Звезды, которые мы гасим. Эхо любви

– Здесь я живу, – сказала Броня.

По ее голосу он понял, что она стыдилась этого. Сделав вид, что не обратил внимание, он взгляну на часы. Было без четверти час.

– Последняя электричка уходит через полчаса, – сказал он. – Здесь можно где-нибудь присесть?

– За общежитием есть беседка. Иди к ней, а я сбегаю за йодом.

Беседка, непонятное сооруженье на трех столбах, сплошь обвитая засохшими вьюнами, оказалась довольно удобным и теплым местом. Декабрьская ночь была чуть морозная и безветренная.

Вернувшись и смазав йодом ранку, Броня села поодаль от него на скамейке. Он расстегнул пальто, пододвинулся, прикрыл ее и обнял за плечи. Она вздрогнула, но не возразила. Ему стало вдруг хорошо-хорошо. Он сел поудобней, положил голову на мягкое плечо девушки и почувствовал, что вот-вот уснет. Броня сидела так тихо, что даже не слышно было ее дыхания.

Он осторожно повернул ее лицо.

Вдруг она прижалась к нему, ее губы раскрылись. Натиск был настолько бурным, что у него перехватило дыхание. Черт возьми! Такого с ним еще не бывало.

Броня резко отстранилась и, проглотив его взглядом, не то то сказала, не то спросила:

– Ты хороший.

– О, да, это правда, хотел сострить он, но сказал:

– Ты лучше. Кто ты:

– Не надо ни о чем спрашивать. Главное, что мне сейчас хорошо с тобой.

Ей-богу, ему тоже было не плохо. Ее голова лежала на его груди, а лицом он зарылся в ее волосах.

Так они едва не просидели отведенное расписанием время. Он неохотно поднялся. Броня тоже встала. Она была, как слепая.

– Какой у тебя номер комнаты? – спросил он.

– Двенадцать. Придешь? – обрадовалась она.

Он чмокнул ее в щеку и резво зашагал по безлюдной улице. По сторонам темнели частные дома. Собаки, обрадованные поводом полаять, свирепо лаяли. Он дошел до поворота налево. Дальше нужно было идти до трансформаторной будки и еще раз повернуть налево, как он и сделал. И уперся в высокие ворота. Вернувшись быстро к будке, он огляделся. Дорога, ведущая к Броне, дорога к воротам. Чуть поодаль виднелся еще один переулок. Недолго думая, он побежал к нему. До электрички оставалось семь минут. Переулок был явно незнакомый, но он все бежал по нему. Вдруг он стал спускаться вниз и уткнулся в пруд. Ни вправо ни влево дороги не было. Вот это фокус. Совсем рядом за прудом прошла электричка. Отчетливо было слышно, как она остановилась и, дав сигнальный гудок, тронулась.

Он постоял в раздумье и побрел в направлении гудка. И тут увидел беседку. Броня по-прежнему сидела в ней.

– Ты зачем вернулся? Зачем? – испугалась и обрадовалась она.

6. О том, чтобы он влюбился, не могло быть и речи. После Вильки он решил, что с него хватит.

Но несколько вечеров, проведенных с Броней, он мало чем отличался от влюбленного и не скупился на ласку. А о Броне и говорить было нечего. Такой нежности, такого шквала страсти он еще не встречал, хотя дальше поцелуев у них не заходило, потому что местом свиданий была все та же беседка. Броня была не Вилька, которая могла, где угодно.

Как-то они возвращались поздно вечером из театра. Едва электричка тронулась, Андрей сразу почувствовал, что с Броней творится что-то неладное. Она притихла, как-то сжалась, отвечала односложно. Наконец он увидел, что сидевший напротив них парень в упор смотрит на нее. Он был старше Андрея, с большим горбатым носом, его волосы были уложены ровными грядками. Андрея поразила резкая перемена в выражении его лица, когда он перевел на него выпуклые глаза. Они презрительно сощурились, и на вышколенном лице появилась брезгливая улыбка. Андрей почти прочитал его мысли: «И с этим дерьмом ты связалась».

Броня резко поднялась и, взяв Андрея за руку, проговорила:

– Перейдем в другой вагон.

Чувствуя серьезность положения, он послушно пошел за ней, хотя вовсе не хотел этого. Уж очень ему хотелось еще раз помериться взглядом с этим наглецом. И все же он обернулся. Горбоносый сидел, низко опустив голову.

Обычная история, почти весело подумал он. Бросила козла, вот он и мечет икру.

– Это мой муж, – сказала Броня, когда они перешли в другой вагон. Он был почти пуст.

Он поежился, словно похолодало, и поднял воротник пальто. Стало тихо-тихо, как если бы электричка остановилась тли заложило уши, только слышался тихий плач. Плакала Броня. Он понимал, что нужно успокоить ее, сказав что-нибудь, потому что нехорошо, когда рядом плачут, но продолжал сидеть молча.

