Она будет счастлива

– Шампанскаго! – закричалъ тотъ.

– Скор?й шампанскаго! – повторилъ Горинъ, и глаза его засв?тились полнымъ, невынужденнымъ весельемъ.

– Ай да молодецъ! – кричали ему со вс?хъ сторонъ. – Давно бы такъ! Славно! Мы всегда вид?ли въ теб? зачатки прекраснаго! Ты понимаешь стихiи разгула!

Снова начались выстр?лы откупориваемыхъ бутылокъ, въ гром? несвязныхъ словъ, безтолковаго крика, буйныхъ оргическихъ п?сенъ… Голоса см?шивались, крикъ заглушался крикомъ; но въ этомъ хаос? голосовъ громче и звучн?й вс?хъ раздавался голосъ Горина:

– Она будетъ моею! она моя!

Наконецъ все смолкло, и звонъ бутылокъ, и крикъ, и неистовыя п?сни. Табачный туманъ еще ходилъ по комнат?, и въ этомъ туман? тускло, печально блистали нагор?лыя св?чи. Въ ихъ мерцающемъ блеск? видн?лись безобразные остатки вакханалiи, жалкiя развалины страстей челов?ческихъ. Пожилой челов?къ осторожно пробрался между столомъ и ногами, которыя торчали съ дивановъ. Онъ взглянулх на столъ, загроможденный пустыми бутылками и грудами битаго стекла, потомъ на помертв?лыя лица молодыхъ людей, лежавшихъ на диванахъ… и губы его искривились улыбкою…

Она моя, – бормоталъ полусонныiй Горинъ, – моя!..

Это бормотанье дошло до слуха Св?тлицкаго. Онъ протеръ глмза и, пошатываясь, вышелъ изъ комнаты.

Въ эту минуту ст?нные часы пробили десятъ…

II.

Et l'ange que le ciel commit ? voire garde

N'a jamais ? rougir, quand, r?veur, il regarde

Ce qui se passe en vous.

    V. Hugo.

Она въ самомъ д?л? очаровательна!.. Вы загляд?лись бы на ея темные, роскошные волосы, иногда упадающiе прихотливыми локонами на мраморъ груди, иногда лежащiе на лбу гладкими, шелковистыми тесьмами; на ея брови, будто проведенныя тонкою, изящною кистью художника; на ея губы тонкiя, розовыя, въ которыя бы такъ роскошно впился поц?луй; на ея черные глаза… Но эти глааа, кажется, пресл?довали бы васъ, какъ ваша собственная т?нь, какъ судьба ваша, если бы вы хоть одинъ разъ взглянули въ нихъ. Они выражали ту неизъяснимую прелесть д?тскаго простодушiя, которую всегда такъ отрадно, но такъ р?дко встр?чаешь въ женщин?, и между т?мъ томились огнемъ страсти, зав?ряли въ существованiи земного блаженства…

Она въ самомъ д?л? была очаровательна. хотя бл?дностъ, можетъ быть, слишкомъ р?зко покрывала лицо ея, хотя въ ея прiемахъ не было этой аристократической, величавой недоступности, которая такъ нравится многимъ. Правда, она и не принадлежала къ аристократическимъ гостинымъ Петербурга; для ея личика, н?жнаго, идеальнаго, былъ бы тяжелъ сiятельный в?нецъ. Ея красота не нуждалась въ мишурномъ блеск?, который сл?питъ толпу; она не бросалась въ глаза, но говорила душ?…

Она была очаровательна и въ простомъ утреннемъ пеньюар?, когда ея длинную шелковую косу едва придерживала небольшая гребенка, когда ея дивный, роскошный станъ и лебединая грудь скрывались подъ длинною шалью, когда ея маленькая ножка не сжималась башмакомъ, а покойно лежала въ бархатныхъ туфляхъ…

Она была еще очаровательн?й въ зал?, когда летала подъ ладъ музыки, едва касаясь паркета, и б?лый эшарпъ, будто сотканный изъ воздуха, обвиваясь около ея шеи, разв?вался т?нью облака вокругъ нея.

Многiе называли ее кокеткой, но эти люди не понимали различiя между заученнымъ кокетствомъ и простодушною игривостью характера. Она не ум?ла быть притворною; она никогда не была подъ маской, она не скрывала ни грусти, ни веселья, изъ приличiя, изъ познанiй св?тскости. Она покорядась вполн? состоянiю души: или веселилась съ д?тскимъ самозабвенiемъ, или открыто скучала… Вотъ почему н?которыя женщины изъ общества, къ которому принадлежала она, собираясь иногда въ длинные зимнiе вечера за круглымъ столомъ и, отъ нечего д?лать, критически перебирая своихъ знакомыхъ, завистливо повторяли объ ней: «она такая простенькая!» Вотъ почему дамы высшаго круга, или, какъ говорятъ теперь, высшаго полета, которыя тогда видали ее въ гостиныхъ, спускаясь изъ милости съ своей недоступной высоты одною ступенью пониже, тономъ отличающаго ихъ равнодушiя, см?шаннаго съ жалостью, говорили: «она была бы не дурна, но въ ея манерахъ такая м?щанская откровенность!»

