Путь олигарха Иван Яцук

Путь олигарха
Иван Макарович Яцук

Роман погружает читателя в драматическую атмосферу 90-х годов на Украине. Здесь и разрушение привычного образа жизни, и бандитские разборки, и крушение идеалов. Идет борьба добра со злом, в которой присутствует и великодушие, и жестокость, благородство и низость, ненависть и любовь, причем, всякая: любовь высокая и любовь, основанная на расчете, и любовь откровенно продажная. Рождается класс униженных и оскорбленных и слой, из которого выйдут будущие основатели олигархических династий. Содержит нецензурную брань.

Пролог

Последние пятнадцать лет двадцатого столетия, лихие девяностые! О, это было волнующее, интересное время! Время, когда в одночасье, сродни последнему дню Помпеи, рушились империи, союзы, военные блоки, страны, и словно из чудесной пены возникали новые государства, о существовании которых раньше невозможно было даже помышлять.

Время, когда низвергались великие утопии, незыблемые теории, тысячелетние мифы и появлялись новые –такие же вроде бы незыблемые, базисные и основополагающие.

Время, когда исчезали видимые и виртуальные стены между социальными системами и странами, между народами и расами, между обществом и личностью. Время, когда Горбачов и Сахаров были властителями дум, когда сверхдержава останавливала свое рабочее трудовое движение, чтобы послушать речь делегата первого съезда народных депутатов; когда она, эта держава, замирала в тревожном предчувствии беды, наблюдая неслыханный демарш литовской делегации, покидающей зал заседаний, где в президиуме сидел бледный и растерянный, еще недавно всесильный Генеральный секретарь ЦК КПСС и безвольно перебирал бумаги, не зная, что предпринять.

Время, когда методами афинской агоры и новгородского вече избирались руководители заводов и фабрик, институтов и ресторанов, колхозов, совхозов и адвокатских контор. Время, когда российские танки стреляли по российскому же парламенту. Это время великих перемен, когда дух новизны, ниспровержения метался, как демон, по одной шестой части земной тверди, долго не находя пристанища и покоя.

Через некоторое время и он устал от разрушительной работы. С тяжелым лязгом и грохотом пал «железный занавес», и миллионы советских в прошлом граждан ринулись на Запад: кто за верой, кто в поисках лучшей жизни, кто на заработки, кто просто людей посмотреть и себя показать.

На Украине это вылилось в создание « Великого шелкового пути» в Польшу, Венгрию, Югославию, Словакию . Как будто прорвало плотину: люди, словно « показылысь» и подобно воде хлынули в соседние страны спускать национальное достояние, создаваемое десятилетиями тяжелого, упорного, стахановского труда. Продавалось все: тарелки, ложки, мотоциклы, холодильники, вышиванки, наборы инструментов, научные идеи, проекты, солдатские бушлаты, ботинки, картины, полотенца, ордена, станки, старинные книги, архивные документы, иконы, семена– все, что только пользовалось спросом. С такой же широтой и охватом торговали все: кладовщики, официанты, завхозы, доценты, следователи, старшие следователи и следователи по особо важным делам, преподаватели политической экономии, истории КПСС и научного атеизма, командиры воинских частей, технологи, сторожа, главврачи, свидетели Иеговы, инспекторы Красного Креста, воспитатели детских садов, начальники политуправлений, неподкупные инспекторы ГАИ, наперсточники, специалисты в области высокотемпературной плазмы, пушкинисты и лермонтоведы, геологи, вокалисты, очень требовательные к себе в деле служения искусству; художники- маринисты, иногда снисходившие до прибрежных пейзажей, слесари- сантехники, немного не дотягивающие до звания пропащих, служители разных культов и многие другие ( смотри в перечень профессий).

Но все в этом бренном мире кончается. Кончились и махровые простыни вкупе с наборами никелированных слесарных ключей, кончились блюдца, кончилась килька в томатном соусе, что по 21 копейке – кончилось все. Канула в вечность великая вещевая лихорадка, и пришло время подводить итоги. И тогда, как после долгой ночной азартной игры, все принялись лихорадочно подсчитывать свои барыши. Кто-то выиграл несколько миллионов, кто-то несколько тысяч, а большинство вообще ничего не выиграло, оглянулось в отрезвлении «с усмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом», тяжко вздохнуло и принялось жить дальше, надеясь на лучшее.

Надо было все начинать сначала, делить оставшиеся крохи и вновь создавать то, что так азартно, « по быстрячку», спустили за бесценок. И тогда началась очередная полоса бытия – полоса внутренних разборок и перераспределения национального богатства, теперь уже недвижимого, началась эра первичного накопления капитала. Началось мутное время.

