Убийца Столыпина

Убийца Столыпина
Иван Созонтович Лукаш

Со старинной полки
«Крупные губы, полуоткрытый большой рот, безвольно-вдавленный подбородок и маленькие глаза, упорно глядящие сквозь стекла пенсне без ободков, – невыразительное и незначительное лицо молодого человека с впалой грудью, который мог бы быть и страховым агентом, и маленьким чиновником…

Это и есть портрет убийцы Столыпина…»

Иван Созонтович Лукаш

Убийца Столыпина

Сын миллионера – Сноб-анархист – Революционное тщеславие и месть за еврейские погромы – Неразоблаченные тайны охранного отделения

Крупные губы, полуоткрытый большой рот, безвольно-вдавленный подбородок и маленькие глаза, упорно глядящие сквозь стекла пенсне без ободков, – невыразительное и незначительное лицо молодого человека с впалой грудью, который мог бы быть и страховым агентом, и маленьким чиновником…

Это и есть портрет убийцы Столыпина, Дмитрия Богрова, приложенный к только что вышедшей в Берлине, по новой орфографии, в издательстве «Стрела» книжке его брата В. Богрова «Дмитрий Богров и убийство Столыпина, разоблачение «действительных и мнимых тайн».

Ничего демонического, ничего зловещего в лице убийцы нет, и весь тот налет таинственности, который остался в памяти о Дмитрий Богрове, захваченном в театре с дымящимся револьвером в руке, – совершенно выветривается при взгляде на его портрет.

В. Богров обещает в книжке разоблачение тех «действительных и мнимых тайн», о которых убийца Столыпина писал из крепости в предсмертном письме родителям 10 сентября 1911 года, накануне казни:

«Я знаю, что вас глубоко поразила неожиданность всего происшедшего, знаю, что вы должны были растеряться под внезапностью обнаружения действительных и мнимых тайн. Последняя моя мечта была бы, чтобы у вас, милые, осталось обо мне мнение, как о человеке, может быть, и несчастном, но честном».

Брат убийцы и занят только тем, чтобы доказать, что Дмитрий Богров был «честным», то есть если он и был агентом охранки, то «по идейным соображениям», а на самом деле «его образ жизни» был «отличным от образа жизни рядового человека», причем он, как анархист-коммунист, якобы «разлагающим образом действовал на существующее».

Такой цитатой из анархического манифеста Рамуса В. Богров прикрывает Дмитрия Богрова, изображая его неким «анархистом-разлагателем», как будто такое обозначение более привлекательно, чем простое определение Дмитрия Богрова убийцей.

«Отряд жандармов ворвался в ночь после покушения на Столыпина в дом отца, – рассказывает В. Богров. – На заявление родственницы Дмитрия Богрова, что родители его, находившиеся тогда за границей, будут страшно потрясены известием о случившемся, начальник отряда заявил следующее:

– Дмитрий Богров потряс всю Россию, а вы говорите о потрясении его родителей».

Эти умные и простые слова полицейского офицера вспоминаются не раз, когда читаешь книжку В. Богрова – книжку потрясенного родственника, который во что бы то ни стало и не считаясь ни с кем и ни с чем занят только подбором доказательств, что его брат, хотя и был агентом охранки, но был «честным революционером», действовавшим по малопочтенному, впрочем, принципу, как указывает сам В. Богров, – «цель оправдывает средства».

Впрочем, от таких доказательств ни убийство, ни убийца не становятся привлекательнее.

В. Богров не подметил в своем брате той самой главной его черты, на которую указывает один из сотоварищей Дмитрия Богрова, анархист П. Лятковский:

«Дмитрий Богров не хотел быть мелкой сошкой, чернорабочим от революции, а стремился лишь к совершению чего-либо грандиозного, из чувства тщеславия».

Сын киевского миллионера-домовладельца, баловень богатой еврейской семьи, «молодой помощник присяжного поверенного», Дмитрий Богров, по замечанию В. Богрова, «пользовался в родительском доме преимуществами человека, которому открыты все пути и возможности, не знающего отказа ни в одном сколько-нибудь разумном желании».

