Царский пират

Что ж, хорошая новость. Вот только знать бы, в каком виде они переживут сражение. Ведь остаться в живых можно по-разному. Впрочем, судя по всему, Лаврентий не собирался откровенничать о подробностях своих видений…

С капитанского мостика брига более высокого, чем галера, была хорошо видна палуба вражеского судна. Через стекла подзорной трубы Степан крупно и отчетливо видел, как рыжебородый человек в сверкающей кирасе распоряжается расстановкой солдат по левому борту галеры. Было их довольно много – в железных шлемах, с длинными копьями в руках. Видел поморский капитан и наставленные на его корабль жерла пушек, и сосредоточенные лица канониров, ожидающих приказа стрелять. Ясно было, что на галере только терпеливо ждут, когда «Святая Дева» завершит разворот и подставится правым бортом.

Именно так все и произошло: стоило бригу встать параллельно галере, как с ее борта немедленно раздался дружный артиллерийский залп. Облако плотного порохового дыма окутало судно. Заряды прошли над головами, поверху, нанося ущерб лишь парусному вооружению «Святой Девы». Треснула и накренилась бизань-мачта, во все стороны полетели щепки. На грот-мачте были сбиты обе поперечные реи, и средний парус упал, накрыв собой нос корабля.

Крупная щепка из разбитой мачты ударила Ингрид в спину, и та закричала. Поняв, что ничего страшного не произошло, девушка осталась на мостике рядом со Степаном. Ему хотелось прогнать ее в трюм, но он твердо знал – она не согласится. Да, в общем-то, правильно сделает, потому что он ведь прекрасно помнил, как она в бою спасла ему жизнь.

Сейчас в руках у Ингрид был длинный кинжал, а в глазах уже появился знакомый Степану безумный блеск – торжества и наслаждения смертельным боем. Как раз то выражение, которое восхищало его в этой девушке и с такой же силой отталкивало…

Краем глаза Степан успел заметить и то, что Марко Фоскарино нет на палубе. Предусмотрительный венецианец предпочел не рисковать жизнью и спустился в трюм. Он решил, что это не его война, и он ни на чьей стороне. Кто бы ни победил в этом бою, его дело – сторона.

«Мудрый человек, – с уважением подумал Степан. – Хотя легко быть мудрым в его положении. Что ему здешняя война? Даже если очень скоро мы проиграем бой и все будем мертвы, а судно захватят вот эти ливонцы, венецианскому купцу они, скорее всего, ничего дурного не сделают».

Зачем же ему сражаться?

Впрочем, все эти мысли пронеслись в голове капитана за одно мгновение, потому что в следующее грянул ответный залп со «Святой Девы». Это был даже не вполне залп, а два залпа – по четыре за один раз. У человека ведь только две руки, а канониров на бриге имелось только двое – Ипат и М-Твали. Каждый поднес запальные фитили к двух пушкам, а затем повторил…

Бриг дважды сотрясся от орудийных выстрелов. Теперь весь его правый борт был в пороховом дыму, и столпившиеся там люди ничего не могли видеть. Зато с капитанского мостика Степан отлично разглядел результаты стрельбы.

То ли Ипат во время своей работы на Пушечном дворе в Москве усиленно тренировался в стрельбе, то ли от рождения имел сноровку и меткость, но только единственный глаз и рука на сей раз не подвели его. Удары снарядов, заряженные любимой Ипатом картечью, прошлись прямо по палубе вражеского корабля, внеся опустошения в ряды ливонских солдат. Отчетливо послышались громкие крики раненых.

– Ура! – закричал боярский сын Василий и, сочтя, что теперь его место рядом с бойцами, спрыгнул с капитанского мостика. Он бросился к борту и, схватив из рук Кузьмы заряженный мушкет, выстрелил из него в сторону галеры. Этот выстрел, конечно, ушел в воздух, но, следуя примеру сотника, остальные бойцы принялись стрелять. Делали они это куда профессиональнее своего командира. Из мушкета, как и из пищали, бессмысленно стрелять «с рук»: торопливость тут ни к чему не приведет. Ствол мушкета слишком длинный, да и сам он слишком тяжелый, чтобы можно было прицелиться из него. Без упора стрелять бесполезно, сначала нужно приладить ствол и тогда уже целиться.

