Общага

Общага
Иван Кочнев

Жизнь похожа на клубок, в котором все нити перепутались накрепко и нет шанса их распутать, не разорвав. Такова она и в типичном рабочем общежитии, брошенном со всеми обитателями на произвол судьбы умирающим в результате приватизации предприятием. Общество в постперестроечный период балансирует на грани вседозволенности и распутства, но жители Общаги давно перешли и эту грань. Герои повести, чей быт насквозь пропитан маслянисто-тягучей эротикой, лишенные каких бы то ни было нравственных ориентиров, легко вступают в беспорядочные сексуальные связи. Достичь эмоциональной близости теперь уже невозможно. Содержит нецензурную брань.

ОБЩАГА

ГЛАВА 1

Серёга Молчанов открыл глаза. Где-то за стеной звучала заезженная мелодия хитов девяностых, за другой стеной гремели кастрюли, с нижнего этажа доносился детский плач, а с верхнего скрип передвигаемой мебели.

«Та-ак! Где я сегодня? – задался он спросонья вопросом, – потолок-то незнакомый…»

И действительно, пятно на потолке, скорее всего, от брызг шампанского, выглядело совершенно незнакомым. По крайней мере ни у него дома, ни по другим адресам, где он бывало, просыпался после пьянки, такого шедевра потолочного искусства не припомнит. Если бы он мог повернуть голову и осмотреться вокруг, что-то, возможно, могло и проясниться. Но даже слабые попытки пошевелиться вызывали дурноту и другие смутные, явно дискомфортные ощущения, среди которых всё сильнее начало выделяться одно – боль.

«Конечно же, мне больно! – дошло, наконец, до него, – ох, как же мне больно-то, это просто какой-то п..ц!»

От невыносимой мигрени голова раскалывалась на части. От долгого лежания в неудобной позе каждая, даже самая незначительная мышца на теле, стоило только слегка пошевелиться, отзывалась острой болью. Мышцы болели даже от мысли о том, чтобы сменить позу. И поверх мигрени и мышечной боли накладывалось ощущение невыносимой жажды.

«Надо прекращать пить! – вновь, как и каждый раз до этого, посетила его эта «гениальная» мысль. – И как же хочется пить!»

От неожиданно родившегося каламбура захотелось расхохотаться, но острая боль в висках тут же отбила это неуместное желание.

– Мммммм! – застонал Серёга.

– Серый, ты чё стонешь? – прозвучал знакомый женский голос из-под одеяла.

– Мммммм! – только и смог он ответить.

– Чё, голова болит? – догадалась соседка по постели. – Час пива притараню, потерпи.

Не поворачивая головы, Серёга мог только слышать, как соседка поднялась с постели, босиком прошлёпала к шифоньеру, надела туфли, накинула плащ и, скрипнув дверью, вышла из комнаты.

«Так это я в этот раз со Светкой Завьяловой замутил! – дошло до него. – Ни фига себе!"

Светка, жена Михи Завьялова, вообще никогда и никого к своему телу близко не подпускала. Не подпускала, даже когда муж-дальнобойщик находился в дальней поездке. А в поездках по бесконечным трассам бескрайней страны он мотается постоянно. Она же, хоть и любила побухать в компании соседей по общаге, всех желающих затащить её по пьяне в постель отшивала незамедлительно. При общении Светлана была по-деревенски просторечива, но и это не отбивало желание у даже особо культурных и весьма взыскательных, извините, бабников. Серёга, ясное дело, исключением не являлся, как и все желал, облизывался и вздыхал, засматриваясь на косноязычную звезду общежития.

«Как же так?! – нахлынула на него досада, – невозможно пошевелиться, невозможно посмотреть на неё! Хоть бы одним глазком заценить, как она голая-то выглядит! Ведь не помню ничего! Вот жалость! Она сейчас вернётся, но уже будет одетой и опять неприступной».

