Красные камзолы. Капрал Серов: год 1757

– Это ж сколько времени уйдет, ваше благородие! За день могу не обернуться!

Стродс тонко улыбнулся и сказал:

– А вот в этом и состоит твоя главная задача, Серов. Выходите сегодня, тотчас же, и во Пскове тебя не должно быть самое меньше три дня. Три дня, капрал! А лучше даже и все четыре. Это понятно?

Не понял. А это зачем? Ладно, потом разберемся. Вытягиваюсь и киваю:

– Так точно!

Стродс посмотрел куда-то поверх моей головы. Спросил вкрадчиво:

– Скажи-ка, Серов, не случалось ли последнее время что-нибудь необычное по части снабжения?

Я пожал плечами.

– Вроде с мундирами для сироток дело сдвинулось с мертвой точки. Вот, буквально полчаса назад материалы на мундиры появились. Проверить не успел, но вроде бы выдали все, что выписывал.

Стродс кивнул.

– Очень хорошо. Три дня, Серов. Думаю, мне этого хватит. Вопросы есть?

Да он надоел одно и то же спрашивать. Волнуется, что ли? Вряд ли. Наверное, просто подготовил какую-то умную начальственную шутку и хочет ее ввернуть в поучительных целях. Ну ладно, мне не жалко. Коли так хочешь – шути, начальник.

– Так точно, есть! – И глаза немного выкатить, чтобы поглупее выглядеть.

Ага, я угадал. Стродс удовлетворенно хмыкнул, хлопнул стеком по перчатке и язвительно произнес:

– Это хорошо, что вопросы есть. Порасспросишь елки по пути. И им не скучно, и тебе полезно.

Ну да, ну да. Ты начальник, я дурак, что ж непонятного-то? Субординация!

* * *

Снег скрипел под полозьями саней. Пыхтела крупная мохнатая лошадка – близкий родственник чуда отечественного автопрома, воронежского битюга. По словам возницы, эти самые битюги – чудо, а не лошади. Породу выводят специально для нужд армии повелением графа Шувалова, и, по слухам, через пару-тройку лет они придут в войска. И вот тогда у всех интендантских служб наступит райское житье. Если судить по словам возницы, эти будущие кони могут такое, что решат все проблемы с доставкой грузов. Они и в холод, и в жару, и в грязи хороши. Ну прямо как КамАЗы в моем времени. Хорошо, если так. По правде говоря, я в тонкостях извоза и коневодства не силен. Хотя для себя подметил: это, пожалуй, первый случай, когда при мне про графа Шувалова было сказано что-то хорошее.

Я сидел, закутавшись в шерстяное одеяло, и делал карандашом заметки на листе. Все, как написано в предоставленной мне шпаргалке. Интересный такой документ. Явно переписан десяток раз с других списков, с кучей орфографических ошибок, к которым я уже привык, но весьма полезное чтиво.

«Инструкция офицерам, отправляющимся для разведки. 2 сентября 1756 года».

Хорошая инструкция. Подробно, прямо по пунктам расписано, на что мне следует обратить внимание. Например, вот такое: «Дорога какой ширины и около оной какой лес, по сухим ли местам и равным ли положением продолжаетца, или какие горы, болота, реки и озера есть, через которые переправы не могут ли быть трудны и чем именно – описывать. При дорогах тех, не упуская ни одной, какие есть речки или озера, так же везде ль есть луга, сколь возможно от места до места, описывать так же». Или вот: «какая дистанция от места до места, и дорога пряма или где кривизна есть, все то аккуратно записывать».

Мне и правда по этому шаблону достаточно просто стало делать заметки. И даже появилось примерное понимание, что за маршевый лист надо будет потом составить господам офицерам. Но, честно говоря, я думал, что разведка – это когда крутой брутальный мужик, в камуфляже и раскрашенный под Рэмбо, с одним ножом, а его противники гибнут тысячами… Ну или там «языка» взять в эсэсовской форме, или там как Штирлиц, чемодан с документами по радио передать. Как-то не вязалось у меня в голове, что разведка – это «дорога пряма или где кривизна есть». Вроде же все эти вещи у них, у командиров, на карте должны быть записаны. Хотя… карта – она там, в штабе. А телеги толкать по тракту – это именно нам, своими руками. Так что пиши, Жора, пиши. Пригодится.

По зимнему времени через реку Великая псковичи оборудовали ледовую переправу. Прямо на лед уложили доски, сверху присыпали снегом для саней. Несколько раз в день работники переправы подбрасывали и утрамбовывали снег.

