Вчера растаял снег

– Ничего, разберёмся. За «Север» кого-нибудь посажу. Давай, действуй!

Ответа не требовалось, ротный уже выскочил из комнатушки. Катя переключила на второй диапазон и медленно покрутила шкалу, прислушалась, подождала, резервная частота молчала. «Вызывать так вызывать, – бубнила самой себе под нос Катя, – буду вызывать, пожалуйста». Она глянула на лист с сегодняшними кодовыми словами и, щёлкнув для проверки по мембране трубки, громко произнесла: «Река, Река, я Гора, я Гора, Река, Река, я Гора». Тишина, такая привычная в тот день, но почему-то уже такая пугающая, тишина широкой, полноводной рекой невидимыми волнами текла из аппарата. Резервная частота молчала.

Младший лейтенант Суровцев В.А.

Они приближались к мостику через канал. Узенькая дорожка с тележной колеёй, с двух сторон – поля, где чёрные, распаханные венграми ещё с осени, а где зеленеющие молодой порослью. После того, как миновали позицию гаубичной батареи за крошечным озерком – никого. Только стая ворон кружилась где-то впереди. Володя шёл вместе с разведчиком, гружёным коробкой с питанием. Второй оторвался метров на пятьдесят вперёд, это был их авангард. Если что – подаст знак. Но пока ничто не предвещало беды. Беды для их маленького отряда из трёх человек. А вот главная беда, скорее всего, уже случилась. Стал отчётливо слышен приглушенный расстоянием шум боя. Только не там, где он должен был быть: гремело в глубине обороны соседей, на юго-востоке, и с каждой минутой гремело всё чаще и сильнее. Немцы прорвали фронт, и фланг полка был, по всей видимости, оголён. Теперь Суровцев в полной мере осознавал серьёзность сложившегося положения. Надо было любой ценой разобраться в ситуации и предупредить штаб полка.

Передний боец поднялся на пригорок и вдруг быстро, почти мгновенно, пригнулся и залёг. Обернулся, Володя махнул ему, вижу. Спустя минуту он уже рассматривал в бинокль немецкий пост на мосту. Даже не пост, это была настоящая оборонительная позиция – две замаскированных на скорую руку лёгких пушки и до роты солдат. Понятно без слов, здесь за деревянным мостиком, способном выдержать лишь гужевые повозки, немцы выставили заслон, а сами двинулись дальше. Куда? Володя задумался на мгновение. «Прямо или до следующего моста? Там и техника пройти сможет. Пройдёт и ударит по нам, – понял он, – ударит по тылам дивизии и по штабам, по нашему штабу, ударит оттуда, откуда не ждут, и… что будет? А там Катя! И что с ней будет?»

Времени рассуждать не было. Прикрываясь пригорком, прошли вдоль канала метров двести. Суровцев развернул радиостанцию, быстро настроился на частоту:

– Гора, Гора, я Река. Как слышите меня? Гора! Гора! Как слышите меня, приём?

Ответ не заставил себя ждать.

– Река, Река, я Гора. Слышу вас хорошо, приём!

Володя аж вздрогнул, это был голос Кати. «Точно, она же как раз сейчас дежурит на рации. Молодец! Сразу откликнулась! Катя моя!»

– Гора, Гора. В квадрате 36 за мостом до роты немцев с двумя орудиями, приём.

Как хотелось сказать ей совсем другие слова, они сами лились из сердца, они заливали всё вокруг, но как? Рядом чужие люди, а слова только для Кати! И нельзя, нельзя рассусоливать, надо спешить, противник ждать не будет!

– Река, Река! Сообщение приняла. «В квадрате 36 за мостом до роты немцев с двумя орудиями». Приём.

– Гора, приём. Продолжаю выполнять задание. Конец связи.

Суровцев и двое разом посерьёзневших бойцов двинулись по тропинке в сотне метров от канала. С левой стороны ветер раскачивал крайние деревья тисовой рощи. С правой перед каналом раскинулся низкорослый кустарник. И там, и там они могли найти укрытие в случае чего. Как, впрочем, и враги. Каждую минуту их могли встретить огнём. Все напряжённо всматривались в окружающую их местность. Разведчики забыли свои обиды на командира полка, на этого юного лейтенанта, теперь уже никто не жаловался на тяжесть ноши, тащили её попеременно, никто не ворчал себе под нос, они просто выполняли задание, такое понятное и привычное для них. Бойцы разведвзвода были в разведке, только не со своим командиром, да фронт повернулся задом наперёд. Такие вот дела.

Когда они приблизились ко второму мосту, бой по-прежнему шёл где-то в стороне, на приличном расстоянии от них. Только сквозь грохот орудий стал слышен какой-то металлический звук. «Лязг гусениц? Танки? Наши? Или…?» – Суровцев переглянулся с напарником, шедшим рядом. Тот тоже что-то услышал. Следовало ещё раз свериться с картой. «Всё правильно, – пробормотал Суровцев, – всё правильно, ещё метров пятьсот, и с бугорка мы должны увидеть мост, он будет примерно в километре».

Блондинистый Васюта, шедший первым, на горке опять пригнулся и позвал к себе остальных. Когда Суровцев подошёл, рука его потянулась к биноклю, но он даже не понадобился. Невооружённым глазом было видно, как по недавно восстановленному после январских боёв мосту осторожно, боясь расшатать временные опоры, по одному ползли танки. Суровцев всё же поднёс бинокль к глазам и отчётливо разглядел на броне чёрные кресты в белом обрамлении. Вдоль них цепочкой шла пехота, сзади ждали своей очереди приземистые самоходки. А танки съезжали с моста и продолжали движение прямо, там, в трёх километрах, была дорога, по которой шло снабжение полка.

