Бытие как возникновение новизны посредством создания идей

– допонятийная фаза,

– ре-флексия-11, то есть раскрытие смысла идеи в мысль-Истину,

– обнаружение недостающего звена в цепочке исходных сущих и формирование вида и сущности искомого сущего, как замыкающего звена («замка») этой кольцевой цепочки,

– создание материальной формы подручного средства по идеальному образцу искомого сущего,

– возникновение в соци-уме нового рода деятельности по производству Продукции нового вида,

– адаптация внове произведенной новизны в структурах соци-ума,

– зарождение и созревание Необходимости в новизне нового вида на основе взаимодействия ранее произведенной новизны с тем, что уже имеется в соци-уме в готовом виде (то есть в виде исходных сущих, накопленных в хранилище, поименованном нами Хаосом).

Выпадение любого из этих этапов из единой цепочки Онтологического круга разрывает саму последовательность и не позволяет свершиться всему процессу возникновения новизны того или иного вида.

Как видим из целостной картины нами представленного процесса возникновения новизны, идеи – это не образцы вещей реального мира (Платон), и не представления какой-либо вещи в нашем уме (Кант), и не второй этаж сущего (Хайдеггер), послуживший причиной «забвения бытия» и склонения цивилизации исключительно на путь научно-технического развития. Идеи – это разработанные самой Природой механизмы разрешения проблем реального мира, и в частности, соци-ума. А проблемы эти связаны с созданием новизны и притоком ее в структуры соци-ума, без которого (притока) соци-ум – образование нежизнеспособное.

Причем, как во всяком механизме есть инструмент (деталь, приспособление и т. д.), посредством которого этот механизм осуществляет свою деятельность, так и по «наводке» раскрытого смысла идеи создается инструмент, – а именно, подручное средство, – с помощью которого только и может быть исполнен новый род деятельности по производству нового вида Продукции. Последнее – это и есть ближайшая (тактическая) цель создания идеи, а заодно и бытия. (Стратегическая же задача – взаимодействие новизны со «стариной» и зарождение все новых и новых Необходимостей в новизне). Так механизм (идея) экскаватора посредством инструмента – ковша «производит» котлован (Продукцию), который может быть применен для создания чего угодно: бункера, здания, опоры моста и т. д.

Заключая основное содержание данного раздела 1, заметим следующее. Трудно сказать, в каком бы направлении пошло развитие западной философии – да и цивилизации вообще, – если бы досократики (Гераклит, в особенности) и Платон с Аристотелем разработали достаточно четкое представление о том, что такое идея: как и для чего она возникает, каков структурно-функциональный ее состав, как раскрывается ее смысл, что является результатом его раскрытия и какую цель преследует этот результат? Ясно одно: направление развития философии было бы совсем иным. По крайней мере, не было бы двух с половиной тысячелетних терзаний метафизики не только по поводу того, что является предметом ее изучения, но и по поводу определения таких фундаментальных понятий, как сущее, бытие, сущность сущего, Истина, Хаос и т. д. А главное, появилось бы представление о том, что такое Новизна, как она возникает, для чего она нам нужна и какую (главенствующую!) при этом роль играет Хаос. Силы нашего ума, найдя опору в правильно понятых терминах, были бы потрачены на продвижение и углубление тех вопросов, которые, наверняка, нам бы приоткрылись, как приоткрывается дверь из темной комнаты, где мы находимся, в комнату светлую и наполненную новыми для нас вещами.

А так, увы, приходится начинать почти что с начала, с того, подмеченного у досократиков «первого начала», которое обозначил Хайдеггер. Но он не только обозначил это начало, но и наметил своей фундаментальной онтологией «другое начало» как необходимое продолжение не совсем верно взятого Античностью направления, того направления, которое должно претерпеть кардинальное изменение вектора своего развития. Но обо всем этом и в более подробном виде речь у нас будет идти в остальных разделах.

1.12.      Почему не всегда замечается возникновение идеи?