Глава первая

В прозрачной люльке из сухого, горячего таврийского воздуха лениво, дремотно качалось безрадостное, душное провинциальное лето1995 года, когда на унылую, безлюдную площадь перед Днепровским консервным комбинатом на полной скорости влетел черный 600-тый «Мерседес» с киевскими номерами, блистая никелем под горячим южным солнцем.

Почти не снижая скорости, водитель круто, по- фраерски, развернул машину так, что она завертелась, как волчок, и едва не перевернулась. Истерично завизжали тормоза, поднялись тяжелые, серые тучи слежавшейся пыли, смешанные с черными клубами дыма, валившими из выхлопной трубы «Мерса». Скрежет тормозов отозвался далеко вокруг, на что, видимо, и рассчитывали приехавшие.

Авто замерло перед дверью комбинатовского магазина, построенного в стиле социалистического баракко, то есть в виде длинного, неказистого сарая, не видавшего к тому же несколько лет ремонта. Некоторое время машина стояла без явных признаков жизни, очевидно, наслаждаясь произведенным эффектом. Затем оттуда неуклюже из-за долгой езды, обливаясь потом, вылезли три конкретных пацана: сперва двое верзил с квадратными подбородками, одетые в черные костюмы, белые рубашки и черные галстуки – классическое одеяние голливудских ганстеров, как их изображали в советских кинофильмах – затем нарисовался третий, еще более живописный.

Это был классический образец «нового украинца». Роста выше среднего, с короткой шеей и толстым затылком, с мощными, тугими руками, выглядывающими из-под коротковатых рукавов бархатного малинового пиджака – это в сорокаградусную-то жару! – он выглядел кряжистым, ражим силачом даже рядом с крепкими, угрюмыми его сотоварищами.

На крутой груди его болталась золотая цепь – цепура!–такая толстая, какую носят только мэры городов в торжественных случаях приведения к присяге. Темно- коричневые туфли, расписаные «под крокодила», явно тесноватые, заставляющие его даже прихрамывать, бежевые велюровые брюки, поддерживаемые широким кожаным поясом, выбритый до блеска в глазах череп – все в полном соответствии с тогдашней модой и тогдашними вкусами. Более нелепого наряда в середине июльского палящего дня трудно было придумать. Но зато подобный прикид тогда впечатлял.

Между тем лицо крутого парня, круглое, румяное, выглядело добродушным, хотя он и пытался придать ему грозное выражение.

– Кажется, приехали,– удовлетворенно сказал здоровяк с повадкой главаря, потягиваясь и разминаясь.

Двое столбов молча закурили.

– Шеф, я поставлю машину в холодок, – высунувшись, то ли спросил, то ли сообщил для сведения водитель – мужчина лет под пятьдесят, щуплый, с лисьим, хитроватым лицом.

– Не шустри, – остановил его жестом босс, – постой еще минут пять; пусть полюбуются и оценят. В этой тмутаракани не каждый день «мерсы» ходят. Так, ребята?! – он обернулся к спутникам. «Ребята» кисло подтвердили.

Шеф продолжал разминаться: приседал, обнимал себя руками, двигал затекшими пальцами ног, поводил плечами. Даже сквозь его пиджак не по теме, было заметно, что он нашпигован силой и энергией, как щука фаршем на праздничном столе еврея. Подвижное его лицо меняло выражение, как стрелка барометра во время встречи разных по направлению погодных фронтов.

Разминаясь, он о чем-то сосредоточенно думал и хмурился. Когда шеф мрачнел, он весь превращался в настороженного, опасного зверя, и тогда его могучие руки, чувствовалось, могли скрутить шею любому из этих гранитных мальчиков, что стояли рядом.

Когда же лицо этого котигорошка освещала улыбка – это был рубаха-парень, тамада на грузинской свадьбе, впрочем, с хитрецой в умных, зорких глазах.

– Ну что, ребята, – через некоторое время сказал главарь, – спектакль начинается. Еще раз предупреждаю: действовать строго по сценарию, как мы с вами отрабатывали. Говорить как можно меньше. Ваша задача – играть лицом. Никакой отсебятины.

– Обедать когда будем? – буркнул один из молчунов. – Почти сутки не жрали.

– Когда позовут, – спокойно ответил шеф. – Злее будем. А пока, Валентин Степанович, гони машину в тень, но так, чтобы пушку было видно всем. Никого не отгонять, пусть полюбуются, что там в машине. Думаю, минут через двадцать в приемной будет известно, что и как. А мы пока пойдем в люди. Явление Христа народу, так сказать. Сила, воля, непреклонность с вашей стороны, а я – сама простота и доступность. Пошли.

