Такая разная Франция

Цинично и эгоистично, не правда ли? Цинично и по отношению к этим самым иммигрантам, которых принимают в качестве дойных коров, и по отношению к молодым и будущим поколениям французов, за них ведь таким образом уже решили – с кем им жить, как и в какой стране. Ладно, эти наработают на пенсию стареющей Франции, а дальше-то как? Приглашать инопланетян что ли? Да и далеко не все вновь прибывшие, как известно, мечтают об устройстве на работу, они если и работают, то зачастую «в чёрную». Конечно, мусор убирают в крупных городах иммигранты или их потомки, но кто не видел в том же Париже негров, торгующих на улице дешёвыми сувенирами? Вы думаете, они платят налоги и отчисления в социальные фонды? Пенсионеры получают свои пенсии благодаря их тяжёлому труду? Нет, зато действует параллельная, теневая, экономика. Импорт, опт, розница, в этой схеме всё может быть только в тени.

французский напёрсточник

Мой инструктор по вождению, пожилой человек лет шестидесяти пяти, с грустью наблюдая где-то в районе многоэтажной жилой застройки праздношатающихся в разгар рабочего дня немолодых арабов, комментировал ситуацию так: «А зачем ему работать? У него три жены (неофициально, конечно) от каждой по три-четыре ребёнка. Он получает кучу пособий – на детей, на матерей-одиночек, на жильё – вот и может чай пить целый день». Конечно, такие варианты случаются не часто, но всё же бывают. Проблем с переселенцами из Африки и Азии уже в те годы было не мало, и они увеличивались. Про нынешние я вообще молчу. Один знакомый хорват, считавший себя, несмотря ни на что, югославом, рассказывал мне (дело было в конце 90-ых годов), как однажды пожаловался ему знакомый полицейский из контролирующего иммигрантов отдела: «Мы прямо–таки с ностальгией вспоминаем 70-ые годы и вас – югославов и португальцев, с вами было так легко работать, не то, что с теперешним контингентом». К концу ХХ века африканская эмиграция уже хорошо расползлась и по провинциальным городам.

Может, мой пассаж об иммигрантах покажется кому-то ненужным и слишком привязанном к нынешним событиям, но тогда это тоже был для меня культурный шок, только отрицательный. Не знаю, как передать охватившие меня чувства, когда я, человек далёкий от религии, тем более католической, увидел негра, мочившегося средь бела дня в стену парижской церкви 17-го или 18-го века! В арабской стране его при подобных упражнениях со стеной мечети, наверное, забили бы камнями на месте.

Фото сделано в центре Лиона, году в 2011, называется «Юность Франции»

Первый шок от того, что натворили, французы испытали в 1995 году. Тогда группа террористов-самоучек (интернета у них ещё не было) из выросших во Франции арабских юношей, не принадлежавшая ни к какой группировке, даже к никому неизвестной тогда «Аль-Каиде», устроила серию терактов. Погибло несколько десятков человек. Силы спецслужб искали террористов повсюду, нашли и уничтожили. Однако последствия тех событий заметны до сих пор – по всем крупным вокзалам и аэропортам ходят вооруженные армейские патрули, иногда даже с собаками. Правда, ни разу не видел, чтобы кого-то остановили или проверяли, а одна собака на огромные залы регистрации аэропорта Шарль де Голль-2, например, это даже не смешно. Это грустно. И с тех пор на французских вокзалах отсутствуют камеры хранения (как будто нельзя просто прислонить чемодан со взрывчаткой к стенке оживлённого прохода). После 1995 года несколько лет в крупных городах Франции не было мусорных урн. Их использовали террористы для закладывания взрывчатки, и чиновники не придумали ничего лучшего, как вовсе упразднить точки сбора уличных отходов. Французам сказали, мол, носите свой мусор себе домой. Некоторые, конечно, носили. Но со временем сознательных становилось всё меньше, поэтому через пару лет реализовали пришедшую кому-то в голову поистине гениальную в данной ситуации идею сделать урны из прочного прозрачного пластика. И в настоящее время во Франции ещё можно любоваться не только великолепными памятниками архитектуры, но и самыми разнообразными продуктами человеческой жизнедеятельности в импровизированных мусоросборниках.