Здесь, конечно, напрашивается достаточно ехидный вопрос: почему Хайдеггер предположил, что его начнут понимать и «начнут читать с охотой, не раньше, чем через триста лет»

? Если он сам что-то понял, – а он, действительно, понял, что над «бытием» сущего властвует бытие само по себе, – то почему не раскрыл суть этого бытия? Почему не показал сам, как оно властвует, а предоставил эту возможность, – возможность разгадывать эту тайну – последующим поколениям? (Ведь такого не может быть: если мы знаем что-то значимое и новое, то мы не можем не поделиться этим с кем-либо. Потому что результат креативного мышления – это то любимое блюдо, которым нельзя не поделиться, как хозяйка не может не поделиться с гостями тем блюдом, которое ей нравится самой и которое получается у нее лучше других блюд). Да потому, что он сам этого еще не знал. А не знал потому, что ему самому был неведом, казалось бы, лежащий на поверхности механизм, посредством которого свершается и «бытие» сущего, и Бытие само по себе. И таковым механизмом является возникновение идеи в том виде, который нами представлен в тексте выше (см. раздел 1). По сути дела, как это ни парадоксально, того механизма, посредством которого он сам излагал все свои новшества (идеи), он так и не увидел. Вот уж воистину, на самом же Хайдеггере свершилось его же пророчество: самое близкое нам является для нас самым далеким.

И причиной данного парадокса является то обстоятельство, что, чем гениальнее мыслитель, тем труднее им замечается инсайтно-спонтанный характер явления идей в его сознание. Потому что в этом случае, как это ни странно, процесс продуктивного мышления все более и более походит на ступенчатый, пошаговый процесс мышления логического. А из логического, как мы уже знаем, невозможно увидеть новизны, как из окружающего нас тумана невозможно увидеть то, что творится за его завесой. Мы видим только ближайшее. То есть «видим» то, что присутствует в нашем сознании. Того же, что находится, – а вернее, творится – за его пределами, мы не видим. Такова парадоксальность воздействия нашей логики на нашу же неспособность заметить иррациональную составляющую деятельности нашего интеллекта. Это одна из причин того, что идея, ее структура и ее роль (функция) в глобальном процессе развития жизни, – а иначе говоря, возникновения новизны – так и не была замечена великими мыслителями, начиная с Платона и кончая Новейшими временами.

(Создается такое странное впечатление, что все великие мыслители, становясь великими, незаметно для самих себя «перешагивают» ту пограничную полосу, находясь на которой только и можно увидеть разницу между пошаговым, логическим мышлением и мышлением «скачкообразным», иррациональным. Стирание грани между ними – основная причина того, что сущность идеи так и не была понята вплоть до настоящего времени. А если не распознана ее сущность, то осталась не понятой и ее роль как в структуре бытия продуктивно мыслящего человека, так и бытия соци-ума, всецело зависящего от той подпитки, которую он получает – в виде новизны – за счет функционирования вновь и вновь генерируемых идей).

Но что можно сказать вполне определенно, так это то, что, не будь Хайдеггера с его проницательным анализом всей предшествующей метафизики и не будь его собственных интерпретаций мыслей наших предшественников – и особенно текстов досократиков – нам бы пришлось ждать понимания этих вопросов не 300, а всю 1000 лет, как мы прождали уже 2,5 тысячелетия. Но совсем даже не исключено, что могло бы случиться и так, что «историческое человечество» (Хайдеггер) вообще бы не дожило до понимания самой сути, самой Истины Бытия. Ведь по этому пути, по этой уже проторенной дороге мы бодро прошагали 2,5 тысячи лет, так и не заметив ее. И прошагали, даже не подозревая о том, что нам не хватает самого существенного в нашем «развитии», того существенного, которое было не то что просто замечено досократиками, но оно было открыто ими – в виде Бытия как Логоса, Фюсиса и Алетейи – еще на заре развития философии. Так почему бы нам не продолжать так и далее? Ведь этому – в чем у нас по сей день сохраняется полная уверенность, граничащая с наивностью – еще ничто не препятствует и не угрожает в глобальном плане нашего так называемого «развития».

