Татарин тронул своего шершавого конька, который все косил на Плоскиню кровавым сердитым глазом.
– Ну? – уронил лениво Субудай.
– Промежду нас уговор был, – сдерживая волнение, проговорил старый бродник, – что когда мы возьмем Володимир, вы поставите меня князем тут…
– Был… Ну?
– Так я свое дело сделал, теперь, по уговору, вам надо свое слово исполнить…
– Ежели поклянешься великому хану в верности, становись князем хоть сейчас… – сказал татарин, и вдруг ленивая улыбка обнажила его редкие желтые зубы. – Только над чем ты княжить-то тут будешь? – кивнул он в сторону мертвого города. – Разве над воронами… Погоди хоть, пока набредет десяток-другой беглецов из лесов…
Старый бродник повесил голову: слова татарина остро ранили его в сердце. Он кивнул ему и молча пошел к шатру.
– Постой… – остановил его Субудай. – Тебе говорили, что вам надо на Новгород готовиться?
– Будем готовы… – хмуро отвечал Плоскиня.
Татары уехали. Вокруг стало тихо. Только, крутясь над городом, хрипло каркали вороны. И вдруг где-то поблизости, в одном из шатров, песня унылая послышалась. Плоскиня прислушался.
Зачем мать сыра земля не погнется? —
задушевно пел кто-то тихим, высоким голосом. —
Зачем не расступится?
От пару было от кониного,
А и месяц, и звезды померкнули:
Не видать луча света белого,
А от духу татарского
Не можно нам, крещеным, живым бы-ы-ыть!..
И воевода, и все бродники сразу сердцем почуяли, что что-то в жизни их кончилось и что стан их подошел к какому-то огромному решению: нужно только чье-то слово властное…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: