С неба – в бой. Десантники Великой Отечественной

Вновь звучит сирена. Вместо красной лампочки над дверью зажигается зеленая, мигающая. Я направляюсь к черному проему и в числе первых ныряю в ледяную бездну. Через несколько секунд ощущаю резкий толчок. Поднимаю глаза вверх: купол наполнен. Осматриваюсь. Несколько выше и в стороне угадываю радиста. Совсем рядом со свистом пролетает мешок с продовольствием. Над собой слышу гул моторов. Это подошла новая волна наших машин. Пока все в порядке – выброска проходит нормально…

* * *

Тишина. Глубокие колючие снега. Мороз, пронизывающий до костей. Но думается не об этом. Прислушиваюсь: где остальные?

Первыми, кого я разыскал, были комиссар отряда Щербина, старшина Гришин и радист Суханов. Четверо – уже немало. Это ядро, вокруг которого вскоре соберутся все парашютисты.

Щербина шутливо заметил:

– А зимой-то воевать лучше, чем летом: мягче падать.

Не прошло и десяти минут после нашего приземления, как послышалась стрельба. Темное небо рассекли светящиеся строчки сигнальных ракет: белая, красная, зеленая. Они обозначали, где какое подразделение находится.

Времени терять нельзя. Вместе со Щербиной организуем разведку, налаживаем связь, готовимся к приему нашего второго эшелона, который вот-вот должен прибыть. Однако хорошо знакомого всем нам гула тяжелых бомбардировщиков что-то не слышно.

Примерно часа через полтора весь небосклон затянуло облаками. Казалось, что они опустились до самой земли. Откуда-то налетел снежный шквал. Надеяться, что в такую непогоду прилетят самолеты и высадят десант, больше не приходилось.

Старший политрук Щербина и старшина Гришин остались на всякий случай на месте: вдруг наши все-таки прилетят. Я же с подошедшими к этому времени бойцами направился к лесу, темневшему в отдалении. Идти было тяжело: лыжи то и дело глубоко проваливались. Добравшись до опушки, мы вырыли в сугробах ямы и укрылись в них.

К утру я связался со всеми группами, определил общую обстановку в районе, где приземлился десант, узнал подробности высадки. В целом она прошла успешно. Правда, нескольких парашютистов мы недосчитались. Об их судьбе нам стало известно позже.

Потеряли и несколько мягких мешков. Те из них, что были снабжены звонками, нашли быстро, а вот на поиски «немых», да еще запорошенных снегом пришлось потратить немало усилий.

Второй эшелон, по численности не уступавший первому и имевший к тому же пулеметы, минометы и даже небольшие орудия, так и не прибыл. Это осложняло выполнение поставленной перед нами задачи. Несмотря на это, мы сразу же оседлали наиболее важные дороги. Ночью попытались связаться со штабом ВВС фронта. Суханов включал рацию во все установленные часы, и все напрасно. Передать первое донесение посчастливилось лишь утром. Нам сообщили, что вторая часть отряда не полетела из-за плохой погоды, и обязали принять ее сегодня в восемь часов вечера.

– Ждем, – ответили мы.

К тому времени наши подразделения и группы уже имели несколько стычек с неприятельской разведкой и охраной автоколонн. Особой активности в этих столкновениях немцы не проявили. Нас удивило, что они не принимали мер к уничтожению десанта. Было ли это следствием воздействия советской авиации или противник просто не имел истинного представления о наших силах – так или иначе, но на этот раз он не обращал на нас внимания. Я говорю «на этот раз» потому, что три недели спустя, высаживаясь в другом месте, мы в полной мере испытали на себе мощь его противодесантной обороны.

Лишь через некоторое время мне удалось узнать, почему гитлеровцы так себя вели. Они долго не могли определить общую численность отряда и его задачу: выброска производилась рассредоточено, и парашютисты контролировали довольно обширный район.

Правда, Суханов перехватил переданную открытым текстом радиограмму командования одной из вражеских армий всем частям, гарнизонам, войскам службы охраны и восстановления коммуникаций. В ней предписывалось «принять всевозможные меры к ликвидации русского воздушного десанта в местах его приземления или на дорогах». Однако никто из них не проявлял особого рвения в выполнении этого распоряжения, напротив, старались как можно быстрее выйти из опасной зоны. По данным нашей разведки, фашисты уже покинули или начали покидать Торхово, Каверино, Ефимьево, Теряево…

Вспоминая об этом сейчас, я думаю, что если бы они тогда нажали на нас как следует, то нам, вооруженным лишь карабинами, автоматами, ручными пулеметами и тремя ротными минометами, пришлось бы ой как туго. Однако, к счастью, немцы не сделали этого.

Как только забрезжил рассвет, я, старший политрук Щербина и назначенный начальником штаба нашей группы лейтенант Касимов в сопровождении нескольких бойцов отправились в подразделения. Обход начали с самого дальнего, которым командовал выздоровевший после ранения лейтенант Коновалов. Связь с ним да и с некоторыми другими была пока довольно примитивная и ненадежная. Разумеется, мы могли бы все роты первого эшелона обеспечить радиостанциями, хотя их в то время и не хватало. Но, откровенно говоря, не предполагали, что придется так долго ждать остальную часть десанта. Вот и прибегли теперь к таким способам связи, как ракетная сигнализация, посылка лыжников…

По глубоким сугробам не больно разгонишься, да еще с такой выкладкой, как у нас. Когда достигли берега Большой Сестры, все изрядно устали. Решили передохнуть. Только расположились в кустарнике, как услышали два глухих взрыва, вслед за ними – короткие очереди автоматов. По звуку определили – огонь ведут пистолеты-пулеметы Шпагина. Поспешили на выстрелы. Лыжи цеплялись за скрытые под снегом переплетения веток, густые заросли мешали движению. Кое-как выбрались из этой ловушки.

