Сцены из народного быта

– Уж до господ ли теперь! Помог бы бог вылезти. В экую пургу какая охота, пропади она совсем!..

– Сосну бы нам не прозевать. На сосну попадем – дома.

– Вишь, вьюга какая, – у лошадей хвоста не видать, а ты сосну.

Лошадь, побуждаемая и кнутом, и лаской, и бранью, едва передвигала ноги; наконец, выбившись из сил, остановилась.

– Должно, сбились!

– Уж давно по целому едем. Сбились как есть.

– Беда!..

– Поди ж ты!..

Аким сунулся в сугроб и, пройдя шагов двести, воротился назад.

– Что бог дал?

– Ничуть!

– Постой-ка, я потопчу; может, господь даст… – сказал Кузьма, опускаясь по пояс в снег.

И Кузьма пришел ни с чем.

– Столько этого снегу наворотило – не выдерешься.

– В овраг бы не влететь.

– Там и душу свою оставишь… в овраге… Так ты это и понимай!

Долго молча и сосредоточенно стояли они, придумывая, на что им решиться.

Аким хотел было посоветовать ехать прямо, да, вспомнив, что лошадь потому и остановилась, что прямо ехать нельзя, удержался. Кузьма был решительнее: он что есть мочи стал хлестать кнутом несчастное животное. Лошадь тронулась.

– Ну, ну, ну! – кричал Кузьма, учащая удары.

– Трогай, трогай! – подбадривал Аким, ухватившись за оглоблю.

– Господи, да вон она, сосна-то! – закричал с радостью Кузьма.

– Она и есть!

– Батюшки мои!.. Вот какое дело. Помирать уж сбирались.

– Это мы, значит, все около ей барахтались! Ну, оказия! Что ж это огнев-то не видать? Озерецкое, должно, вот оно… направо?

– Да теперь все село разожги, никакого огня не увидишь…

От сосны уже недалеко до деревни, и по торной дороге, как ее ни занесло, все-таки добраться можно.

– Дома теперь… Слава те, господи!..

– Уж теперь что… теперь ежели… А то, как возможно…

– Само с собой, коли… Эх!..

– Горе!

– Вот ты и думай!

Бессвязные эти фразы произносили мужики с большими паузами.

Овин… другой… избенка… В деревне!..

Все забыто: и страх быть занесенным, и стужа, прохватившая до костей. Миновала беда – и слава богу!

– Кабак, поди, еще не заперт.

– Надо полагать…

– Одной косушкой, пожалуй, не поправишься?

– Какая косушка! Много ли в ей, в косушке! Теперича, ежели очувствоваться как должно, и полштофа мало, – решил Аким.

Из кабака слышался шум: безобразничали пищалинские мужики, ожидавшие приезда господ из Санкт-Петербурга. Больше всех заинтересован был Мирон. То он хвастался своим ружьем, то репетировал речь, которой он встретит охотников.

– Сейчас приедут и сейчас… воля милости вашей!.. Ведьмедя нам бог даровал! Собственно, они с нашей земли его перегнали… Как вашей милости угодно!..

– Это точно, – поддакивал спившийся пищалинский старшина, – а коли что – два ведра на все наше общество. Тогда и действоваться можно.

– Два ведра!.. Верую, господи! Так ли я говорю? Два ведра пожалуйте на стол, а мы выкушаем…

– А вы, ребята, не кричите, – вмешался в разговор рыжий мужик, – а то в запрошлом году Демьян Иваныч налетел тоже на барина, стал права доказывать, да после недели две скулы растирал…

– А в суд?

– Судись там! Так огреет…

– Меня?! – закричал с бахвальством Мирон.

– Ты-то первый наскочишь!

– Я?!

– Ты!..

– Не надеюсь! Вот что!