В обычном бою стрельцы всегда использовали в качестве упора бердыш, а сейчас, на корабле, прилаживали стволы к краю фальшборта и так только вели огонь.

В ответ тотчас же затрещали выстрелы с борта галеры. Однако куда опаснее были бронзовые пушки. Надеяться на качку и на то, что благодаря ей следующие снаряды опять пройдут мимо, было нелепо. Степан, понимавший все это, давно уже бросился к штурвалу и лихорадочно выкручивал его так, чтобы судно приблизилось к вражеской галере как можно плотнее. В морском бою, да еще когда у противника превосходство в огневой мощи, рассчитывать можно было только на абордажный бой.

Штурвал крутился, руль корабля медленно двигался, приближая борт «Святой Девы» к галере, но происходило это слишком медленно. Слишком медленно для того, чтобы избежать следующего залпа.

Пушки загрохотали снова – на этот раз с обоих кораблей одновременно. Следующие минуты боя проходили в условиях полного отсутствия видимости. Белесые клубы порохового дыма оказались такими густыми, что не видно было собственной протянутой руки. Когда же налетевший порыв ветра стал разгонять дым, корабли ударились друг о друга бортами. Ударившись, тотчас же дрогнули и отскочили, но Степан своими манипуляциями со штурвалом добился своего. Теперь дело было за Василием Прончищевым – любителем рукопашных схваток.

Стоявшие наготове с баграми в руках Агафон и Фрол-балалаечник стремительно выбросили вперед деревянные древки с крючьями и зацепились за борт галеры. Путь для абордажного боя был открыт.

«Нас слишком мало, – с тоской подумал Степан. – Мы все погибнем!»

И надо же было им налететь сразу на такой серьезный корабль! Выбрать бы что-нибудь помельче для начала…

Самому Степану больше нечего было делать на капитанском мостике – он выполнил свою задачу. С саблей в руке поморский капитан спрыгнул с мостика и кинулся к своим людям. Многие из них уже лезли через борт ливонской галеры. Совсем близко, в двух шагах, мелькали оскалившиеся лица вражеских воинов и моряков. Сверкали шлемы, слышались крики на незнакомых языках.

Бросив орудия, Ипат со своим чернокожим «воспитанником» присоединились к атакующим. Выстрелов больше не было слышно, дым постепенно рассеивался, относился ветром в сторону. Оглянувшись вокруг, Степан увидел, что на палубе «Святой Девы» никого не осталось – все члены его команды уже яростно рубились на борту вражеского судна.

«Что ж, – мелькнула мысль. – Очень хорошо, пусть будет так. Теперь все пути отрезаны. Мы либо погибнем все до одного, либо победим».

Он прыгнул через фальшборт и оказался на палубе чужого корабля. Ударил саблей тотчас налетевшего на него солдата, но сабельный клинок прошел вкось, лишь оттолкнув нападавшего. Ливонец оказался невысокого роста, с бледным одутловатым лицом, заросшим редкой бороденкой. Оловянные глаза его были выпучены то ли от страха, то ли от боевой ярости. Это лицо Степан запомнил на всю жизнь, потому что в следующее мгновение он ударил снова, и сабельный удар пришелся прямо в незащищенную шею врага. Казалось, оба противника были сильно удивлены, и на мгновение замерли, не веря в саму возможность происходящего.