К слову сказать, французские чиновники, так же, как и наши, умеют принимать «правильные» решения в сложных ситуациях и делать жизнь человека несносной. Когда в марте 2016 года террористы взорвали бомбы в аэропорту и в центре Брюсселя, власти Пятой Республики решили заняться безопасностью воздушных гаваней. Мы как раз возвращались из чудесной поездки по востоку Франции через Руасси (аэропорт Шарль де Голль). Что там творилось! Три часа провели в разных очередях! Усиленные меры безопасности. Казалось, что их придумывают для того, чтобы облегчить террористам осуществление бесчеловечных планов. Несколько раз находились в кучах людей, которые легко взорвать любому смертнику (видимо, всё же у ИГИЛ добровольцев не хватает). Отменили электронную регистрацию, в итоге – почти час в очереди, чтобы зарегистрироваться на рейс, потом ещё полчаса, чтобы войти в зал пограничного контроля. Тут начиналось самое интересное – ужесточение проверки паспортов выражалось в сокращении количества заветных окошек со штампиками и человечками в погонах. Перед ними в относительно небольшом помещении толпилось постоянно человек триста, два смертника – триста трупов, а сам контроль всё тот же, что и раньше. При этом единственная проверка на безопасность осуществлялась уже после, до этого места любой мог дойти хоть с ядерным зарядом! Преступнику со взрывчаткой в чемодане было легко пристроиться к толпе людей, которая постоянно сопровождали наше ожидание.

Не успели ИГИЛовцы тогда сделать ещё одно чёрное дело. После первого шока европейский чиновник очухался, электронный «чек-ин» восстановил, очереди на паспортный контроль тоже сильно уменьшились, но, как и прежде, в здание аэропорта заходим свободно, вещи никто не просвечивает!

Правда, такой дурдом, как в аэропорту Парижа, явление малотипичное для Франции, бюрократия там гораздо гуманнее к людям, нежели у нас. Конечно, отсутствует прописка. Как и во всех европейских странах для подтверждения местожительства достаточно предъявить любой инстанции счёт за воду или электричество, либо за другую коммунальную услугу с указанием адреса и своей фамилии. Только иногда даже прописка оказывается очень полезной в определённых ситуациях. В 1996 году Жак Ширак пригласил приехавшего во Францию Клинтона поужинать в модном ресторане американской кухни. Казалось бы, ничего особенного. Да, но пока два президента вкушали яства, квартал был оцеплен полицией, и его несчастных обитателей не пускали к себе домой. Так как в отсутствии штампа о прописке нельзя доказать, что ты местный житель, ведь никто не догадался положить счета за коммуналку в бумажник или портфель в тот весёлый для двух политиков вечер. Вот и ждали беспечные парижане окончания ужина на улице.

Но, бывает, французский чиновник обнаруживает редкостное понимание простых человеческих проблем. В первой половине девяностых наши дотошные пограничники ещё старой советской закваски стали придираться к обладателям двух паспортов, выезжавших в Европу без всякой визы (ибо она им была не нужна при наличии документа одной из европейских стран). И, конечно, обладание вторым гражданством не интересовало ревностных стражей границы: «Не порядок, где же виза?» Хотя какое твоё собачье дело, ты же должен проверять только наш документ? Теперь ведь красивая многоцветная консульская наклейка совершенно не интересует симпатичных дамочек, во внешнем облике которых крашеные ногти вполне гармонируют с погонами прапорщика. А мне вот так заявил однажды прослуживший добрый десяток лет на китайской границе прапор: «Я нарушителей всегда ловил! Мне до лампочки, какой у вас паспорт, должна быть виза! Но раз сегодня первое января, я, так и быть, пропущу Вас!» У меня едва не вырвалось: «Спасибо, благодетель!»

Вот тогда консульство в Петербурге без разговоров и проволочек стало шлёпать нам, имевшим французское гражданство, французские же визы в российские паспорта. Со всемогущим штампиком всё стало правильно и красиво. Хоть подтянули с тех пор наших чиновников, но представить себе что-то подобное в нашем парижском консульстве не могу. Однако и французы уже давно этого себе не позволяют. Виза нынче не простая печать, а красивая наклейка, наверняка, ещё предмет отчётности.

Военный патруль на улицах Парижа (терактов в «Батаклане» и в брюссельском аэропорту ещё не было, патрули уже ходили, но оказывали только моральное воздействие)

***

Живя во Франции, мне приходилось слышать рассуждения о том, что, мол, мы здесь идём к мультиконфессиональному и мультирасовому обществу, и в этом, якобы, ничего страшного нет, посмотрите на Америку, к примеру.

Есть страшное. Потому что это только самоуспокоение, попытка закрыть глаза и ничего не делать, не расчищать авгиевы конюшни политической и социальной жизни, а ждать, авось оно само как-нибудь образуется. Что-то образуется, бесспорно, только что, вот в чём вопрос! Даже в Америке до сих пор масса проблем на расовой почве, и не похоже, что они успешно разрешаются, скорее наоборот, а ведь там, в стране эмиграции, смешанная нация формировалась, как минимум, пару столетий, а не 50 лет.