«А как я вообще оказался у неё в постели? – продолжал он ковыряться в памяти в ожидании спасительного пива. – Помню, бухали на денюхе у Сани Еремеева. Светка тоже там была. Танцевали, кажется. Но со Светкой не танцевал, танцевал с Катькой Климовой. Та ещё, прижавшись всей своей необъятной грудью, звала к себе. Еле отбился. Казалось бы, что за танцы могут быть в общежитской комнатушке «три на три», и всё же места всем хватало. Выходили покурить в общую кухню. Светка тоже курила, я ещё сигаретами её угощал. Потом среди ночи попёрлись в ларёк за бухлом. Почему именно со Светкой? Ах, да, там её подруга работает, и для своих у нее всегда есть не палёная водка. Когда шли обратно, остановились за углом покурить. Потом целовались, там же, за углом. Потом целовались в лифте. Бухло принесли, народ ещё гулял. Очередная рюмка водки пошла с трудом. И вот я у неё в койке. Офигеть! А было хоть что-нибудь? Не помню. Офигеть!»

Серёга протянул руку под одеяло – трусов не оказалось. Провел пальцем по мошонке и поднёс к носу – пальцы источали терпкий аромат женщины. Значит, было, а он ничего не помнит! Обидно, блин!

Щёлкнул замок, скрипнула дверь, стрельнула пивная пробка. Благодатно растекаясь по внутренностям, живительная влага принесла долгожданное спасение от жажды, даже мигрень как рукой сняло. Серёга, наконец, смог подняться с постели и усесться на край кровати.

Перед ним на высоких каблуках, в надетом на обнажённое тело и в полностью расстёгнутом плаще стояла потрясающая длинноногая красотка Светка Завьялова. Та самая Светка – мечта общежитских бабников и примерных семьянинов. Неприступная сама и защищённая неприступной стеной широких плеч и крепких кулаков своего мужа Михи Завьялова.

– Ну, чё! Ожил!? – спросила она и, спустив плащ до уровня локтей, озорно оголила плечи.

– А…?! – «А как я здесь оказался?» – хотел было спросить ошарашенный увиденным Серёга, но красотка сделала шаг вперёд и уперлась своим сексуальным животиком прямо ему в нос.

Перед глазами сфокусировался соблазнительный по своей сути пупок, а подбородок ощутил горячую влагу женского влагалища. Руки сами ухватились за тугие бедра, и язык потянулся к раздвинувшейся навстречу ему промежности…

– Све-ет, теперь могу спросить? – решился он уже после того, как они, наконец, отдышались от шального марафона любви.

– Чё?

– Так как я здесь оказался-то? А Миха?

– Чё «Миха»?! Пока я здесь его жду, Мишенька мой, оказывается, в рейсе с бабами трахается. Решила тут давеча прибраться у него в машине, а там, на потолке над лежанкой, следы от каблуков, от бабских каблуков. И презик нашла под матрасом, использованный.

– Ого! – лишь смог промолвить Серёга и мысленно съёжился за мужицкий конфуз.

Мужики так-то знали, что в рейсе всякое бывает, и редкий дальнобойщик не имел секса с девочками с трассы. С одной стороны, конечно, это чисто мужская похоть. А с другой? С другой стороны в рейсе секс для здоровья мужского необходим. Без секс-терапии простатит легко заработать можно. И зарабатывают водители и простатит, и геморрой, от сидячей-то работы.

– Так что, Серый, пока Мишенька мой в рейсе, свободная я. Баш на баш, как говорится!

– А что Миха?! – не унимался Серёга, понимая, что он попал, и перед Михой Завьяловым придётся держать ответ. А может, и не придётся… Мало ли, что в общаге происходит, мало ли кто с кем переспал! По обоюдному-то согласию!

– Вот заладил, чё, да чё! Да ни чё! Сначала Мишенька мой отпирался, как мог. Заладил, дескать, я не я, и резинка не моя. Но когда прижала посильней, сознался. Мол, для здоровья необходимо, мол, простата беспокоит. А меня, спрашиваю, матка не беспокоит? Так что как хошь, а мне для здоровья секес тоже необходим. Короче, не захотел он меня терять, вот и согласился на мои условия. Как миленький согласился.

– Офигеть!

– Только ты Серый никому это не рассказывай, и про ночь эту тоже ни-ни.

– Так я вродь не из болтливых.

– Да знаю я, от того и решила именно с тобой попробовать. Знаю, даже по пьянке перед мужиками фиг расколешься, с кем ночевал. Хотя у нас в общаге фиг что утаишь. Всё равно узнают, а не узнают, так напридумывают. А ещё узнать хотелось, на самом деле ты любовник такой баский, или врут всё бабы.

– Ну, попробовала! И?!

– Чё, и?! Елда, конечно, у тебя приличная, и приласкал сладко, не то, что мой Мишенька. Тот сунул-вынул и обратно в рейс. Хожу потом заведённая и злая. Думала, так и должно быть. Эх, Серый, ежели б знала я раньше, что в секесе так сладко бывает, небось, давно бы любовника завела. Придёшь ещё ко мне, когда позову?

– Так я только «за»!

ГЛАВА 2

Шестнадцатиэтажное общежитие камвольного комбината, «камволка», как его называли в городе, переживало непростой период своего существования. Мало того, что ставшие вдруг собственниками первые руководители предприятия устроили делёжку и без того дышащего на ладан от отсутствия заказов производства, так они ещё и начали избавляться от, так называемого, непрофильного социального бизнеса. Всякие там детские сады, санатории и общежития либо шли на продажу, либо переходили в ведение местных муниципалитетов, нагружая и без того нищенский городской бюджет. Потеряв социальную привлекательность, камволка вступила в сложную фазу текучести кадров. На комбинате остались в основном старые, проработавшие всю жизнь и доживающие до пенсии кадры. Молодёжь же пошла искать работу получше, где не надо так упахиваться и где платят побольше. А кто-то вообще работать перестал, окунувшись в беспробудное пьянство и прочие тяжкие. И вот в общежитии, уже не принадлежащем камвольному комбинату, но пока ещё не перешедшему в ведение города, воцарилась социальная и жилищная анархия. Вход теперь стал свободным, по общаге зашатались кто попало, и потерявшие своё жильё БОМЖи, и всяких мастей жулики, и охочие до чужого тела ловеласы-бабники. Чтобы как-то обеспечить безопасность и более-менее комфортное существование, обитатели общежития принялись перекрывать металлическими дверями отдельные жилищные блоки и на своё усмотрение перестраивать помещения, объединяя комнаты в отдельные квартиры, пристраивая к жилью дополнительные площади. У жильцов появились свои кухоньки, душевые, кладовочки.

Серёга Молчанов, любитель побухать и потрахаться на стороне, имел в общаге сразу две семьи. Его жёны жили в разных блоках, на разных этажах, и, по иронии судьбы, были между собой приятельницами, можно даже сказать, подругами. И хотя с одной из них он уже был разведён, а на другой, совсем молоденькой матери-одиночке, полгода как женат, всё равно считал обеих своими, потому как по его понятиям, бывших жён не бывает. Когда он своим бесконечным пьянством и блядством надоедал одной, та, наконец, выпроваживала его за дверь, и он перемещался к наскучавшейся за это время другой, а потом по той же схеме возвращался к первой. Жёны легко смирились с такой судьбой, видимо, раньше «слаще морковки ничего не едали», и на большее не претендовали, не представляя себе, как можно жить, по-другому. А что ещё надо, ведь, несмотря на свою разнузданность, Серёга их вместе с детьми и кормил, и одевал, и в школу собирал. Если, конечно, деньги пропить не успевал. Да и вообще, обе бабы оставались вроде при мужике.

– Пришёл, наконец, – ворчала Ирина, первая жена Серёги и мать его пацанов-погодок, когда он утром вернулся от Светки Завьяловой, – школьные базары открылись, пора учебники покупать, и у Алёшки обуви нет на осень.

– Так собирай пацанов, сходим, приоденем. Кстати, Ленка, кажется, заикалась, что Маришка её из осеннего пальтишки тоже выросла уже. (Маришка, дочь второй Серёгиной жены Лены, его падчерица) Сходи к ней, пусть собираются.

– Она сама только что приходила. Ждёт, когда мы соберёмся, вместе и пойдём.

Ребятишки, играя в догонялки, бегали гурьбой и мешались под ногами прохожих. Следом, дымя на ходу сигаретой, шёл их отчим и отец Серёга Молчанов. Сзади всех, держа друг дружку под руку и непрерывно болтая, шли его жёны Ирина и Лена.

Ребятишкам нравились походы с родителями в торговый центр. Там и развлекательные зоны с игровыми автоматами, и комнаты для детей с разноцветными игрушками, и цветомузыкальный фонтан посередине зала, и в киношку можно сходить. И ещё ребятишкам нравился перекус в кафешке с пиццей, картофелем фри, мороженым и сладкой газировкой.