Но прежде чем идти к народу, здоровяк подошел к машине, открыл заднюю дверцу и чуть больше выдвинул на всеобщее обозрение приклад автомата.

– Вот так будет лучше, – сказал сам себе главарь и любовно погладил дерево приклада.

– А не сцапают нас раньше времени за это? – спросил один из спутников.

– Для того, чтобы сообщать в милицию, надо точно знать, что это боевое оружие, – быстро парировал сомнение главарь.– А вдруг это всего лишь детская игрушка?! Сейчас милицию на мякине не проведешь, и она на первый попавшийся звонок не поедет, у них этих звонков каждый день несколько десятков, а бензина нет. Кроме того, все нужные люди предупреждены, все схвачено и все оплачено, ясно? Идем.

В магазине было полно людей: отоваривали зарплату за апрель. Завидев приближение троицы, народ сперва взволнованно загалдел, зашелестел шепотом осенних листьев, а потом затих в неспокойном ожидании. Командир зашел в магазин разудалой походкой Стеньки Разина, эдаким хватом, остановился, картинно подбоченясь, широко, уверенно, снисходительно улыбнулся.

– Здорово, мужики! Что продаем, что покупаем?

Народ безмолствовал, не ожидая ничего хорошего от подозрительной кампании: в городе уже вовсю шли бандитские разборки, во время которых попадало и правым, и виноватым. Мужиков в магазине – два-три человека, остальные – женщины. Все делали вид, что озабочены исключительно очередью. Наконец из толпы кто-то мрачно произнес:

– Ничего не продаем, ничего не покупаем. По-лу-ча-ем, по талонам и спискам.

– Ясс-но, – протянул новоявленный Разин. – Военный коммунизм, значит. – Он окинул взглядом витрину, взял, не спросясь, баночку овощных консервов и продолжал в прежнем шутовском тоне:

– И почем нынче корм для народа?

– Не корм, а икра кабачковая, – назидательно поправила его шустрая старушка с лицом, сморщенным, как соленый огурец весной. И этот сморчок, плавающий в белой плесени своих волос, вдруг бойко и даже с некоторой коварной поддевкой спросил:

– А у вас, собственно, талоны есть? Это только для рабочих комбината.– В ее голосе звучало желание представить это унижение хоть какой-то льготой, хоть как-то поднять стоявших в очереди.

– Бабуля, не пыли, – равнодушно сказал Стенька, продолжая рассматривать и читать этикетку.– Ик-ра ка-ба`ч-ковая, – медленно произнес Разин, делая ударение на втором «а» в слове « кабачковая», отчего название продукта получало непристойный смысл. – А насчет талонов, хорошая ты наша, – непринужденно ответствовал незнакомец, – то скажу, что когда мы купим эту вашу халабуду, то отменим всякие талоны. Так, ребята? – он лениво обернулся к своим. Те молча и медленно кивнули.

– Так сколько же стоит эта баночка? – Разин вопросительно посмотрел на продавщицу, похожую на жрицу храма, в который нечаянно заглянули непрошенные гости другого вероисповедания. Она, не отвечая, величественно подала прейскурант цен, который теперь назывался прайс- листом. Посетитель мельком пробежал помятый листок и с неподдельным удивлением воскликнул:

– Господа! Да вы живете в затерянном мире! В Киеве лет пять нет уже таких цен!

– Зато в Киеве есть деньги, – кинул кто-то из очереди.

– Деньги будут и очень скоро, – уже совсем другим тоном, веско и многозначительно сказал крутой незнакомец и вышел, позвякивая болтающейся цепурой.

Возле машины уже вертелось несколько зевак: все-таки в 1995 году новый или почти новый « Мерс» был еще в диковинку. Завидев хозяев, все мгновенно исчезли.

– Так-так, – удовлетворенно протянул главарь, наблюдая эту сцену,– схема работает. Теперь можно идти дальше.

После ухода из магазина чужаков там опять, как не раз бывало, возникло что-то вроде митинга. Посредине стал мужик лет сорока пяти с таким серым, изможденным лицом, с такими глубокими морщинами, как будто он сошел с давнишнего плаката, изображавшего тяжелое положение пролетариата в царской России. Он был явно под хмельком.

– Вас всех купят, как скотов, а потом выгонят на улицу, как бродячих кошек, – кричал мужик. – Вы посмотрите, какие они морды наели, а нам хлеба не на что купить.

– Пить надо меньше, – крикнула одна из женщин.