Для Степана это был первый убитый им человек. До этого он воевал и дрался в рукопашных схватках, но убивать ему не приходилось. Если только выпущенная им из стрелецкой пищали пуля и убила кого-то, но это ведь – совсем другое дело. Когда убиваешь пулей на расстоянии, это как бы и не совсем ты: убивает ведь пуля…

Сейчас сабельный клинок рубанул по шее ливонца и глубоко вошел в человеческую плоть. Рука Степана, державшая саблю, ощутила этот момент – сталь клинка резала тело человека. Сабля убивала, и капитан ощущал это, словно на мгновение слившись с убиваемым в один организм.

А для ливонца этот момент был немыслимым, потому что даже если ты на войне и часто видишь смерть вокруг себя, сам ты реально представить собственную гибель все равно не можешь. Человек не может поверить в свою смерть, пока она не приходит.

Со стороны все произошло за несколько коротких мгновений. Да так оно и было на самом деле, но только не для двух участников схватки: убившего и убиваемого.

Впрочем, понял все это Степан только потом, когда воскрешал в своей памяти события этого боя, но тем не менее осознание совершенного им непоправимого и бесповоротного вошло в душу…

Обливаясь кровью, ливонский солдат повалился на палубу спиной назад, а Степан уже развернулся к следующему врагу. Он рубился еще с одним, а затем с другим противником, краем глаза выхватывая куски из происходящего вокруг.

Заметил, что оставленная экипажем «Святая Дева» отошла от галеры и теперь качается на волне уже на некотором расстоянии.

«Это к лучшему, – решил он. – Значит, отступать некуда. Ни для меня, ни для кого из людей нет соблазна сбежать».

Между тем бой продолжался: сотник Василий, отчаянно крутя в воздухе саблей, гнал нескольких ливонских канониров по палубе до тех пор, пока не зарубил одного за другим. Одноглазый Ипат, рыча, как медведь, и сквернословя, бросался на обступивших его врагов, тыча саблей в разные стороны, и всякий раз кто-то из ливонцев отскакивал с болезненным криком либо падал на палубу.

Гигант М-Твали избрал для себя достойную жертву – рыжебородого командира в сверкающей кирасе. Видимо, он был обучен нападать на самого главного врага: не случайно в прошлый раз он кинулся на Степана. Бородач был вооружен длинной и тяжелой саблей, которой размахивал так, словно эта тяжесть была ему нипочем. Видно было, что это опытный воин, прошедший много сражений на суше и на море. Он не испугался чернокожего гиганта, бросившегося на него с двумя кинжалами в обеих руках.

М-Твали полез на абордаж без одежды, он скинул с себя все и остался в одной набедренной повязке, отчего его огромное черное тело казалось устрашающим. Рыжебородый командир рубил нападавшего саблей, и искры сыпались с кинжалов, которыми М-Твали прикрывался. В физической силе он превосходил своего противника-ливонца, и руки его были способны выдерживать удары саблей. Но могли не выдержать и сломаться кинжалы!

Сражение шло с переменным успехом. Сначала команда «Святой Девы» воспользовалась моментом и оттеснила защищавшихся от борта к центру палубы, а затем строй был потерян, и схватка неизбежно рассыпалась на кучки сражающихся. Вся палуба галеры превратилась в поле боя. Несомненно, люди Степана хоть краем глаза, но заметили, что их корабль отошел от галеры и что им остается лишь победить либо погибнуть здесь и сейчас. Проиграть бой они не могли – в этом случае никакой надежды на пощаду не имелось. Никто не оставил бы их в живых, ведь на сей раз они выступали в роли нападавших.

Удар тяжелого копья был нацелен прямо в голову Каска. Тот уклонился, но, поскользнувшись на мокрой от крови палубе, упал прямо под ноги ливонцам. Один из них бросился вперед и вонзил кинжал в плечо эстонскому рыбаку. Тот еще пытался подняться на ноги, но второй удар кинжала чиркнул по виску. Обливающийся кровью Каск снова встал, пошатываясь и обводя помутневшим взглядом поле битвы, и тут его настигла смерть – еще один ливонец, подскочив вовремя, достал-таки его саблей…

Вспоминая потом этот бой, все как один говорили о том, что враги защищались как-то вяло и неуверенно. На самом деле силы были слишком неравны, и нападение на галеру являлось с военной точки зрения чистейшим безумием. Как выяснилось впоследствии, галеру защищали пятьдесят человек солдат и матросов, а нападавших было всего двенадцать.