А кто пожалеет меня, думал он. Когда же я, наконец, встречу нормальную? То бляди попадаются с ангельскими глазами, то чужие жены. Встречаются же кому-то еще не успевшие поднатореть в любви с другими. Но только не ему.

Не переставая всхлипывать, Броня заговорила:

– Когда отец разбился, он был летчиком… мать отвезла меня к ба, мне было три года… а сама с отчимом уехала в Польшу и за четырнадцать лет прислала лишь два письма… Первый раз я увидела ее в позапрошлом году, они приехали и увезли меня с собой… Там я увидела своего родного брата… мы подружились… только я скучала по ба. Может, я бы осталась там, но отчим стал приставать ко мне, мать возненавидела меня и выгнала из дому… как собаку…

Он достал платок и подал Броне. Она взяла его, высморкалась.

– Он, Марк, увидел меня сразу, как только я вернулась, и стал уговаривать меня выйти за него замуж… Я не любила его, он приезжал с отцом и матерью… правда, его матери не нравилось, что я не еврейка, а бабушке не нравился Марк… Но отец уговорил их обеих, и ба даже стала настаивать… Говорила, что отец у Марка известный юрист, сам он заканчивает институт, тоже будет юристом… говорила, что мне будет легко с ним, у меня все будет… все, что я захочу, и я поступлю в институт, в какой захочу при таком отце. Я все равно не соглашалась. Марк привозил своих друзей, девчонок, у него своя машина, и однажды они уговорили меня… увезли к кому-то на день рождения, напоили какой-то гадостью… Уже потом я узнала, что никакого дня рождения не было… Я убежала оттуда, хотела броситься под поезд, долго болела.

Она громко всхлипнула и вся затряслась. Он прижал ее голову к своей груди и гладил, гладил, пока она не притихла, а вскоре успокоилась вовсе. Зато ему стало невыносимо скверно. Он-то тут причем?

– Потом мы поженились, – уже совсем ни к чему продолжала рассказывать Броня. – Мне тогда едва исполнилось семнадцать, но его отец все устроил. А через месяц я убежала от него ночью в одном платье… не смогла больше терпеть его садистских выходок… прямо, как зверь, набрасывался… и каждый раз бил. А еще от него чем-то пахло. Дуся сказала, евреем. – Броня брезгливо сморщилась и вздрогнула. – Я переночевала у Галки, а потом устроилась на первый попавшийся завод, где было это общежитие. Ба приезжала ко мне, сначала ругала, а потом просила прощения. Я, конечно, простила, потому что, кроме нее, у меня никого нет.

Они вышли в тамбур.

– Вот и все, – сказала Броня. – Я знала, что тебе нужна другая и, узнав, ты больше не приедешь. И правильно сделаешь. Я не буду тебя осуждать.

Двери зашипели и раскрылись. Броня задержала на мне взгляд, глаза ее опять налились слезами, она измученно улыбнулась и шагнула к двери.

Он спрыгнул на платформу первым и помог ей сойти.

Они шли молча. Она сказала все, что могла, а ему говорить было нечего. Рассказать ей о Рите, которую даже ни разу не поцеловал, было бы смешно. Особенно сейчас. Словно в отместку. Сказка о Красной шапочке и быль о злодее муже. Он вспомнил его презрительную ухмылку и его всего передернуло от отвращения. Лучше бы он никогда его не видел. Теперь все время будет представлять, встречая Броню, как эта мразь ею обладала.

Они подошли к общежитию.

– Спасибо, что проводил, – сказала Броня. – Я очень благодарна тебе за эти дни. Ты не представляешь, как они помогли мне. Ты вселил в меня надежду, что я еще смогу любить и, возможно, быть любимой. Это ничего, что мне будет трудно. Это уже другая трудность, приятная.

Она как-то особенно хорошо улыбнулась, кивнула на прощанье и скрылась в подъезде.

Он долго стоял, плохо соображая, потом закурил и медленно побрел к платформе. За заборами захлебывались собаки. Одна из них, огромная, как медведь, прямо хрипела от желания разорвать его на куски. Он отломил от мерзлого куста ветку толщиной с палец и, подойдя вплотную к забору, – он был невысокий и редкий – начал хлестать собаку по раскрытой пасти. Она сражалась геройски и наверняка легла бы трупом, не отступив. Ему стало легче, и отшвырнув ветку в сторону, он быстро зашагал прочь.

На какое-то мгновенье ему показалось, что он отхлестал по выхоленной морде Брониного мужа.

7. Он решил, что с него хватит. Как говорится, сыт по горло. На эти вещи надо смотреть проще. Как Борис.

Его рассказ Бориса обрадовал.

– Наконец тебе повезло, – сказал он. – То, что тебе сейчас надо, чтобы окончательно выбросить из головы ту стерву.

– Чем же повезло?