи, да только этот на общем фоне выделялся, как бы это сказать, нетривиальной и выдающейся конструкцией, в то время, как все иное было типично и создано по одному принципу и подходу, отличаясь лишь в вариантах планировки комнат и других жилых помещений и незначительных разновидностей цветовой палитры фасадов; двор дома был пуст, как может быть пуст двор заброшенного и всеми забытого здания, по периметру которого лишь просвистывал заунывный осенний ветер, единственный здешний гость, помимо время от времени играющей или скорее шкодничающей здесь детворы; трава во дворе была сухая и серая, с легким оттенком природной золотисто-тусклой охры и все это вместе с серо-синими, затягивающими все небо объёмными кучевыми, а также растянутыми масштабными тучами и туманом, все больше и больше нависающим вниз и как-бы давящим своей утренней белесой пеленой, создавало определенный подступ и отрезок,

–непонятно чего,– временную подушку, барьер, создающий таким образом своеобразный обряд посвящения, проверку, стойко и осознанно пройдя через тяготы которой, будучи уверенным, что тебе это действительно нужно и что ты знаешь куда идёшь попадаешь или лучше сказать допускаешься, принимаешься к пункту назначения,– к дому.

Я уже поднялся на крыльцо по нескольким деревянным ступеням. Я уже стоял в доме, был в нем. Сердце немного усиленно билось, как будто пока ещё не понимало что будет дальше и что его ждёт. Так в действительности и было, мой разум как-бы пытался охватить и понять дом. Извне и изнутри, провести определенную аналитическую работу,– просто для того чтобы чувствовать себя лучше и безопаснее и понять как себя вести…в гостях. Сердце словно пыталось одеть незримую оболочку, окутать, обнять и омыть любовью большую серую монументальную глыбу.

Коробка дома создавала впечатление чего-то сухого и картонно-деревянного. Не мокрого и не влажного изнутри, вопреки тем ожиданиям, которые могли формироваться при такой погоде снаружи. Скорее создавалось ощущение тепла и уюта, комфорта, который приходил постепенно и все больше и больше усиливался. Это было странно и неожиданно. Контраст первого впечатления и того чувства, которое я испытал в непосредственной близости от дома и, все ближе и ближе приближаясь к нему,– в нем самом, стоя на крыльце у входа, явно был и это делало определенные неудобства и путаницу в сознании и мыслях. Как-будто дом носил маску и делал это специально для того, чтобы увести взгляд от своего естества и истинного глубинного обличия.

Наконец входя внутрь, я туго опустил старинную дверную ручку,– медной окраски и приятного металлического характера,– вниз. Ручка опустилась до самого своего конца и, слегка щёлкнув язычком, с облегчением освободила достаточно тяжёлую, но довольно подвижную парадную дверь, так что та с лёгкостью и гладкостью спокойно пошла вперёд и открылась без особых заусениц и возможных поскрипываний. Даже не знаю, было ли это в действительности или же мне показалось, создалось такое впечатление, но дверь действительно вполне приветливо и, словно по-хозяйски смазанная в нужных местах маслом, открылась внутрь. Тут меня ждал дом во всей своей красе, то есть мне хотелось именно так сказать и выражаться насчёт тех эмоций, которые я испытывал в тот момент уже заблаговременно наготове любознательно приподняв голову слегка в сторону и начиная потихоньку осматриваться вокруг.