Она принадлежала къ одному изъ самыхъ скучныхъ и напыщенныхъ обществъ въ Петербург?, къ одному изъ т?хъ обществъ, въ которыхъ, какъ я сказалъ уже, появляются иногда дамы высшаго круга, изъ милости, на минуту, сопровождаемыя толпою своихъ поклонниковъ – для того, чтобы открыто показать, что он? хот?ли сд?лать честь своимъ пос?щенiемъ, чтобы блеснуть и исчезнуть, чтобы потомъ отъ души посм?яться надъ тономъ этого общества, надъ добродушiемъ хозяйки дома и надъ несносными в?жливостями, которыя она расточала имъ. И согласитесь, что все это очень см?шно! Женщина, которая готова сд?лать всевозможныя пожертвованiя для того, чтобы вид?ть на своемъ вечер? даму высшаго тона; которая непрем?нно хочетъ, не разбирая средствъ, сама попасть въ аристократическiя гостиныя, тянуться во всемъ наравн? съ аристократками, вым?ривать ихъ движенiя, подм?чать ихъ взгляды, подслушивать ихъ разговоры и потомъ передразнивать ихъ при случа?; женщина, которая съ выраженiемъ необыкновеннаго тщеславiя и невыразимаго самодовольствiя говоритъ своей прiятельниц?: «у меня была княгиня С**, ко мн? назвалась графиня Ф*, на моемъ завтрашнемъ вечер? будетъ баронесеа Л*» – не правда ли, такая женщина неоц?ненное лицо для комедiи современныхъ нравовъ? Не правда ли, что такое лицо будетъ занимательно и необыкновенно ново на сцен??.. А отыскать такихъ лицъ въ Петербург? вамъ не будетъ стоить многаго труда, если вы попадете въ общество, о которомъ идетъ зд?сь р?чь….

И посл? всего этого не мудрено, что молодая И* не могла быть любима женщинами ея круга. Ей вм?няли въ непростительный порокъ простодушiе и самобытность: то, что она, нехотя, рельефомъ выдавалась изъ этого общества, тогда какъ другiя, при всемъ старань? выказаться, едва скользили по его поверхности. Между толпою разряженныхъ куколъ, между расцв?ченныни автоматами, она одна сверкала жизнью, заворожала сердечностью, разливала окрестъ себя одушевленiе.

И все это несомн?нно было сл?дствiемъ воспитанiя. Воспитанiе развило въ ней чувства, образовало сердце, вложило въ нее душу… А внутреннее образованiе над?лило ее наружною прелестью. Вотъ отчего каждое слово этой женщины шло отъ сердца и къ сердцу, каждая р?чь заставляла задумываться, каждый взглядъ говорилъ душ?, каждое движенiе дивило непринужденностью. Зд?сь заключалась тайна ея очарованiя. Въ восемнадцать л?тъ, по приказанiю отца, она должна была выйти замужъ за гвардейскаго полковника И*, потому что полковникъ им?лъ въ виду большiя связи. Вы в?рно знаете, что значитъ им?ть большiя связи; и кто же не знаетъ этого? Д?вушка, которая выходитъ замужъ за челов?ка съ связями – д?лаетъ хорошую партiю: такъ говорятъ въ св?т?. Но полковникъ им?лъ такiя связи только въ виду, а на этомъ брак? отецъ основывалъ свое будущее и упивался восторгомъ при мысли, какъ ярко будетъ рисоваться зв?зда на его черномъ фрак?, съ какою жадностью будетъ искать его дружбы какой-нибудь директоръ департамонта, а иногда, при случа?, благосклонно пожимать ему руку даже генералъ-адъютантъ.

Дочь исчезала для него въ блеск? зв?зды и въ сiянiи генералъ-адъютантскихъ эполетъ.

