Валёр

Шли недолго, не ожидая встречи с вчерашним днём, но с какой-то острой надеждой во всё лучшее. Макарий чувствовал, что на этом островке Вени-Фени уже нет. Такие, как он, быстро не исчезают и долго-долго мучают белый свет, окрашивая его в безутешно серо-чёрный.

– Вот, Берли, отсюда куда-то истаял этот вчерашний беглец. А вот здесь лежал пакет, брошенный мне этим «Веней-Феней», его тоже нет! Впереди нас – вода! Ну, что, форсируем, или вернёмся назад к Беглой, где нет преград?

Но пёс, угрожающе зарычал и, прыгнув в ржавую болотную воду, переплыл к островку. Макарий, снял с себя одежду, завязал её в узел и бросил на островок. Потом, вскинув рюкзак на голову и поддерживая его рукой, переплыл следом за Берли эту густую болотную муть.

Оказалось, что это совсем не островок, а продолжение густого камыша, который мирно дышал влагой шуршащего дня.

Впереди пробирался Берли, по протоптанному следу, убежавшим Веней-Феней.

– Берли! Мир здесь, какой одетый камышом, а мы бредём с тобой, что нагишом! – подбадривал Макарий словами рифмы своего друга и самого себя.

День уже давно покинул облачный зенит и начал добирался до серого горизонта.

Шли они тяжело, пробираясь сквозь камышовые дебри, что казалось, им не будет конца.

Где-то, закрякали дикие утки, и вороньё, не таясь, добавляло к ним своё безустанное «кар».

Неожиданно эту крякающую вязкость разорвал ужасный крик испуганной птицы. Этот крик пробежал дрожью по телу Макария, как будто призывая к спасению от нагрянувшей беды.

Стало тревожно и совсем неуютно в пути предночном, что вновь закружилось темнеющее небо, и камышовый рост тростника стал ещё выше.

«Держаться, держаться! И нет больше возврата к потере сознания! Да ещё, здесь!», – мысленно приказал себе Макарий, и, стиснув зубы, двинулся за Берли.

Заблистала за камышом небольшая речушка, на которой сквозь сумрак, просматривалось, что-то, тревожно-рвущееся на водной взбудораженной глади.

«Утка, попавшая в рыболовную сеть? Очень и очень похоже на это. Неужели здесь присутствуют люди? И кто они эти неизвестные?», – всмотрелся Макарий в речную трагедию утки.

– Вперёд, Берли, вперёд! Неужели и мы с тобою не люди? Поможем утке, да? Вижу, что ты со мной согласен, на все сто и даже больше! Но тебе оставаться на берегу.

Подбежав к речушке, Макарий быстро скинул одежду на траву и бросился в речку. Он стремился к этой вопящей птице, цепляясь ногами за илистый грунт, за растущие со дна какие-то травы. Утка рвалась и билась о воду, истерзано крича в надвигающую безжалостную ночь.

Это точно была рыболовная сеть, кинутая поперёк этой речушки. С огромным трудом Макарий освободил утку из сети, и она на прощанье, дико вскрикнув, сильно царапнула ему лапами плечо.

«Видимо, это знак благодарности! Спасибо, что рану не затронула!», – невольно улыбнулся про себя, Макарий,. Но потом с тревогой подумал: «Кто же здесь всё-таки обитает? Веня-Феня не мог поставить эту сеть: просто не успел бы, да и где бы он её взял? Значит, здесь кто-то обитает иной, и, может даже не один. Надо убраться поскорее отсюда».

– Берли! Ночь в небе уже взошла и нам бы куда-нибудь прислониться в тепло. Ох, как надо бы! Слышишь, мой друг? Давай пройдёмся по округе и, по возможности, осмотрим, что сможем! Так, ведь?

Берли устало вздохнув, двинулся вперёд, к опушке темнеющего леса.

– Давай в кусты, быстрее, мой друг. Кто-то пробирается из этого леса. Видимо, это он спешит на крик утки. Догадался, что она попала в сеть и подняла такой отчаянный крик.

Пробежал мимо тяжеловатый человек и, постояв с минуту возле речушки, повернул обратно к опушке леса.

Макарий с Берли тайком двинулись за этим мужчиной и подобрались к пристанищу неизвестных людей.

Горел не жаркий костёр в окружении нескольких немолодых мужчин. Они сидели вокруг этого костра и о чём-то вели беседу.

– Ну, что, Митяй, утку принёс? Или успел уже съесть её по пути?

– Тебе не оставил! Сеть на месте и уток нет совсем. Видимо это выдра их вспугнула, больше то и некому. Так что и рыбы, может быть – не быть! – ответил Митяй и, усевшись к остальным, поднял лицо к небу, вопросительно сказал:

– А небо-то, как в нас смотрит! Ух, как! Что эти светляки от нас хотят? Сто грамм, или, даже больше? Но нам и самим бы ещё, ох, как бы надо!