«Во время своих частых поездок за границу и в Россию, равно как и во время пребывания дома, Дмитрий Богров получал от отца определенное месячное пособие, которое составляло от 100 до 150 рублей в месяц, а после окончания университета в Петербурге – 75 рублей в месяц, тогда как Дмитрий Богров имел еще и жалованье по службе секретаря в комитете по фальсификации пищевых продуктов при министерстве торговли и промышленности – 50 рублей в месяц, а также зарабатывал кое-что и по судебным делам».

Прибавим к этому, что еще 100–150 рублей в месяц Дмитрий Богров получал с 1907 года как агент охранного отделения. К тому же отец платил ему также за управление домом в Киеве, на Бибиковском бульваре (фотография этого мещански-аляповатого дома зачем-то приведена в книжке этих «семейных воспоминаний»).

Как видно, Дмитрий Богров ни в чем и ни от кого не получал отказа. Его возят по заграницам, в декабре 1910 года он «отдыхает на Ривьере», в августе 1911 года, за несколько дней до убийства, он снова «отдыхает» на даче родителей «Потоки», под Кременчугом.

Он, несомненно, был избалованным средой и жизнью человеком, для которого «разлагающий анархизм» был, по-видимому, только снобизмом, баловством духа. Это был, по-видимому, тщеславный честолюбец, не желавший ни в чем быть «мелкой сошкой», а думавший о себе как о сверхчеловеке, которому все дозволено.

Психологически этот тип ближе всего к тем двум американским «сверхчеловекам», тоже сыновьям миллиардеров и тоже полагавшим, что они «сверхчеловеки», которых судили недавно за ужасное и мучительное убийство ребенка…

Но Богров, следуя «моде» своего времени, с гимназической скамьи «ушел в революцию», и потому-то суждено ему было стать не обычным убийцей или преступником по «сверхчеловечности», а убийцей государственного человека России.

Никак не анархизм, а одно убийство Столыпина – выбор его как жертвы – вот, что было навязчивой идеей Дмитрия Богрова, и книжка В. Богрова, не замечая того, дает все данные к такому заключению:

– Я еврей, – сказал Дмитрий Богров во время свидания с социалистом-революционером Е. Лазаревым в 1910 году в Петербурге. – И позвольте вам напомнить, что мы и до сих пор живем под господством черносотенных вождей. Евреи никогда не забудут Крушеванов, Дубровиных, Пуришкевичей и тому подобных злодеев. А Герценштейн? А где Иоллос? Где сотни, тысячи растерзанных евреев – мужчин, женщин и детей, с распоротыми животами, с отрезанными носами и ушами… Вы знаете, что властным руководителем идущей теперь дикой реакции является Столыпин. Я прихожу к вам и говорю, что я решил устранить его…

В феврале 1911 года вышел из киевской Лукьяновской тюрьмы анархист П. Лятковский. Дмитрий Богров вызвал его к себе и «сам первый заговорил о том, что товарищи обвиняют его в целом ряде предательств»:

– Только убив Николая, я буду считать, что реабилитировал себя, – сказал Богров.

– Да кто же из революционеров не мечтает убить Николая! – перебил его Лятковский.

– Нет, – продолжал Богров, – Николай – ерунда. Николай – игрушка в руках Столыпина. Ведь я – еврей – убийством Николая вызову небывалый еврейский погром. Лучше убить Столыпина…

В семье Богрова, несмотря на то что его отец был даже «членом киевского дворянского клуба», господствовала, по-видимому, «левизна» убеждений. Отец Богрова «примыкал к левым кадетам», а старший двоюродный брат Богрова, Сергей, был социал-демократом. Этот Сергей всегда влиял на Дмитрия, и еще в 1909 году «они вели разговоры на тему о том, кто самый опасный и вредный человек в России, устранение которого было бы наиболее целесообразным. И в этих разговорах они неизменно возвращались к имени Столыпина…»

Пошлая оценка Столыпина, как виновника еврейских погромов, эта пошлая ненависть к Столыпину и были многолетней навязчивой мыслью Дмитрия Богрова.