Трафик зимой очень большой. Поток саней с грузами в город и из города не замирал. Иногда даже случались самые настоящие пробки. Груженых саней было множество по всей дороге на Ригу и даже в сторону Печор. Сани везли все то, что никак нельзя было довезти летом на телегах. Телега – она что? И сама деревянная, и оси у нее деревянные, и ступицы даже если медью обить – все равно большой нагрузки не выдержат. Не та смазка, не те материалы. Скромненькие маленькие пушчонки, которые здесь гордо именуют словом «артиллерия», ни в какое сравнение не идут с той техникой, которая ходила по Дворцовой площади на параде в мое время. И то, как вспомню, сколько поломок случалось у пушкарей за время марша к Риге, – так сразу радуюсь, что мне повезло не попасть в артиллерию. А что делать с такими гражданскими грузами, как камень, бревна, железо? Летом их возить можно только малыми порциями, по полтонны на телегу. А что такое полтонны? Пара скромных камешков или три-четыре нормальных бревна.

Потому все промышленные грузы возят летом, баржами по рекам. А зимой уже сани развозят все это богатство потребителю. Снег здесь служит вместо железной дороги. Да и с рабочей силой у купцов проблем нет. Зимой деревня может выделить больше рабочих рук на погрузочные работы. Летом-то у них в нашей зоне рискованного земледелия каждый день на счету, заберешь невовремя артель мужиков на работы – и тогда деревня опоздает с посевной, уборочной или еще с чем. Не понимаю в сельском хозяйстве, но мужики мне как-то пытались на пальцах объяснить, что лето у крестьян все по дням расписано, что и когда делать, в зависимости от погоды и народных примет. Малейший сбой в этой программе – и все, проблемы с зимовкой деревне обеспечены. Может даже и вовсе от голода вымереть. Ну, насчет того, что вымрет – это, наверное, мужики специально нагоняют жути в мои барчуковские уши, но так или иначе летом крестьян без надобности из деревень не тягают.

Да и тот же рекрутский набор и тот стараются делать зимой.

Вот и получается, что экономическая жизнь зимой кипит и бурлит. И, казалось бы, воевать тоже неплохо бы зимой. Ведь зима решает все проблемы логистики, ведь так?

Подобным образом, наверное, рассуждал граф Шувалов, когда отдал приказ кавалерии вести войну против пруссаков малыми группами. В ноябре, помню, через Псков проходил Киевский кирасирский полк. Постоял пару недель, привел в порядок амуницию своих чахлых лошадок, оставил зимовать два эскадрона безлошадных кирасиров и горстку нестроевых, сгрузил ненужный хлам из обоза на арендованный в городе склад и отправился воевать. В январе, говорят, они уже были в королевстве Польша.

До Восточной Пруссии кирасиры так и не добрались. По крайней мере, если бы у них были успешные боестолкновения с пруссаками – вряд ли бы они стали об этом молчать. Все эти обмороженные, изможденные люди обязательно бы рассказали пару-тройку баек о том, как они героически сражались, пока мы тут прохлаждались, крысы тыловые… но нет. Молчат. Разве что иногда сквозь зубы ругают старого начальника, скоропостижно убежавшего в чиновники, и нового, молодого генерала Румянцева. Которому по возрасту эскадроном бы командовать, а поди ж ты – генерал над целыми четырьмя кавалерийскими полками! В итоге молодой генерал так наруководил «малыми группами» конницы, что… впрочем, это уже не мое дело. Кто я такой, чтобы злорадствовать над трудностями ребят из других полков, когда сам-то еще толком в деле не был.

В общем, попытка вести войну зимой по какой-то причине вышла неудачной. Надо бы расспросить, узнать подробности. Потому как я почти уверен, что наш полк выйдет из Пскова еще по снегу, пока не разобрали переправы. По доскам-то телеги и сани пройдут, а когда лед станет слаб – придется ждать месяц, пока река успокоится и будет пригодна для наведения наплавного моста. Новый командир полка на такое длительное ожидание не пойдет.

Потому что наш полк сейчас лихорадит, и «новой метле» требуется крепко взять власть в свои руки.

Взять в свои руки. Казалось бы – полковник он же и есть власть, чего ему брать-то?

Ага. Если бы все было так просто. Вот что такое власть? Не, ну понятно, когда власть в общем смысле. Некая абстрактная. Ну там – король сидит на троне в столице и управляет, ага.

А управляет – это как? Взять наш полк, к примеру. Кто в нем власть? Теоретически – это, конечно, господин полковник, его офицеры, ундера, капралы… Вертикаль власти, так сказать. Сверху вниз по цепочке идет приказ, снизу вверх обратно идет отчет. Колесики крутятся, система работает, армия непобедима, легендарна и так далее. Вся суть этой самой системы в том, что власть делегируется. Не будет же полковник лично командовать каждому солдату, как это пытался делать кавалерийский генерал Румянцев. А как? Ну, в том смысле – как они определяют предел доверия, кому сколько власти можно отвалить? И как определить момент, когда власти у тебя много, а когда ее и вовсе никакой нет?

