Стрелок. Путь на Балканы

– Чего так?

– С целью недопущения беспорядка, – без тени улыбки отвечал тот ему.

– Ты что, паскуда, – опешил Хитров, – думаешь, самый умный?

– Никак нет.

– Да ты, как я погляжу, шибко грамотный, видать, городской! Ну, ничего, я из тебя грамотность-то повышибу!

– Так точно!

– Отстань от его покуда, – прервал уже почти кричавшего ефрейтора фельдфебель, – я его в твоё звено[7 - Звено – часть отделения в то время.] написал, так что успеешь еще.

За этой сценой со стороны наблюдали живущие в той же казарме вольноопределяющиеся. В первое время подобное вызывало у них протест, но затем почти привыкли. «Почти», потому что Лиховцев уже собирался вмешаться, но Штерн остановил его.

– Держу пари, он сам справится, – загадочно улыбнувшись, прошептал он ему.

– Кто он?

– Посланец грядущего, разумеется, ты разве его не узнал?

– Нет.

– Ну как же! А впрочем, что тут удивительного, когда мы его видели, ты глаз с Сонечки не сводил, а я успел хорошенько разглядеть. Это точно он!

– Постой, ты о том пациенте своего дядюшки?

– Браво! Не прошло и недели, как ты сообразил. Право же, дружище, армейская служба плохо отражается на твоих умственных способностях. Может, сходим вечером в город, развеемся?

– Пожалуй.

Ефрейтор Хитров невзлюбил Будищева с первого взгляда. В другое время он просто избил бы ершистого новобранца, просто чтобы показать свою власть. Но вот ротный такое вряд ли спустит, а за происходящим внимательно следят его любимчики-вольноперы. Так и зыркают, заразы, того и гляди донесут. Но ничего, видали мы таких!

– Будищев, ступай за мной. Пособить надо.

– Есть, – нехотя отозвался тот, но перечить не посмел и послушно двинулся за командиром звена.

Выведя непонравившегося ему новичка из казармы, он отвел его в небольшой закуток между двумя строениями и внезапно заорал: «Смирна!», попытавшись тут же ударить. Однако проклятый Будищев, как будто заранее знавший, что его ожидает, был наготове и, перехватив руку ефрейтора, кинул его через себя. Не успел тот опомниться, как новобранец сидел на нем верхом, закрутив при этом одну руку и сжав второй горло.

– Ты что, под суд захотел? – прохрипел ошеломленный Хитров. – Пусти, больно!

– Слушай сюда, – прошептал ему на ухо Дмитрий, и от его шепота ефрейтору стало страшно. – Я тебе сейчас руку сломаю, причем так, что ни один коновал потом не сложит. И гортань раздавлю так, что говорить у тебя точно не получится.

– Что?! – вытаращил глаза Хитров и попытался вырваться, но державшие его руки обладали поистине железной хваткой.

– Тихо ты, – продолжил Будищев и заломил руку так, что противник застонал и сразу же прекратил сопротивление. – А ротному доложу, что ты – извращенец! Понял?

– Это чего такое?

– Ну как, блин… а типа ты захотел, чтобы я с тобой содомским грехом занялся, понял?

– Тебе никто не поверит! Мое слово против твоего…

– Какие еще слова, ты забыл, что я тебе горло сломаю?

– Все одно не поверят!

– Может быть, только все равно запомнят. И «слава» эта к тебе навсегда прилипнет. Даже духи[8 - Дух – одно из названий солдата-первогодка в российской и советской армиях.] будут пальцем тыкать – вон ефрейтор заднеприводный идет! Это, кстати, если ты просто не сдохнешь, потому как со сломанным горлом врачебной помощи можно и не дождаться.

Ефрейтор вдруг сообразил, что именно ему сказал этот непонятный новобранец, и отчаянно задергался, пытаясь освободиться, но его противник так завернул ему руку, что в глазах потемнело от боли, а из горла вырвался крик, больше похожий на стон. Тело мгновенно покрылось испариной, а только что бугрившиеся под сукном мундира мышцы обмякли, давая понять, что он сломлен.

– Что ты хочешь? – почти жалобным голосом прошептал испуганный Хитров.

– Служить спокойно хочу, чтобы всякие уроды вроде тебя не беспредельничали.

– Пусти, богом клянусь, не буду больше!

– Вот и ладушки. Кстати, если ты с остальными дедами решишь меня отметелить, то запомни, я потом тебя все равно достану!

Договорив, Дмитрий отпустил своего противника и легко вскочил на ноги. Затем протянул руку и помог подняться.

– Вставайте, тащь ефрейтор, а то простудитесь, – постарался обойтись без издевки в голосе Будищев и похлопал по форме, как бы помогая отряхнуться. – Мундир на вас опять же красивый.

– Ой, – застонал Хитров, – чуть руку не сломал, проклятый!

– Это пройдет. Ты ведь меня тоже сюда позвал не для того, чтобы пивом угостить. Ну, так мы договорились?

– Договорились, – хмуро отвечал старослужащий, – только по службе все одно спуску не дам!

– А вот это по-нашему! Кстати о мундире, нас когда обмундировывать будут, а то я как-то забодался в этих обносках ходить?

– Завтра в швальню поведут.

В казарму они зашли вдвоем, чем вызвали немалое удивление среди солдат. Необычно бледный ефрейтор, ни слова не говоря, прошел к своему месту и, не раздеваясь, рухнул на нары. Будищев же как ни в чем ни бывало стал осматривать помещение, очевидно, пытаясь найти себе место.

– Иди сюды, – махнул ему заросший окладистой бородой солдат. – Вот тут определяйся…

Спальное место, скажем прямо, было неказистым – двухэтажные дощатые, ничем не прикрытые нары. Ни подушки, ни матраса, ни одеяла на них не наблюдалось, как, впрочем, и в карантине. У прочих обитателей казармы особых излишеств тоже не было, если не считать таковыми тюфяки из рогожи, набитые сеном. Накрывались служивые вместо одеял шинелями, а под голову клали кто на что горазд.

– Да, это не Рио-де-Жанейро, – пробормотал Будищев, вызвав немалое удивление расслышавших его вольноперов.

– Это точно, – отозвался бородатый солдат, как будто понял, о чем тот толкует, – можешь меня дядька Никифоров называть.

– Дядька?

– Ага, для таких, как ты.

– В смысле прослужил много?