(И здесь, на рубеже двух с половиной тысячелетнего «дня рождения» понятия идеи – у Гераклита (смотри следующие два раздела 2 и 3) – начинаешь осознавать, как же все-таки медленно вертятся жернова на мельнице Богов. И уже возникает сомнение, а вертятся ли они? Или, может быть, следует согласиться с Хайдеггером в том, что выявленная нами коллизия с таким длительным и таинственным сокрытием структурно-функционального состава идеи и ее онтологической роли в процессе возникновения новизны есть «задумка» Истины самого Бытия?).

Но видение того тупика, который обнаружил Хайдеггер – и обнаружил не только он один – и в направлении которого мы только еще идем, должно нас отрезвить подобно ушату ледяной воды. Иначе, вне всякого сомнения, нас ожидают происшествия самого разного характера, и не исключено, что они могут быть катастрофическими для нас. (Вот и думай теперь, не является ли Хайдеггер спасителем этого «исторического человечества». И мысль об этом, судя по некоторым его текстам, не раз мелькала в его уме).

На этом мы оставим в покое идею в том виде, который был нами постигнут и перейдем к более подробному рассмотрению бытия:

– что оно собой представляет,

– каким образом оно связано и с идеей, и с сущим, и с Хаосом;

– и в каких видах оно может быть представлено.

2. Где зародилось представление о том, что бытие – это возникновение новизны в виде идеи?

По ходу текста у нас уже неоднократно прозвучало, что бытие – это возникновение новизны и что оно тесными узами связано с возникновением идеи. Но нам необходимо найти те истоки, где впервые произошло сопряжение возникновения идеи с бытием. Иначе говоря, нам нужно утвердиться в том, что бытие – это и есть возникновение новизны, в каких бы формах она (новизна) не была представлена: технической, научной, социальной, нравственной, эстетической, метафизической или в форме видообразований самой Природы. Более того, нам надо привести достаточно веские аргументы в обоснование данной гипотезы (что и будет нами сделано в разделе 4).

А потому, прямиком направимся – вслед за Хайдеггером – к досократикам, потому что только у них, – а именно, у Гераклита, – как нам представляется, впервые прозвучала, в еще не оформленном виде, взаимосвязь бытия с теми интеллектуальными ощущениями, которые возникали у них в процессе проникновения смысла новых идей в их сознание. Но в последующем эта тоненькая нить была предана забвению. А вместе с этим началось превратное толкование еще не оформленных понятий идеи, бытия и тесно с ними связанных понятий логоса, фюсиса и алетейи, то есть тех понятий, которые в наглядном виде, можно сказать, демонстрировали и процесс бытия, и процесс возникновения самого смысла идеи.

К тому же, едва наметившееся у досократиков верное уловление процесса возникновения идеи и самого смысла того, что она собой представляет, подверглось в дальнейшем значительным искажениям, которые, закрепляясь в истории и подвергаясь новым искажениям, окончательно заблокировали путь возврата к досократовскому пониманию изначального смысла вышеуказанных понятий.

И величайшая заслуга Хайдеггера заключается в том, что после более чем 2,5 тысячелетнего развития метафизики он обнаружил, что сразу же после досократиков развитие ее пошло не в том направлении. А именно, «забыто» было Бытие само по себе и все внимание было обращено на сущее. Иначе говоря, был забыт сам исток, откуда возникает сущее и каким образом оно возникает. (Смысл того, что слово «забыто» поставлено нами в кавычки станет нам ясен из текста подраздела 7.8. Что есть истина по Хайдеггеру).

Так что цель и план нашего обращения к досократикам заключается в следующем:

– во-первых, утвердиться – вместе с Хайдеггером и благодаря ему – в том, что изначальные понятия логоса, природы и истины были тесно переплетены с бытием; вернее даже было бы сказать, что они были выражением самого бытия;

– во-вторых, убедиться в том, что эти понятия в то же время были выражением тех интеллектуальных ощущений, которые возникали как реакция на возникновение новых идей в уме человека;

– и в третьих, прийти к тому выводу, что, исходя из вышеозначенного, вполне возможно, оправдано и даже необходимо отождествление бытия с возникновением идей – как новых смыслов, – то есть с возникновением новизны.