Когда мы находимся в квартирах – ну то есть стоим в поселении, – то каждый командир капральства обязан знать, где находятся его солдаты. Ведет поименный список, ставит пометки – этот солдат там-то, этот вот тут… Солдат обязан испрашивать разрешения на каждое свое перемещение. Или – если оно из разряда само собой разумеющихся вещей – просто уведомлять старшего. Пошел за водой – уведомил. Пошел за дровами – уведомил. Это въедается в привычку настолько, что встать из-за стола, гулко рыгнуть и громогласно объявить: «Ну, пойду до ветра прогуляюсь!» или даже как-нибудь более грубо – это не какая-то пошлая шуточка школоты, мол, приятного аппетита, ага. Крестьянин-отец за такое крестьянину-сыну тут же ложкой в лоб зарядил бы, наверное. Мол, соображай, всякому слову свое место, не к столу такое говорить. А для солдата же в порядке вещей. Пойти куда-то – пусть даже в свое свободное время – и не уведомить коллектив, это что-то ненормальное. Ненормальное настолько, что, если кто-то молча встал и пошел – на него сразу оборачиваются все присутствующие. Ты куда, мол? Да и вообще. Солдаты линейных войск поодиночке не ходят. Как-то это все быстро въедается в рефлексы. Даже до ветру ходят «за компанию». Один встал из-за стола «до ветру» – и остальным тут же приспичило.

Так-то, конечно, это все хорошо. Дисциплина, да к тому же непрерывная разведка. Полк тысячами глаз смотрит вокруг себя и контролирует обстановку.

Но это же несвобода, верно? Это же как-то связано с властью? Вот встал солдат молча из-за стола и пошел – кто первый его окликнет, мол, ты куда? Тот, у кого есть власть спросить. Некто старший. Я поначалу – год назад – от таких вещей дистанцировался. Еще нос презрительно морщил. Вот вы стадо, мол. Рабы, фу! А я ж не такой, я ж уникальный и неповторимый. И не понимал, за что меня Ефим в лоб бьет. А он, в свою очередь, не понимал, как можно не ударить. Это же основополагающий вопрос. Встал солдат и пошел. Да еще и один. Куда?

Вопрос каждому встречному-поперечному – мол, ты куда это? – это вопрос контроля территории. Ну вот как собака столбы метит, так и прохожих окликают. Гришка, ты куда топаешь? К себе топаю, Федька. А, ну ладно. Солдаты такие вопросы задают не потому, что «это моя улица, я тут живу», а просто потому, что привыкли так. Все обо всем должны докладывать – и точка.

Но ведь квартируют солдаты по всему городу. Где-то в один дом много солдат заселилось, целое капральство. Там все просто. Вот капрал, вот его люди, вопросов о старшинстве и делегировании полномочий не возникает, все строго по артикулу. А ведь есть и такое, когда в дом берут на постой шестак, а то и вовсе тройку солдат. И полномочия делегируются дальше. Назначается старший, который раз в день докладывает капралу, кто, где, куда, зачем.

Вот тройка солдат живет у вдовы Авдотьи. Старший там – прям ни дать ни взять Прошка-генерал! Строгий, суровый, распоряжается парой своих бойцов. Он – ответственное лицо. Он здесь власть.

Помню, летом, когда меня первый раз назначили старшим над шестаком – я все вертел головой, пытался «контролировать обстановку», вел себя, как наседка с цыплятами. Гиперопека, все дела. Смех, да и только.

Сейчас все гораздо проще. Солдат идет мимо – я просто на него смотрю, еще даже ничего не спрашиваю, – а он уже отвечает. Мол, за дровами. За водой. К Петровичу на работы. Или вдруг споткнется солдат о мой взгляд, глаза к полу опустит, вздохнет, развернется и пойдет обратно, откуда шел. Не знаю, куда он изначально собирался, и мне это даже не интересно, но надо немедленно наказать. Хотя бы капральской тростью погрозить. А то ж пока не накажешь – солдат так и будет совестью мучиться. Станет ходить, поджав хвост, и втягивать голову в плечи в ожидании расправы. Страдать станет от того, что на него капрал злобу затаил.