– Да-а, протянул смуглолицый «Андрющенко», – вот оно что!

Суровцев огляделся и в паре десятков метров позади присмотрел место для передачи.

– Один на месте ведёт наблюдение и считает танки, а вы, – обратился он к тому, который был то ли Андрющенко, то ли Антощенко, – за мной, будем разворачивать рацию.

Они устроились в маленькой ложбинке, так, чтобы немцы не могли их увидеть с моста. Володя соединил кабелем рацию с питанием, вытащил антенну и начал передачу.

– Гора, Гора, я Река. Гора! Гора! Как слышите меня, Гора! Гора!

Гора не отвечала. Володя стукнул кулаком по земле. «Молчат. Далековато, значит. Надо переходить в телеграфный режим, все эти точки и тире. Чёрт, долго, долго, и не факт, что сработает. Но надо. Значит, придётся выгребаться из ложбинки».

Володя потащил на взгорок весь тяжеленный комплект радиопередатчика. Не обращая внимания на отчаянно махавшего ему разведчика: «Назад! Назад!», установил своё хозяйство и привёл его в рабочее положение. «Так, ещё раз».

– Гора, Гора! Я Река. Гора!

Вместо ответа с другого берега застрочил пулемёт. Тот, что назвался вроде как Андрющенко, перекатился к Володе:

– Засекли, лейтенант. Тикать надо!

– Отставить. А если в рацию попадут? Сначала передать в штаб.

Володя не договорил и пригнулся: новая очередь рассекла воздух совсем рядом. С пригорка, согнувшись в три погибели бежал оставленный наблюдать.

– Занять оборону! Отстреливаться! – Володя снова начал передачу. – Гора, Гора, я Река. Приём.

Ещё длинная очередь, «Андрющенко» ответил и выругался:

– Едрёна, корень, далеко, метров триста, я их из ППШ только пугать могу!

– Значит, пугай! – Володя продолжал вызывать штаб, в голове как молотком стучали слова комполка: «Любой ценой! Даже ценой собственной жизни!» – Гора, Гора, я Река.

– Река, Река! Я Гора, слышу тебя! Приём! – голос Кати прозвучал как избавление.

Но Володе помешали ответить.

– Двадцать два насчитал, лейтенант, – сообщил запыхавшийся наблюдатель.

– Гора, я Река, – Володя не успел договорить, рядом жахнула одна, за ней вторая миномётная мина и закричал смуглолицый красавец «Андрющенко». Не закричал, заорал смертным воем.

– К раненому! – приказал Володя, не отрываясь от трубки. – Гора, Гора, в квадрате 42 в районе моста…

Бух, бух – долбанули ещё две мины, Володю тряхануло и засыпало землёй.

Он поднял голову, потряс ей, огляделся. Раненый больше не орал, его белобрысый товарищ отстреливался, он потерял каску и ветер мотал во все стороны его длинный манерный чуб. С того берега по ним бил пулемёт. «Рация, – мелькнуло, – рация цела?» Взял трубку и заорал в неё, пытаясь перекричать шум боя:

– Гора! Я Река! – голос был какой-то не свой, чужой, в голове шумело.

– Река! Слышу тебя!

«Цела! Работает!» – ещё два разрыва. Второй разведчик замолчал.

– Гора, видим двадцать два танка, но это не все, – Володя перевёл дыхание, – часть уже впереди, за мостом, движется в направлении на северо-восток… – мина разорвалась совсем рядом, Володя почувствовал острую боль в руке и в плече. – «Рация, рация», – стучало в ускользающем сознании.

Рация работала. Она кричала голосом Кати, голосом любимой Кати. Его Кати, которую он сегодня поцеловал, в первый раз и сразу на всю жизнь.

– Река! Река! Я Гора. Приём!

– Гора, – прошептал Володя, он не знал, слышит ли его Катя, – Гора, я тебя люблю!

Длинная пулемётная очередь насквозь прошила его тело в двух местах. Володя силился что-то сказать в трубку, но получался только нечленораздельный хрип и вместо слов брызгала тёмная, густая кровь. «Неужели это всё, неужели я умираю?» – стучало в голове Володи, младшего лейтенанта Суровцева В. А.

«Пустячок»

Не довелось Семёнычу отдохнуть как следует. Видать, день такой неудачный, и время поспать было, и солома в тепле постелена, да не уснуть. То громко галдят у печурки два связиста, венгерских девок обсуждают, мол, неприступные какие, не то что румынские бабы, то ординарец начштаба бренчит под ухом на трофейной гитаре. Хоть бы играть научился как следует, а то тренькает бестолково и думает, что играет. Да ещё голосишком сиплым подвывает: «В углу заплачет мать-старушка, слезу смахнёт старик-отец, и дорогая не узнает какой танкиста был конец». Хоть бы песню целиком выучил, а то только два куплета всё затягивает, у него по полю «танкисты шли в последний бой» сразу на мать-старушку перескакивают, будто на неё они в последний бой идут. Да, выбрал весёлую песенку. Нашёл какую! На душе и так тоскливо, мысли нерадостные набежали, налетели как мухи на варенье. Кружат, ползают, никакого душевного спокойствия.