Но в первую очередь нам предстоит увидеть в некоторых фрагментах Гераклита весьма существенные и вполне опознаваемые этапы продуктивного мышления (рефлексия-1, акт явления идеи, допонятийная фаза, рефлексия-11). И эту возможность нам предоставит Хайдеггер своим анализом и своим проницательным переводом этих фрагментов, изложенным им в лекционном курсе об учении Гераклита (1943-1944 г. г.).

Но прежде чем обратиться непосредственно к досократикам, нам следовало бы пояснить, что нами понимается под выше употребленным словосочетанием «интеллектуальные ощущения». Интеллектуальные ощущения – это те ощущения, которые возникают от движения, от развития наших мыслей в процессе, как правило, креативного мышления. И таковыми ощущениями для досократиков были ощущения зрительного характера: собирания чего-то в единое целое (легейн, логос), восхождения нашей мысли к чему-то новому и ранее незнакомому (фюсис), несокрытости (алетейя) чего-то внове явленного из мрака сокрытости (лета). (Недаром древние греки были названы Хайдеггером «людьми глаза»

). Для Платона с Аристотелем таковыми ощущениями были удовольствие от понимания новизны смысла и удивление от внезапности явления оного. Но могут быть ощущения и другого рода: положим, истинности и надежности внове явленного смысла, единственности того, что возникло и т. д.

Итак, что же случилось в самом начале зарождения европейской философии, в том начале, которое было названо Хайдеггером «первым началом»? Далее мы изложим собственную точку зрения на то, что произошло в «первом начале». И эта точка зрения существенным (принципиальным) образом отличается от того, как себе представлял «первое начало» Хайдеггер. Но это никоим образом не значит, что будто бы мы не согласны с представлением Хайдеггера о «первом начале» древнегреческого мышления. Наоборот, мы попытаемся дополнить это представление еще одним фактором, который ранее никем не был замечен, как и ранее никем не был обнаружен структурно-функциональный состав идеи.

(Но все же – для целей более полного понимания и последовательности изложения – отметим основные положения Хайдеггера о «первом начале». (Кавычками нами будут отмечены слова Хайдеггера из работ «О сущности истины» и «Вклады в дело философии»). Во-первых, это открытие досократиками «несокрытости сущего» и постановка вопроса, что есть «сущее в целом» – это и есть «начало западноевропейской истории»

. Во-вторых, «первое начало», в котором бытие мыслится как присутствие «представляет собой первую вспышку некоего осуществления бытия»

. В-третьих, «основостроением первого начала» является «у-дивление». (Там же, стр. 88, п. 17). В-четвертых, «Оставленность бытием сущего» в «первом начале» является инициирующим моментом для вопрошания – в «другом начале» – «об истине бытия»

. И в-пятых, истина как несокрытость у досократиков в «первом начале», – отклонившись у Платона с Аристотелем в истину как соответствие – в «другом начале» должна быть уже «как истина бытия (Seyn), а само бытие как бытие истины»

).

А теперь приступаем к изложению нашей точки зрения на то, что случилось в «первом начале». В общих чертах она заключается в следующем.

Случилось, как нам представляется, то, что древние греки-досократики открыли – вернее было бы сказать: «нащупали» – в самих себе, то есть в собственном интеллекте (а скорее, в собственной душе), испокон веков существовавшую в человеке разумном иррациональную (интуитивно-инсайтную) способность спонтанного рождения интеллектуальной новизны. И обнаружили они ее только благодаря вышеозначенным интеллектуальным ощущениям, сопровождающим акты подобного рождения. А назвали они то, что внезапно являлось из бессознательного в их сознание алетейей как несокрытостью того, что ранее было сокрыто, а тут вдруг явилось в виде понимания смысла внове явленной интеллектуальной новизны.