И вот интересно получается. Везде контроль, постоянно докладываешь о том, где ты и что ты. Вроде бы подчиненный через всю цепочку всем семерым дивизионным генералам, а через них – матушке-императрице. И палками солдат наказывают, и если кто сбежит из солдат – наказание жуткое следует и бег лому, и той артели, откуда он сбежал. Но при этом могут отправить нижнего чина в командировку за тридевять земель – и ничего. Вон, тот же ундер-офицер Фомин из Луги ходил в Кексгольм за рекрутами. Считай, почти на месяц из полка отлучался. Один, без офицеров, сам был за старшего. И командой рекрутов управлял. А если кто из рекрутов заболеет – такому выписывал цыдульку да разрешал самостоятельно в полк добираться по выздоровлению. И ведь что интересно – добирались же рекруты! Не все, конечно, и не сразу, но ведь добирались! Ну то есть, когда идет команда рекрутов – так они все под охраной, под неусыпным и бдительным контролем. И при этом отстающие могут идти сами, своим ходом, ничего страшного.

Вот как они определяют, кому можно, а кому нельзя?

Взять тех же крестьян. Так-то вроде они крепостные, с ограничениями и все такое прочее. И это никак не мешает им кататься на груженных тяжелым грузом санях по своим делам. Спокойно ездят из далекой деревни в город Псков и обратно. Я сначала думал: ничего себе, сколько здесь купцов! Оказалось, что купцов-то здесь куда как меньше, чем катается саней с грузом. Тут, чтобы записаться в купеческое сословие, нужна особая процедура. Купцы – это «регулярные граждане», туда так запросто не попасть. Есть всякие непонятные гильдии, цеха, есть «торгующие крестьяне». А есть еще крестьяне обычные. Которые вот так запросто катаются, возят и торгуют. Причем не как бабульки у метро, горсточками, а вполне себе значимыми объемами. Двое, трое, пятеро саней с грузом. Бочки, мешки, тюки, камни, бревна…

А как же правила, согласно которым люди не купеческого звания могут торговать лишь предметами «по описи»? А как же крепостничество и прочее? Почему тут все вот так? Потому что так надо, вот почему. Если все делать по написанному, да на каждый чих разрешения спрашивать – все дела встанут. Деревня голодать будет, барин денег недополучит, в итоге всем плохо. А так – барин смотрит сквозь пальцы, солдаты Ефима на въезде в город относятся с пониманием, дела делаются, а в случае чего есть кого наказать. Вон, мол, кто виноват. Своевольничает, ну-ка тащите его на конюшню да плетей ему!

Примерно так получилось и с Архипом.

После войны со шведами пятнадцать лет назад полк надолго осел в одном регионе. Все летние полевые выходы в лагеря, все зимние квартиры происходили недалеко от одного города. Оно и понятно, почему. Земля только-только вошла в состав России, надо и местных чухонцев подводить под руку матушки-императрицы, и переселенцев охранять от различного лихого люда, да мало ли хлопот? Потому и офицеры были заняты делами как с местными, так и с понаехавшими помещиками да купцами, и солдаты носились по району с заданиями. Когда ротой, когда командой в пару капральств, а иной раз и вовсе шестками. У офицеров свои хлопоты – шутка ли, столько новых дворянских угодий враз появилось! И везде надо обустроить хозяйство, производство, торговлю. И для других, и для государства, ну и для себя немножко. Солдаты не отставали, и особо смышленые и непоседливые тоже нет-нет да и делали свой маленький гешефт.

И так пятнадцать лет подряд. Полковое «обсчество» – оно ведь такое же неформальное объединение, как крестьянин с подводой дегтя, что приехал в Псков расторговаться. Вроде бы и нужное дело, а вроде бы как бы и нельзя. По идее «обсчества», какими они сформировались при императоре Петре Великом, должны были заниматься тем, что впоследствии назовут «социальное обеспечение». Уход за ранеными, помощь немощным… сплошная благотворительность. Но потихоньку, помаленьку, гешефтик за гешефтиком, плюс никаких особо походов за тридевять земель. Некоторые солдаты уже и семьями обрастать начали. А значит, у них стали появляться интересы и потребности за пределами полка. Плюс каждую зиму солдат и офицеров дворянского сословия отправляли в отпуск на два-три месяца. Короче говоря, теневая экономика полка сформировалась, окрепла и обросла неформальными связями. И не только по горизонтали, от солдата к солдату, но и по вертикали, пустив корни к командирам рот и батальонов.

Полковника Макшеева такое положение дел вполне устраивало. Тем более что оно в основном его стараниями и было создано. За эти годы он стал больше гражданским бизнесменом в Кексгольме, нежели военным начальником. И наверняка так или иначе получал долю с оборотов «обсчества», которое благодаря харизматичному и деятельному солдату Архипу превратилось в нечто большее, чем родительский комитет при школьном классе. Архип в полку потихоньку стал как дон Корлеоне. Пусть хуторского масштаба, но все же.