В редколесье увидели фигуры перебегающих от дерева к дереву десантников. Они атаковали вражескую автоколонну. Мы присоединились к ним.

Одетые в белые маскировочные халаты, незаметно приблизились к неприятельским машинам. Стреляли прицельно: экономили патроны.

Показывая на дорогу, командир взвода старшина Андрей Гришин воскликнул:

– Смотрите!..

В голове колонны автомобилей шли два танка. Один из них разворачивал орудие в нашу сторону. Загремели выстрелы. К счастью, снаряды разорвались в стороне и не нанесли нам никакого урона.

Парашютистам удалось поджечь несколько грузовиков. Они остановились и застопорили движение. Видимо, решив отогнать нас, гитлеровцы начали разворачиваться. Их минометчики повели огонь по лесной опушке, где мы находились всего несколько минут назад.

Заставив противника втянуться в бой, мы отошли к лесу и заскользили по снежной целине, параллельно шоссе. Намного опередив немцев, остановились, устроили засаду. Ждать пришлось долго.

Ребята даже начали шутить:

– Вот как залегли германы – тягачами теперь, наверно, поднимают каждого.

– А может, до сих пор по лесу палят?

Наконец, колонна показалась на дороге. Пробиваясь сквозь снежные заносы, она еле-еле ползла. Когда приблизилась к нам метров на двести, я взял у Гришина ракетницу и выстрелил. Красный шарик, шипя и оставляя за собой огненный хвост, взметнулся над лесом. Прозвучали первые хлопки наших снайперов. Их дружно поддержали автоматчики. Головная машина, потеряв управление, встала поперек проезжей части. На нее налетели ехавшие сзади. До нас донесся треск, послышались крики раненых. Образовался затор. Вражеские солдаты начали выпрыгивать из кузовов и прятаться за колеса, зарываться в снег. Офицеры пытались организовать оборону, но не сумели подавить поднявшуюся панику.

Примерно через четверть часа колонна была разгромлена. Уйти удалось лишь нескольким вездеходам. На месте осталось восемнадцать автомобилей и свыше полусотни гитлеровцев.

Мы подошли к чадящим остаткам. Кто-то из ребят предложил заминировать уцелевший транспорт. Старшина Гришин поддержал бойца:

– Не последние здесь прошли. Обязательно еще будут драпать…

Я не стал возражать, и мины были установлены. После этого тронулись в обратный путь. Когда возбуждение постепенно прошло, начала сказываться усталость. Мне очень хотелось спать. Да и другим, видимо, тоже. Парашютисты все чаще спотыкались, падали. Надо было передохнуть. Углубились в лес, разгребли снег, набрали веток для костра. Только собрались разжечь, как часовой подал сигнал тревоги. Все взялись за оружие. Откуда-то донеслось конское ржание. Еще через некоторое время уже совсем близко заскрипел снег, зашуршали кусты, и на небольшую полянку, ведя на поводу лошадей, вышли три наших хлопца. Увидев меня, один из них доложил:

– Товарищ майор, нас послал к вам старший политрук на подмогу.

– А лошади откуда?

– Трофеи, – улыбнулся боец. – На буксир хотим вас взять.

Задолго до войны я служил в Приморье, был командиром взвода конной разведки на границе. Служба нелегкая, беспокойная. Часто приходилось гоняться за нарушителями, совершать марш-броски, буксируя лыжников. Теперь сам оказался за хвостом коня. Кавалерии я изменил еще в 1931 году. Случилось это так. Однажды, вернувшись с очередного объезда своего участка и доложив дежурному по штабу свои наблюдения, спросил его:

– Разрешите идти?

– Да, – коротко ответил тот и протянул мне свежий номер нашей армейской «Тревоги».

Не выходя из помещения, я пробежал глазами по страницам. Мое внимание привлек крупно набранный заголовок-призыв «Комсомолец, на самолет!». Стал читать обращение к молодежи. Дежурный заметил это и улыбнулся:

– В небо захотелось? Валяй подавай рапорт. Есть приказ наркома добровольцев направлять в авиационные училища.

Эта реплика натолкнула меня на мысль: «А может, и правда податься в летчики?» Подумал, подумал и написал рапорт. Прочитав его, командир полка Иван Павлович Шевчук, в прошлом известный на Дальнем Востоке партизанский вожак, сказал с обидой:

– Значит, решил сменять коня на самолет? Смотри не прогадай!

Я понимал старого конника. Но что поделаешь, воздушный океан тянул сильнее. И я не ошибся: с тех пор и поныне верен ему.

Приладив к седлам парашютные стропы и держась за них, мы тронулись в путь. Передвигаться таким способом было куда легче.

На командный пункт отряда добрались быстро. Там нас первым делом накормили. Лейтенант Касимов доложил, что десантники встретились с партизанами. Начальник штаба подал знак, и ко мне подошло несколько мужчин в гражданской одежде. Старшим у них, судя по всему, был небритый человек, возраст которого я тогда не смог определить. От мороза у него распухло лицо, потрескались до крови губы, и он то и дело облизывал их. На груди – немецкий автомат.

– Вы командир десантного отряда? – спросил он. Я кивнул. Спросивший протянул потрепанное удостоверение личности:

– Я капитан Седов…