27 августа 1911 года Дмитрий Богров приходит домой обедать в необычайно радостном и оживленном настроении (по свидетельству тетки его, М. Богровой). На вопрос тетки, что его привело в такое хорошее настроение, он отвечает, что имел совершенно неожиданный успех: у него, мол, наклевывается такое дело, которым он осчастливит мир.

Наклюнувшееся дело, которым «сверхчеловек» с Бибиковского бульвара решил осчастливить весь мир, – было убийство Столыпина.

Убийца, много лет обдумывавший свою «месть за еврейские погромы», олицетворявший виновника их в Столыпине и ради этой «мести» идущий на все, – вот в лучшем случае образ Дмитрия Богрова, рисуемый книжкой его брата. Многое в ней, впрочем, только опошляет этот незаурядный облик убийцы, как опошляют его и стихи Дмитрия Богрова к какой-то знакомой, зачем-то тоже приведенные в книжке:

Твой ласкающий, нежно-чарующий взгляд.
Твои дорогие черты,
Воскресили давно позабытые сны,
Развернули широкие крылья мечты…

и т. д.

По-видимому, Дмитрий Богров был не больше, чем мелким бесом от революции, которому только несчастная судьба России помогла убить ее большого государственного человека.

Известно, что убийца хотя и был анархистом, но одновременно и агентом охранного отделения с 1907 года. В 1918 году в Москве В. Богров получил разрешение на обозрение дела Дмитрия Богрова, переданного, оказывается, после революции в Московский исторический музей.

Дело это занимает особый большой шкап и заключает в себе 30 объемистых томов. В. Богрову удалось только «перелистать» дело, а вот большевистский исследователь Струмилло дело Богрова, надо думать, «изучил», и в «Красной летописи» приходит к выводам, что «Богров – провокатор, после разоблачения вместо самоубийства кончивший убийством Столыпина».

Брат убийцы, тем не менее, пытается доказывать в книжке, что Дмитрий Богров был «провокатором без провокации», что с 1907 по 1911 год охранное отделение выплачивало деньги, так сказать, зря и что если кого-нибудь и выдавал Дмитрий Богров, то все эти предательства были вроде выдачи им Мержеевской, обвиненной в 1910 году в покушении на жизнь государя.

Мержеевская, как рассказывает В. Богров, была умственно ненормальной, невменяемой, и в выдаче этой больной «общей знакомой» брат Дмитрия Богрова, как это ни странно, не видит ничего подлого и ничего некрасивого, убеждая нас, что Дмитрий Богров был уверен, что Мержеевской, как невменяемой, «никакого наказания не могло угрожать».

Между тем Мержеевская была посажена в тюрьму и отправлена в Якутскую область.

Не более доказательны и другие попытки В. Богрова свести на нет агентурную работу Дмитрия Богрова. Все же охранное отделение ему за что-нибудь да платило, и хотя ему и удалось «использование охранного отделения для совершения террористического акта», но В. Богрову и в голову не приходит, что само охранное отделение могло также «использовать» убийцу для своих целей.

В парижской газете «Будущее» 31 декабря 1911 года, как рассказывает В. Богров, появилось такое сообщение:

«Д. Богров побежал не сразу после выстрела, а как бы дожидался чего-то и побежал лишь после некоторой паузы, которая и сгубила его. Теперь непонятная пауза объяснилась. Оказывается, что ему было обещано, что в момент выстрела электричество в театре внезапно и нечаянно потухнет, чтобы он мог, пользуясь темнотою, броситься незаметно в известный, оставленный без охраны проход, в конце которого были припасены для него военная фуражка и шинель, а снаружи дожидался автомобиль с разведенными парами».