Но два фактора определили исход сражения. Ливонская галера вообще не предвидела никакого нападения, и оно явилось полной изумляющей неожиданностью. В этой части Балтийского моря у Ливонской конфедерации попросту не имелось врагов! Кто мог предположить появление откуда ни возьмись корабля с изображением православной иконы на парусе и с русским экипажем? Ведь Россия не имеет флота…

Второй удачей, определившей успех «Святой Девы», был весьма удачный артиллерийский залп, данный Ипатом, и с самого начала нанесший большой урон защитникам галеры: шестнадцать человек, пораженные картечью, разом вышли из строя. Само по себе это произвело ужасное впечатление на остальных – первый выстрел часто бывает решающим.

Последним ударом оказалась гибель командира – рыжебородого красавца, всегда вселявшего уверенность в своих солдат. Улучив подходящий момент, М-Твали отскочил в сторону и, уклонившись от очередного удара саблей, вдруг вскинул руку с кинжалом и метнул его.

Метание ножей никогда не было частью европейского военного искусства. Зато оно было основным в племени на западном берегу Африки, и даже там, на родине, среди своих соплеменников, М-Твали в этом искусстве не знал себе равных.

Лезвие кинжала вошло в открытый рот ливонского командира и, пробив шейные позвонки, пригвоздило его голову к основанию фок-мачты. Глаза убитого вылезли из орбит, словно уставившись в лицо нежданному победителю.

Как ни странно, в пылу битвы, среди криков и мелькания сабель, случившееся увидели все. Одновременно все увидели также, как Ингрид, пробившаяся на корму вражеского корабля, сорвала штандарт Ливонской конфедерации и швырнула его в студеное Балтийское море.

С удвоенной силой русские пираты бросились на смутившихся врагов. В эту минуту многих покинуло чувство опасности. Теперь только одно чувство – ярость – владело нападавшими. Как львы, они бросались на отступавших по палубе ливонцев, тесня их к корме. Уже в третий раз люди Степана Кольцо захватывали судно таким образом!

Оставшиеся без командира и подавленные отчаянной храбростью нападавших, ливонцы вскоре побросали оружие. Они надеялись на милость победителей и не ошиблись. Еще в Сан-Мало Степан узнал о том, что пираты делятся на две основные категории: на тех, кто захватывает пленников, и на тех, кто в плен никого не берет, убивает всех подряд. Эта вторая категория пиратов имеет на своем флаге специальный знак – предупреждение. Это изображение песочных часов как символа быстротекущего времени и конечности земного бытия. Если мореплаватели видят на пиратском флаге рисунок песочных часов, они твердо знают – им следует либо проявить чудеса мужества и победить пиратов, либо готовиться к неминуемой смерти.

Еще тогда, узнав об этом обычае, Степан Кольцо возмутился. Его поразила сама постановка вопроса: как можно убивать людей не в бою, а просто так? Разве мыслимо так поступать доброму христианину?

– Значит, ты никогда не станешь настоящим пиратом, – заметила Ингрид, рассказавшая о символике флагов. – Ну, честно говоря, мне именно это в тебе и нравится. Да и в твоих людях тоже – вы не убийцы.

– Все – не убийцы? – удивился Степан, оценивавший своих спутников несколько иначе.

– Все, – твердо ответила девушка. – Даже одноглазый. Он дикий зверь, но не убийца.

Сдавшихся ливонцев поспешили загнать в трюм галеры и накрепко заперли. Демид с Лембитом остались возле двери, чтобы стеречь пленников. Такая предусмотрительность была совсем не лишней: пленных ливонцев было почти двадцать пять человек, включая раненых – все еще гораздо больше, чем победителей.