Зять его принадлежалъ къ тому разряду офицеровъ, которые щегольски носятъ мундиръ, опрыскиваются съ ногъ до головы духами, носятъ на вечерахъ лайковыя перчатки, ловко танцуютъ, ?здятъ на рысакахъ, безжалостно расточаютъ слова и не могутъ связать въ голов? ни одной мысли. Зам?чательно, что эти люди, большею частью, слывутъ въ обществ? любезными, потому что много говорятъ, и славными товарищами потому что много пьютъ. Ко всему этому, полковникъ, какъ говорятъ, былъ челов?къ хорошаго тона, по своей важной осанк? и по едва зам?тному киванью головы, когда ему кланялся челов?къ, непринадлежавшiй къ обществу, въ которомъ заблагоразсудила поставить его природа. Не знаю, гд? и какъ, года за два до того времени, съ котораго начинается мой разсказъ, полковникъ встр?тилъ Зинаиду К*. Влюбиться было для него д?ломъ одного мгновенiя. Чрезъ н?сколько дней посл? того онъ съ самодовольной гримасой погладилъ усы, поправилъ хохолъ передъ зеркаломъ, надушился бол?е обыкновеннаго и съ дерзкою самоув?ренностью отправился въ домъ К* съ р?шителышмъ предложенiемъ. Тамъ онъ встр?тилъ отца, который едва не принялъ его съ распростертыми объятiями; но, несмотря на это, желанiе полковника исполнилось не такъ легко и не такъ скоро, какъ онъ думалъ. Зинаида им?ла мать, которая любила ее со вс?мъ самоотверженiемъ, со всею н?жностью и пылкостью!

Напрасно зд?сь я старался бы передать борьбу отого высокаго, святого чувства съ бездушностью, съ ядовитымъ эгоизмомъ. Что за польза поднимать закулисныя тайны семействъ, для того, чтобы безвременно отнимать у людей, еще не зам?ченныхъ рокомъ, еще счастливыхъ нев?д?нiемъ, ихъ теплыя в?рованiя, ихъ св?тлыя надежды? Для чего говорить имъ, что иногда тамъ, гд? они видятъ образцы домашняго счастья, кажется, нич?мъ ненарушаемаго, всегда такъ отраднаго сердцу – тамъ подъ прiятною улыбкою скрываются кровавыя слезы и въ мертвой тишин? ночей разыгрываются драмы, отъ которыхъ при одномъ разсказ? леден?етъ кровь и которымъ, право, порой, позавидовала бы современная французская литература.

Какъ бы то ни было. Зинаида К* сд?лалась женой полковника. Она повиновалась вол? отца безъ всякаго сопротивленiя: она была въ такихъ л?тахъ, въ которыхъ живутъ только настоящею минутою и увлекаются обольстительной радугой св?тскихъ игрушекъ. Къ полковнику она не им?ла отвращенiя, и этого было довольно. Сердце ея еще не ум?ло биться, она еще не восчувствовала самой себя; она была цв?ткомъ, только еще пророчившимъ роскошное развитiе. И все прекрасное, пос?янное въ ней воспитанiемъ, и все высокое, дарованное ей свыше, должно было развиться тогда, когда уже заботливость людей опутала ее неразрываемыми ц?пями. Углубясь впервые въ самое себя, она ужаснулась: свобода ея далеко отлет?ла въ свою родину – небо… и она даже не видала отлета ея!..

По желанiю мужа Зинаида должна была явиться въ общество. Этотъ скелетъ, обв?шанный мишурою и побрякушками, прннялъ ее въ свои ледяныя объятiя. Зд?сь готовился ей второй ударъ: розовые листки ея воображенiя сжимались отъ холода, блекли и постепенно облетали. На двадцатомъ году она усп?ла испытать многое. Но прелесть жизни еще не такъ скоро оставляетъ насъ: ея черную сторону мы начинаемъ вид?ть вполн? гораздо позже. Сначала грустныя, тяжкiя минуты идутъ рука объ руку съ минутами отраднаго забвенiя, чистой радости. Въ двадцатыхъ годахъ еще для насъ большая часть сторонъ жизни неразгаданныхъ, темныхъ, а потому привлекательныхъ; еще много развлеченiй, еще много надеждъ. Опытъ не вдругъ, а постепенно, съ истинно злод?йскимъ наслажденiемъ вырываетъ эти надежды одна за другою.

Женщина въ эти л?та, несмотря на испытанiя, несмотря на душевную боль, еще легка и воздушна какъ Пери, еще радужна какъ бабочка. Она часто порхаетъ въ залахъ съ беззаботною радостью, забывая о тягот? своего положенiя. Такова была двадцатил?тняя Зинаида. Люди, толпами окружая ее и любуясь ею, думали: «о, какъ она счастлива!» Они не знали, эти люди, что сторожило ее за дверьми бала. Толпа привыкла смотр?ть на одну только наружность… такова всегда и везд? толпа!