– Рюкзак вон полный! Куда же ещё! Пей – не хочу, и сколько влезет! Что, мало тебе?

– Да! Видимо, всё-таки хотят! Ты посмотри, как они-то высвечивают! До самого, что-ни-есть, немогу! И что там за ними находится, а? Неужели и души наши туда, в эту задаль? Вот, как это так? Что ты думаешь об этом, Данила? Или мы по этой земле размажемся, как никому не нужная тварь?

– А что я! Я как все: хода в зазвездие, тоже не хочу. Земля нам всем родня! И чужаков мы не терпим! И звёзды, видимо, к нам также будут не терпимы! – ответил подусталый голос, и, помолчав, с затаенной ухмылкой, продолжил:

– Души наши ведь всякой душе рознь. Вот на тебя взглянёт искоса ненаглядная красавица, да так, что сердце захочет выскочить в поиске спасения. И что, куда от этого жара деться? Не выдержит оно взгляда такого, и ты… прыг в омут этот: выхода-то и нет! Так, что, доведёт тебя эта любовь до не струганной гробовой доски, и нет тебя больше в мире людском. Закроют тебя в тёмный домик, постучат на прощанье сверху молоточками… и всё! И вызреет потом из тебя красивый червячок, на зависть другим червякам. Потом вылезет твоя новая жизнь на эту земную твердь, чтобы согреется в солнечном тепле, где ты и станешь новым этим «я»! А здесь, как раз и новая любовь к тебе рванёт из высоты, и цап клювом за твой червячный вид, и ты уже… другой.

– Ну, ты даёшь болтовнёй этой! А дальше то, как?

– А дальше в восторге эта ворона, каркнув радостно от червячка, плюхнется в эту вот речушку, что здесь. А там, на дне, недремлющий рак разделает её до основания… и ты опять уже другой!

– Ха, ха, ха! Ну, ты ж и травитель… а, потом-то, что?

– А потом, вот Петя придёт на этот водный мир и закинет удочку с блесной, сделанной из консервной банки. Рак кинется на блесну и улов есть у Пети. Костерок, вот как наш, казанок, и ты опять другой. Но ты ведь упрямый и жёсткий, так что не станешь Петей всем, а выйдешь частично наружу, ну, ты знаешь как. Это и есть круговорот нашего мира. То есть, биоценоз полнейший с продолжением эволюции. Всё возвращается на круги своя и понемножку развиваясь дальше, мутируясь по назначению иного мира.

– Как это, мутируясь? В муть, что ли, вперёд и вперёд, как головой в колодец, до самого дна?

– Ну и колодцы-то бывают разные: где вода чиста, что роса с листа, а где ил не течет из вил. Всё ведь движется, вертится, меняется, крутится во времени, без желания нашего, как ни проси. Вот, так вот, Митяй, тебе на всякий случай!

– Ну, всё, хватит трепаться! Утром ранним выходим. Так что, всем отдыхать! Можно ещё для хорошего сна по сто грамм, но не больше. А Пете, чтоб не думал о раке, пораньше встать, доставить сеть и обязательно наполненную рыбой.

– Хорошо, для вас, смогу и пораньше. Но с рыбой, как повезёт! – ответил хриплый голос.

Звякнули в полутьме кружки, и потянуло от них к Макарию острым запахом спиртного.

«Фу! И кто они эти стограммовые любители сна?», – вскинулась ему полусонная мысль.

– Берли, давай уйдём незаметно отсюда, да поскорее. В кусты, в густую траву, спрячемся до рассвета, и может быть, уснём. А там, он, этот рассвет, нам расскажет, что и как, – прошептал Макарий на ухо псу и они незаметно отползли от этого людского пристанища.

… Кто-то толкал Макария в плечо! Чей-то хриплый голос жёстко твердил:

– Вставай парень, вставай! Проспишь всё, что есть впереди, что идёт без остановок и полустанков по дороге жизни.

Макарий сонно вскочил и увидел рядом стоящих двух мужчин. Берли напряженно смотрел на них, но не проявлял жёсткости и агрессии.

– Пойдём к нам, пойдём. Не хорошо находится в отчуждении от людей. Мы ведь не звери!

Утро взошло, загораясь алой зарёй над миром земным. Не спрашивая никого из людей: нужна ли им эта заря, или нет.

Дымился слегка тот же костёр в окружении нескольких немолодых мужчин. Один из них, повернувшись к Макарию, взглянул на Берли, твёрдо и веско сказал:

– Ну, вот, теперь мы и в полном сборе! Вперёд без отставаний и разговоров! Тихо, умно, и без мысленных потерь идти друг за другом. Оставлять за собою неистоптанную траву, не обломанные ветви кустов и тишину, – и ткнув, какой-то палкой Макарию в грудь, добавил:

– Ты и есть, тот, настырный? Идёшь со своим псом замыкающий! И поглядывай на прошлое, сам! Ты, понял? И больше не опаздывать, никогда и нигде! Да хранит нас, Господь!