Незнаев и его друзья. Веселые истории

Незнаев и его друзья. Веселые истории
Иван Килин

Веселые истории с участием различных героев из романа Незнаев и его друзья.

Иван Килин

Незнаев и его друзья. Веселые истории

Крохоборов и учительницы

Крохоборов был вынужден продолжать работать в своем новом облике. Буфет, где он стоял за прилавком, спустя сутки превратился в районную достопримечательность, став одной из обязательных экскурсионных точек. Школьные лагери стали организовывать культурно-массовое посещение буфета не только для того, чтобы купить пирожки, но, прежде всего, посмотреть на Деда Мороза, который их продавал. А это страшно раздражало Крохоборова. Он был совершенно не в восторге от того, что его рассматривали также, как он сам в свое время изучал в зоопарке макаку. Кроме того, ему было психологически непросто выдавать несвежие пирожки детям. Приходилось делать над собой дополнительное усилие. Для того, чтобы все-таки это регулярно осуществлять. Но хотя бы отчасти радовало его то, что школьников, периодически тыкавших в его сторону пальцем и пытавшихся его сфотографировать на телефон, сопровождали учительницы. Крохоборов, который был хоть и буфетчиком, а по совместительству, Дедом Морозом, но все-таки еще, как он сам считал, настоящим мужиком. Поэтому оценивал приводивших школьников учительниц, если можно так выразиться, с точки зрения возможных перспектив. И то, что большинство из них было, что называется, в теле, несколько расстраивало его. Причем, в большей степени не с эстетической, а с экономической позиции.

Для начала он обратил внимание на крайне обаятельную и улыбчивую учительницу с пышной копной наращённых волос. Она была одета в абсолютно соответствующее возрасту средних с плюсом лет и школьному дресс-коду короткое платье с огромным вырезом. В целом, довольный увиденным, Крохоборов серьезно задумался. Более всего его беспокоил вопрос, сколько котлет в день надо было бы потратить на учительницу такого серьезного масштаба. Она крайне устойчиво стояла на своих коротких и рельефных ногах, периодически поправляя платье в районе выреза. Буфетчик только до конца не понимал ее задумку – хотела ли она покомпактнее туда все утрамбовать или напротив, чуть приспустить. Для того, чтобы, как говорится, товар не только лучше дышал, но и выглядел более привлекательным для потенциальных клиентов. Но то, насколько ловко она смогла упаковать весь объем своего тела в сравнительно небольшую обертку в виде короткого платья, не могло не вызывать в нем профессионального восхищения. Ведь всякий раз, когда он сам пробовал завернуть пухлую котлету в четвертинку разворота стенгазеты, выпускаемой Правдорубовым, это чаще всего не приводило к положительным результатам. Фарш всякий раз норовил вылезти то с одного конца, то с другого, и не думая создавать какую-то дополнительную привлекательность.

Если Крохоборов жестко регламентировал свой собственный рацион, вымеряя по две котлеты за один прием пищи, то, внимательно рассмотрев учительницу, сильно засомневался. По всей видимости, думал он, что и пяти котлет за раз для поддержания содержимого короткого платья могло оказаться недостаточным. И это еще при условии, если учительница не решит вдруг радикально сменить свой гардероб. Ведь одно дело упаковывать имевшиеся емкости под котлеты в короткое платье, и совсем другое – в длинное. Конечно, возникал риск постоянно наступать на его полы короткими, но устойчивыми ногами, но и емкости в данной связи могли со временем увеличиться, так как получили бы большую свободу. А это неизбежно повлекло бы дополнительные расходы.

Другая, достаточно плотная и высокая учительница, которая по классификации Крохоборова, тянула даже не на пять, а на шесть с половиной котлет, тем не менее, обладала очень добрым лицом. Буфетчик представлял себя котенком, устроившимся на своем старом диване рядом с этой могучей женщиной. И он получал бы свою порцию внимания и ласки: ему бы чесали за ушком; гладили по спинке, животику и некоторым иным частям тела. Периодически поили молоком из блюдечка. А он бы лежал и мурлыкал после тяжелого рабочего дня. В ней его заранее устраивало почти все. И молочко в блюдечке и поглаживание иных мест. Но имелся один существенный минус. При ее в целом миловидной внешности, пухлых румяных щечках и круглом курносом лице, у нее имелась одна характерная особенность. На этом самом вздернутом кверху кончике носа рос большой красный прыщ. Буфетчик, просчитывая емкостной размер грудной клетки в потенциальном сочетании с желудком и общей миловидностью, в принципе, мог бы рассмотреть, на худой конец, и этот вариант. Даже смирившись с тем, что в котлетах это стоило бы ему недешево (при этом, вне всяких сомнений, рассчитывая на адекватный вклад обладательницы выдающейся грудной клетки). Но всю картину мира портил для него этот самый проклятый прыщ.