Да чего там говорить, чтобы решать подобные вопросы нужно хотя бы знать её масштабы, а во Франции никто не считал, например, сколько в стране живёт негров. Статистика по расовому признаку запрещена. Известно только количество родившихся за пределами страны и их прямых потомков. Всё это для того, чтобы не поощрять расизм. Сколько арабов, турок, пакистанцев тоже никто не знает, существуют только оценки. Французов, возможно, ввела в заблуждение их собственная история. Даже в 80-ые годы ХХ века считалось, что в крови каждого третьего гражданина Пятой Республики (а понятия гражданство и национальность во Франции тождественны) течёт кровь иммигрантов. На тот момент это была, по большей части, кровь переселенцев из Испании, Италии, массово оседавших в относительно зажиточной соседней стране с середины 19-го века. Потом к ним прибавились выходцы из Польши, Португалии, беженцы из Советской России, волна перемещённых лиц после Второй Мировой войны. Все эти люди довольно быстро адаптировались в новых условиях, а их дети были уже обычными французами, и, как это часто бывает с эмигрантами, старались изо всех сил пробить себе дорогу в жизни, получить образование и хорошую работу. Один из премьер-министров времён президентства Миттерана был, кстати, сыном белогвардейского офицера. Пьер Береговуа во французском прочтении, или Береговой в русском. До поры до времени ассимиляция проходила легко.

Такое прошлое, видимо, убаюкивало сознание – ну как-нибудь переварим и этих, новых пришельцев. Португальцы, между прочим, массово приезжали во Францию ещё в 70-ые годы 20-го века, а слово «кончита» (по распространённому раньше испанскому женскому имени) как синоним слова няня, мне приходилось слышать и в двадцать первом веке. Только уже в 90-ые годы нянями в Париже были в основном арабские женщины, кончиты же на такую работу из солнечной Испании ехать не хотели. Приезжали другие, и общество их «переваривало» с огромным трудом. В качестве иллюстрации: в 1996-м чуть ли не главным хитом на одном из пяти существовавших в то время для массового потребителя музыкальном канале М6 была песня какого-то франко-арабского исполнителя о Родине его родителей. Клип демонстрировал красивый средиземноморский городок – голубое небо, синее море, белые домики, разбросанные по склонам холмов. Открыточные виды Туниса или Марокко. Картинка сопровождалась текстом: mon p?re est nе l?-bas, ma m?re est nеe l?-bas – в переводе – мой отец родился там, моя мать родилась там. Затем следовали кадры из не самых, мягко говоря, живописных арабских районов одного, скорее всего, парижского пригорода с совершенно противоположным текстом: et moi, je suis nе ici dans la mis?re et laiderie (а я родился здесь, среди нищеты и убожества). Автор песни к тому же слишком вольно обошёлся с французским языком.

Это ведь не ностальгия, нет, её у него, судя по тексту, быть не может, это полное неприятие доставшейся ему реальности. Мы все знаем, во что это выливается сейчас, а тогда французам казалось, как оригинально!

Но если Париж иногда удручал этническим составом уличной толпы, то в городах поменьше я в те годы не замечал наличия большой концентрации понаехавших из Африки. Шартр, Руан, Бьярриц, которые я посетил благодаря своей супруге в первый приезд, в 1988 году, не отличались от столицы той глубокой провинциальностью, что до сих пор заметна в российской глубинке. Нет, там просто было тише, спокойней, но так же чисто, красиво и современно.

У каждого своя Франция. Я её чаще представляю такой

В те времена у нас, к примеру, публика в столицах и в провинции заметно разнилась даже по одежде. Это было особенно видно по девочкам-студенткам, приезжавшим учиться из других городов. С наступлением холодов они напяливали на себя привезённые из дома и купленные для них мамами ещё, наверное, классе в восьмом типичные советские пальтишки с воротником из искусственного меха. По такому пальто безошибочно определяли первокурсницу, но уже ко второму году обучения девицы наши переодевались в более современные и неизвестно какими путями найденные в убогих заведениях Минторга пуховики, дублёнки и прочую зимнюю амуницию.

Во Франции было совсем не так: провинциальная толпа весьма походила на столичную, магазины всё те же, с теми же товарами. Естественно, в столице для шопинга было больше простора, но и торговля по каталогам уже работала во в полный рост, а купленную таким образом вещь можно было вернуть, коли не подошла. Огромные, как энциклопедии, каталоги “La redoute” частенько встречались мне на журнальных столиках французских квартир. Провинциальный француз был тесно связан со столичной жизнью, если, конечно, хотел того. К этому, собственно, располагало всё: рыночная, а не распределительная экономика, размеры страны, прекрасная дорожная сеть и наличие почти у всех автомобилей, скорость железнодорожного сообщения, всеобщая телефонизация и относительная дешевизна междугородной связи. Вспомним, что у нас на периферии бывало так, что телефон имелся в одной квартире из пяти, а то и из десяти.

