Сказки фея Ерофея

значительно, так поэтично, так музыкально, так прекрасно.

    Ошо. «Мастер: Размышления о преображении…»

Глава 7. Зверек Позднолег

Ка-Це вежливо посторонилась, пропуская хозяина. Дверь открылась легко, без скрипа. Антон быстро, чтобы не передумать, шагнул за порог.

– Счастливого пути! – прозвучал за спиной голос фея Ерофея.

Антон обернулся, но на пороге сидела только «куцая» кошечка пестрой масти – сидела и улыбалась. Светлая полоса дверного проема сузилась в нить, после чего и вовсе погасла. Ка-Це осталась в той жизни – в холле дома на Кисельной, 8. И пусть теперь это было не привычное помещение, а «холл десяти дверей», но Антон вдруг ощутил, что не может набрать воздуха в легкие, – так могуче сдавила горло черная тоска утраты. Переступив за порог, юноша попал в новый мир и оказался при этом в полной темноте. Все прежнее, родное, знакомое осталось там, за порогом, вместе с трехцветной кошкой. Антон стоял, стараясь не шевелиться, и прислушивался к собственным чувствам – пытался распознать в окружавшем его небытии хоть крупицы света, звука или движения.

В черном ничто зародилась маленькая желтая точка. Вновь проснулись в памяти стихотворные строчки про «первую зореньку» из новеллы Альфреда Бестера. «Я в космическом вакууме, а это Венера», – решил про себя Антон, но через минуту понял, что ошибся, – желтая точка обернулась тусклым огоньком ручной лампы. Лампа была какой-то древней конструкции – вместе с ее светом пришли запахи копоти и керосина. Желтое скачущее пятно света выхватывало из темноты мозаичные отрывки изображения, которые темнота через секунду снова жадно поглощала. Антон никак не мог соединить части увиденного воедино. Выходило что-то совсем уж несуразное.

Вот косматые лоскуты звериной шерсти – длинной, как у росомахи или овцебыка (этих животных Антон видел только на картинках и фотографиях, но знал, что у них длинная шерсть). Только может ли овцебык сжимать копытом раскачивающийся керосиновый фонарь? А вот другой обрывок картинки – печальные глаза, совершенно человеческие, совершенно уставшие. Вот уши, торчащие из-под клочьев шерсти, острые, как у кошки. Но торчат они не на макушке, а по обе стороны головы, как у человека. Вот босые ноги с большими пальцами гротескной величины. Но нет ни ног, ни тела, нет даже шеи – ступни движутся прямо под подбородком. Рук тоже не видно, однако они есть – спрятались в густой шерсти, в правой – керосинка. Лицо вполне человеческое: полные губы плотно сжаты, но уголки приподняты в подобии грустной улыбки; величественная глыба носа; тяжелые косматые брови… Вот только глаза – мешки под ними спускались каскадами до самых губ, совершенно скрывая под набухшими волнами те части лица, где прилично было бы находиться щекам. Из-за этих мешков мистический лик обретал сходство с физиономией гамадрила, виденного, опять-таки, на фото или в документальных фильмах о природе.

Существо остановилось в полутора метрах от Антона. Керосиновый фонарь качнулся несколько раз и застыл. Теперь круг лимонного света четко вырисовал правую половину лохматого незнакомца, но при этом надежно укрыл его левую половину непроницаемой тенью. Так загадочная фигура стала похожа на Луну в средней фазе, когда линия-терминатор делит лунную поверхность пополам.

Молчали минуту-другую, потом гость из темноты устало вздохнул и произнес:

– Поздно лег.

Антон не разобрал, с какой интонацией прозвучало изречение. Незнакомец мог попросту констатировать факт, говоря о себе, или же задал вопрос и теперь ожидал ответа. Юноша выбрал тот вариант, который показался ему более вежливым.

– Я еще вовсе не ложился, – ответил Антон и на всякий случай улыбнулся.

– Знаю, – незнакомец вместо кивка опустил и вновь поднял тяжелые веки. Действительно, как можно кивнуть головой, если голова покоится не на шее, как положено, а сразу же на огромных ступнях? – Знаю. Ерофей меня предупредил. У тебя, мальчик, очень опытный и заботливый фей.

Антон пропустил мимо ушей нелестное в пятнадцать лет обращение «мальчик». Не то время, не то место и собеседник не тот, чтобы играть с ним в обиженного. Более разумным было бы выяснить, с кем все-таки имеешь дело.

– Меня зовут… – начал было Антон.

– Знаю! – прервал собеседник. – Зовут Антон, папа – Нестор, мама – Нина, проживаешь в доме восемь по улице Кисельной, учишься в выпускном, но так еще и не решил, куда будешь поступать. А пора бы! – вот так, неожиданным наставлением, «лохматый» закончил доклад, который одновременно был похож и на цыганское гадание, и на донесение какого-то частного детектива или агента службы безопасности.

– А Вы?.. – робко спросил Антон.

– А я поздно лег, – собеседник не мог пожать плечами – не было никаких плеч, поэтому он лишь вздернул брови.

– Это заметно, – Антон не выдержал и съязвил: уж слишком впечатлили его невиданных форм и размеров мешки под глазами у незнакомца.

– Шутишь? – незнакомец тоже решил не обижаться на колкости подростка, лишь приподнял уголки полных губ еще выше, устало изображая улыбку. – Все так шутят. Может, потому меня так и прозвали – Позднолег.

– Позднолег – это Ваше имя? – запоздало догадался Антон.

– Именно! – провозгласил собеседник торжественно. – Я – зверек Позднолег! – а после заговорил быстро, немного сбивчиво, как бы оправдываясь:

– А что такого? Что плохого? Чем не имя? Есть же Пеппи Длинныйчулок. Считаю, что Позднолег ничем не хуже.

Антон хотел напомнить, что Пеппи Длинныйчулок – лишь плод фантазии Астрид Линдгрен, но вовремя осекся: Позднолег ведь тоже не совсем реальный персонаж; во всяком случае, на улицах городка Антон таких никогда прежде не встречал.

– Ничего такого! – поспешил согласиться Антон. – Может, Вас прозвали Позднолег за то, что Вы поздно ложитесь спать?

– Я вообще не ложусь спать, – проворчал Позднолег и неожиданно продекламировал:

Если ребенок с поэзией дружен,
Сон для него абсолютно не нужен!

Антон смутно помнил эти строки – они звучали в каком-то мультфильме. Но причем тут этот лохматый зверь? На ребенка он уж точно похож не был.