Крохоборов абсолютно адекватно оценивал собственные внешние данные, как исключительно привлекательные, к тому же, резонно полагая, что борода, из-за которой лицо потело, добавила ему брутальности. Он, взвешивая кулек карамели, долго и внимательно смотрел на улыбавшуюся ему учительницу, а еще больше на этот страшный прыщ. В принципе, он почти готов был согласиться на эту самую даму. Но, понимая, что в этом случае прыщ шел бы в комплекте, даже склонен был поставить вопрос ребром: могу взять, но только отдельно от прыща. Однако, осознавая нереальность этого, решил благородно отступить в сторону. Не исключено, что кто-то, не такой требовательный как он, согласился бы и вместе с прыщом.

Следующая учительница в очках со стеклами, толщиной с телевизионный кинескоп в котлетном отношении была значительно выгоднее. По крайней мере, с первого взгляда. Ну, могла она ухватить одну котлетку, может быть две. А, скорее всего, не более одной, и это за день. Что в целом выглядело относительно перспективно. Но в этом варианте, вне всяких сомнений, таилась скрытая угроза. Учитывая толщину ее окуляров, Крохоборов мысленно прикидывал, сколько ему пришлось бы дополнительно вкалывать, обсчитывая и обвешивая в буфете. Ведь содержать на вполне паритетных основаниях (с него четверть, с нее – остальное) эту особу с глазными проблемами стоило огромных денег. Замена очков со стеклами, толщиной почти с его окно; капли; шмакли и подобные рвакли, и, не исключено, что не только в районной поликлинике. А при мысли о посещении платного кабинета у него сразу начинало колоть в районе сердца. Буфетчик Крохоборов, даже в обличии Деда Мороза, пока столько не зарабатывал, чтобы еще стеклами заниматься. Он никак не решался поменять старые и прогнившие деревянные окна на пластиковые стеклопакеты, оставаясь последним во всем доме, кто это не сделал, а тут чужими стеклами еще заниматься. Крохоборов представил себе страшно жалостливую картину, в которой он, до изнеможения обсчитывая и обвешивая в буфете, в конце рабочего дня возвращается домой, поднимаясь по лестнице в темноте и выключая на каждом этаже свет. А там эта мадам, как ни в чем не бывало, отдыхает себе после школы, проверяя уроки учеников под поток яркого света от настольной лампы.

И, буфетчик, пытаясь получить полноценный и положенный по трудовому кодексу релакс, ковыряя вилкой две котлеты и рассматривая через старое, не замененное окно, пролетающую ворону, вынужден отвлекаться на эту бездельницу. И выслушивать от нее, что нынешние стекла в ее очках недостаточно толстые, поэтому надо покупать другие. Глазные капли уже не помогают, надо переходить на более дорогие. При этом Крохоборова так и распирает высказать ей в лицо, что вместо того, чтобы бездельничать, расходуя электричество, можно было бы поберечь глаза и свет. А проверять тетради абсолютно бесполезное занятие. Двойки всем выставить и точка. Тогда и очки менять не придется. В общем, от всех перспектив с этой вымогательницей с плохим зрением буфетчик наотрез отказался. Даже дама с прыщом на носу выглядела для него менее бесперспективно.

Командир батареи

Запарычев, периодически оставаясь наедине с самим собой в небольшом помещении, отдаленно напоминавшем блиндаж, любил помечтать о высоком, глядя на небольшую картинку, неровно вырезанную из одного журнала. Эта картинка была с глубоким смыслом. Она, словно прятала за собой нечто совсем иное. Тайну. На картинке было изображено море. Волны на закате разбивались о скалы, а где-то глубоко внизу чернела морская бездна. Запарычев никогда в живую не видел моря. Но много слышал о нем от одного своего боевого товарища, пропавшего без вести. По его словам, море было очень красивым. Каким-то бездонным и бесконечным. С камушками на берегу. И иногда попадавшимися ракушками. Запарычеву, как он ни старался, не получалось разглядеть камушки на картинке и тем более ракушки. Но он твердо знал, они там были. Его боевой товарищ, который пропал, каждый день смотрел вдаль, внимательно наблюдая за очертаниями кораблей где-то вдали. Ежедневно картину дополняли крики чаек, пытавшихся выхватить из воды зазевавшуюся рыбу.

А еще Запарычев вынес из рассказов боевого товарища, что море всегда было очень холодным. И не стоило верить всем этим байкам, что можно было раздеться до трусов и войти в воду. Это были враки. По словам его товарища, любые картинки с изображением того, что красивая девушка могла входить в море или, тем более, выходить из него с каким-то смиренным выражением лица, были досужим вымыслом. Море по определению было холодным. И это еще мягко было сказано. Пальцы дубели. А потом плохо упаковывались обратно в портянки. Ноги для солдата никак не менее ценны, чем голова. Может быть, даже более. Его боевой товарищ служил в то время на северной пограничной заставе. И наблюдать за военными иностранными кораблями в бинокль было его непосредственной обязанностью. Запарычев, которого все знали, как командира батареи, чуть приподнялся из-за стола по направлению картинки, но тут же снова сел на место. Нет, время еще не подошло. Не сейчас. Хотя он чувствовал, что уже скоро.