Къ числу этой толпы принадлежалъ и молодой Горинъ, хотя онъ им?лъ все право выйти изъ толпы и по своему уму, и по своому образованiю, и по своей наружности. Правда, онъ и выходилъ изъ толпы, какъ челов?пъ св?тскiй, но упорно верт?лся въ кругу ея, какъ челов?къ… Несмотря на это, тотъ, кто сл?дилъ людей и общество наблюдательными глазами, в?рно подм?тилъ бы въ Горин? что-то такое, много говорившее въ его пользу. Въ его р?чахъ, покрытыхъ блестящимъ лакомъ св?тскости, порой проявлялась природная энергiя, блестки души. Въ его глазахъ изр?дка блест?ла поэтическая молнiя, страстное одушевленiе. Да! онъ понималъ прекрасное, въ немъ тл?лась искра божественности, того, что отличаетъ челов?ка отъ тысячи людей; но эту искру надобно было отрыть въ пепл? ничтожности. Вм?сто того, чтобы съ высокимъ самоотверженiемъ посвятить жизнь свою челов?честву, онъ безжалостно истрачивалъ ее въ гостнныхъ. Онъ чувствовалъ пустоту своего положенiя, хот?лъ управлять самъ собою и между т?мъ преклонялся предъ волею другихъ. Сегодня р?шался онъ вы?хать изъ Петербурга, удалиться отъ развлеченiй, уединиться въ самого себя, продолжать образованiе, начатое съ усп?хомъ; а завтра уже забывалъ объ этой мысли, прим?рялъ новыiй фракъ, верт?лся передъ зеркаломъ, перем?нялъ прическу, безпечно насвистывалъ арiи изъ «Донъ-Жуана».

Рожденный быть ч?мъ-нибудь, онъ добровольно д?лался нич?мъ, незам?чаемо запутывался въ общественныхъ мелочахъ и даже иногда доходилъ до того, что гордился своимъ фракомъ, выписаннымъ изъ Парижа, и своимъ короткимъ знакомствомъ съ молодежью высшаго петербургскаго круга.

День уходилъ за днемъ, здоровье и состоянiе Горина разстраивались. Театры, балы, раздольные об?ды, оргическiе ужины – это была ц?пь его жизни. Въ двадцать три года онъ уже скучалъ, сквозь дремоту мечталъ о любви въ обществ?, потомъ см?ялся надъ самимъ собою и говорилъ, что въ наше время любовь можетъ существовать въ однихъ только романахъ. Но это не была обдуманная мысль, а такъ – фраза, слова, произнесенныя отъ нечего д?лать, за трубкой табаку, въ эластическихъ креслахъ… Порой палящая мысль о труд? и наук? еще проб?гала по немъ, и онъ вздрагивалъ: но эта мыслъ была мимолетн?е зарницы въ черную августовскую ночь.

Было уже около полугода, какъ онъ сошелся съ полковникомъ и сталъ пос?щать его домъ. Въ Зинаид? нравилисъ ему, какъ онъ признавался самъ: миловидное личико и манеры хорошаго тона. Но онъ готовъ былъ разд?лять мн?нiе княгини М* и зам?чанiе графини Б*, что Зинаида слишкомъ натуральна, слишкомъ наивна и что эта наивность часто переходитъ въ простоту. Вотъ до чего Горинъ увлекался св?тскостью! Онъ готовъ былъ соглашаться съ самымъ нел?пымъ мн?нiемъ, лишь бы оно было произнесено словами аристократки.

Можетъ быть, все это покажется очень страннымъ н?которымъ изъ моихъ читателей; но тотъ, кто живалъ въ Петербург?, видалъ и наблюдалъ общество, тотъ не станотъ сомн?ваться въ существованiи Гориныхъ.

Такiя лица, къ сожал?нiю, не р?дко встр?чаются въ петербургскихъ гостиныхъ… И кто знаетъ, сколько блестящихъ надеждъ погубили эти гостиныя?..

Зннанда въ первое время знакомства съ Горинымъ причисляла его къ разряду этихъ существъ, которыя отличаютчiя только важною дипломатическою осанкою въ двадцать л?гь, желтыми лайковыми перчатками. богатыми тросточками въ рукахъ, круглыми бакенбардами и вычурными р?чами; которыя стыдятся знакомствъ съ людьми не ихъ тона, хоть будь эти люди над?лены всеобъемлющимъ умомъ Гёте; которыя, самодовольно прогуливаясь подъ руку съ какимъ-нибудь княземъ, красн?ютъ до ушей, если имъ попадется навстр?чу и поклонится челов?къ, не пос?щающiй высшихъ обществъ…

Зинаида подм?тила этихъ безхарактерныхъ, жалкихъ куколъ общества и, какъ женщина, проникнутая высокими, благородными чувствованiями, презирала ихъ. Она съ холодною в?жливостью обращалась съ Горинымъ и изб?гала случаевъ сближаться съ нимъ. Зато полковникъ былъ отъ него безъ ума, возым?лъ къ нему безпред?льную дов?ренность, ставилъ его въ образецъ вс?мъ молодымъ людямъ и разиня ротъ выслушивалъ каждое его слово. Скоро Горинъ сд?лался необходимою вещью для полковника, какъ щегольскiе матовые эполеты для его мундира, какъ зыбкiй, роскошный, б?лый султанъ для его трехугольной шляпы.