Перечислять все факторы, сближающие города и веси – дело специалистов. Здесь я хочу немного дополнить свои впечатления рассказом о минителе – компьютерной приставке к телефону. По нему житель отдалённой деревни мог получить доступ ко всем телефонным книгам страны, навести всевозможные справки, совершить некоторые транзакции и даже проконсультироваться у ясновидящей “Madame Soleil” (Мадам Солнце). Минитель купили и другие европейские страны, в том числе Германия, интересовались им в США, а в начале интернетной эпохи даже Yahoo использовал некоторые сервисы минителя.

Вся Франция пронизана сетью скоростных автомагистралей с прекрасным состоянием дорожного покрытия, правда, в отличие от Германии, Бельгии или Испании, платных. Но они позволяют часов за 6-7 спокойно, без нервотрёпки, доехать из Марселя до Парижа, а это почти 800 километров. Хотя и со строительством скоростных автодорог тоже бывают проблемы и не всегда финансового характера. Автострады завязаны в основном на Париж, как у нас на Москву, поэтому строительство поперечных дорог (хорд, как сейчас говорят), безусловно, очень важно. В районе, где я жил, строили такую хорду и строили очень успешно, потом процесс остановился на несколько лет. Оказалось, новая дорога угрожает популяции какого-то редкого вида жуков! Аргумент, что на старой извилистой двухрядке продолжали биться люди, кто-то даже насмерть, подействовал не сразу. В итоге, новую дорогу провели, но экологические соображения продолжают порой побеждать здравый смысл. В городишке, где я жил пять лет, поставили ветроэлектростанцию, и теперь при подъезде к нему самая высокая доминанта – старинная церковь на горе зажата двумя ещё более высокими ветряками. Нет, они возведены, на самом деле, значительно дальше, но зрительный эффект именно такой. Водитель и пассажиры любуются этим техногенным вариантом ожившей фантастики в духе Герберта Уэллса. Зато теперь уж точно не заблудишься, запоминающаяся картинка!

Хотя заблудиться на машине во Франции трудно было даже до появления навигаторов. На каждой площади, на каждом перекрёстке с круговым движением увидишь не меньше 3-4 указателей, надо только знать свой ориентир – тогда обязательно доедешь, успевай лишь головой крутить.

Водят, кстати, во Франции довольно аккуратно, двойных обгонов, которым порой ужасаешься у нас, там не увидишь. Однажды в пятницу вечером ехал с французами по трассе Санкт-Петербург – Псков. Многие, наверное, хорошо представляют себе, что в сезон в такой день недели творится на дачных направлениях. Французы не представляли, они просто мужественно решили не смотреть в окна (хотя было это в 1997-м, с тех пор некоторые улучшения есть, но только некоторые).

Пешеходам даже горячие корсиканцы уступают дорогу, как только начинаешь поворачиваться на узком тротуаре лицом к проезжей части. Такое отношение вырабатывают ещё в автошколе. Помнится, я спросил своего инструктора, мол, что делать, если пешеход не прав, имея в виду можно ли посигналить сначала. Опытный водитель повернулся ко мне лицом и удивлённо спросил: «Но Вы же не будете давить его!?» Когда я вернулся в Россию в начале нулевых годов, зачастую казалось – значительной части наших водителей для взаимодействия с пешеходами не хватает именно такого воспитания. В цепочке тормоз – звуковой сигнал бывало, что многие ставили на первое место сигнал.

С автомобильными дорогами за французского потребителя успешно конкурировали и конкурируют по сю пору рельсы. И хотя лишь небольшая часть полотна модернизирована под широко разрекламированные высокоскоростные TGV, несущиеся со скоростью 200-250 и даже 300 км в час, но и по всем остальным путям поезда дальнего сообщения имеют темп движения 100 км в час (и это с учётом остановок).

Так и мы тем летом 1988 года в одиннадцатом часу вечера сели в парижский поезд и утром в пятнадцать минут седьмого, покрыв 750 километров, увидели из окна перрон столичного вокзала.

Дорогой читатель, не сравнивай, пожалуйста, линию Москва-Петербург, где ночной экспресс с лёгкостью за 7-7,5 часов преодолевает 660 километров, а сопоставь эти цифры с быстротой передвижения по остальной сети железных дорог России. Средняя скорость движения пассажирского состава у нас едва ли составляет километров 60 в час. Поезд Самара-Санкт-Петербург покрывает около двух тысяч километров за 39 с лишним часов. А из Урюпинска в Уренгой сколько дней ехать по рельсам?