Это уже потом, спустя более чем столетие, эта новизна была названа Платоном идеей, как видом (эйдосом) того, что, по нашему представлению, получается в результате раскрытия смысла идеи и выявления вида внове образуемого сущего, того сущего которое как бы обретает свой вид, свою материальную форму в соответствии с идеальной формой своего образца – идеи. И не исключено, что свое понимание алетейи как несокрытости, – являющейся из леты как сокрытости – греки, возможно, распространили на все самовозникающее, самовозрастающее и назвали это самовозникающее и самовозрастающее из самого себя фюсисом (природой). То есть природа в древнегреческом ее понимании получила свое наименование по аналогии с алетейей, самоявляющейся – имеем в виду спонтанный характер ее появления (возникновения) – и самовозрастающей из того, что ранее было сокрыто.

(Именно поэтому с достаточной долей уверенности можно было бы предположить, что понятия леты и алетейи старше понятия фюсиса, поскольку чувствами человека легче воспринимается (видится) непосредственно возникающее, а не то, что уже возникло и уже успело приесться. В противоположность этому, умом легче воспринимается уже существующее, а не возникающее. Происходит это, быть может, потому, что чувственное восприятие «заслоняет» собой то, что возникло и отодвигает его на задний план).

Нам нужно помнить одно: и в глубокой древности, и в каменном веке, и в Античности, и сейчас люди продуктивно мыслили и мыслят одинаковым образом – генерированием идей и образованием из них тех новых сущих, посредством которых они могли бы исполнять какую-либо необходимую деятельность по получению нужной им новой Продукции, будь эта Продукция технического, научного, нравственного, психического, эстетического или метафизического плана. И все «рукотворимое» человеком создавалось по одной и той же методологии, одним из самых заметных элементов которой было внезапное интуитивно-инсайтное явление идеи в сознание, сопровождаемое (явление) пониманием смысла последней и испытанием чувства удовольствия–удивления как от самого акта понимания, так и от внезапности его явления.

И это самое заметное (явление идеи) не только воспринималось и ощущалось мыслителями древности, но и находило свое выражение в словах, терминах, понятиях. Так, выход сокрытого в несокрытое нашел свое выражение в алетейе как Истине, являющей свое лицо (эйдос); то же, что, «самовозникнув», возрастает и развивается в нечто новоявленное и видимое, нашло выражение в фюсисе; так же и то, что собирается (жатва) и осмысляется, нашло отражение в логосе. Все дело в том, что у досократиков воспринимаемое и ощущаемое непосредственно «переливалось» в выражаемое. Так воспринимаемо-ощущаемое вьюжение-сипение метели в русской речи непосредственно «перелилось» в выражаемое словами: вьюга, сипуга. (Именно на этом факторе корневого звучания слов и этимологии последних была основана герменевтическая философия Хайдеггера).

Так что «первым началом» должна была бы стать методология возникновения интеллектуальной новизны и нового сущего, методология, опирающаяся – как на свой фундамент – на структурно-функциональный состав идеи, из чрева сокрытости которых (методологии и идеи) рождается несокрытое искомое сущее (подручное средство). Но судьбе было угодно «первым началом» представить внове явленное сущее, то есть, представить «след» от уже возникшей интеллектуальной новизны, а не саму новизну, то есть, не саму методологию ее возникновения вместе с внове возникающей идеей, сопровождающей эту методологию в ключевом ее проявлении. Так судьбе было угодно, чтобы мы сначала испытывали весьма ощутимое физическое воздействие-притяжение нашей Земли, и лишь потом узнали от Ньютона, по какому закону (методологии) осуществляется это притяжение, как на Земле, так и во всей Солнечной системе.

Вот и случилось в метафизике то, что «дым от паровоза» (сущее «есть»), то есть «след» от возникновения и понимания идеи был положен в начало и основание этой еще только нарождающейся дисциплины, а не наоборот: «паровоз впереди дыма», то есть, не сама интеллектуальная новизна в виде идеи, являющейся первой. Теоретическое обоснование феноменальных проявлений какого-либо процесса, как правило, приходит с опозданием. Весь вопрос только в том, на какой срок затягивается это опоздание: на годы, на столетия или на тысячелетия, как это случилось с метафизикой.