Спальня светской женщины

– В?рно ты вс? эти дни вставалъ л?вой ногой съ постели, – шутя зам?тилъ В?рскiй. – Какiя черныя мысли! передъ нами разстилается необозримая зала удовольствiй: роскошь, н?га, очаровательныя женщины. Мы будемъ д?литься вс?мъ, вс?мъ, даже и наслажденiями. В?дь ты мой единственный другъ, Викторъ? Я не изм?нюсь къ теб? никогда. Мы такъ же, какъ теперь, будемъ неразлучны. Не правда ли?

– Мн? кажется, ты позабываешь, что не всегда одна кровля будетъ соединять насъ. Какой-нибудь домикъ на Пескахъ, вросшiй въ землю, слишкомъ далеко отъ грандiозныхъ палатъ Англiйской набережной… Зыаешь ли, сколько верстъ разстоянiя между ними? Для дружбы необходимо единодушiе, для единодушiя – равенство… Раззолоченныя прихоти аристократа не сойдутся съ воздушными фантазiями плебея!

– Между нами н?тъ никакого разстоянiя, никакого различiя! – съ прим?тнымъ негодованiемъ воскликнулъ В?рскiй… – Въ моихъ понятiяхъ существуютъ одн? только нравственныя границы между людьми… Я знаю, что умъ и глупость никогда не могутъ сойтись. Разсужденiя въ сторону, – прибавилъ онъ съ улыбкою. – Если бы какой-нибудь фокусникъ изобр?лъ нравственные в?сы и мы захот?ли бы узнать, чей мозгъ потянетъ тяжеле, – право, я остался бы въ наклад?… Кто жъ, какъ не я, долженъ дорожить посл? этого твоей дружбой?

– Такъ ты не изм?нишься ко мн?, такъ наша школьная дружба не будетъ казаться теб? см?шною?

– Да избавитъ тебя Аполлонъ отъ такой мысли! Такая мысль недостойна тебя! Ты всегда смотришь на мiръ изъ окна пансiона въ радужное стеклышко поэзiи, а на меня вздумалъ смотр?ть въ какiя-то закопченыя стекла! Брось ихъ ради Бога! взгляни на меня по0прежнему своими глазами, и я в?рно не буду теб? казаться арабомъ.

Мы привели зд?сь этотъ разговоръ для того, чтобы точн?е показать читателямъ отношенiя, которыя связывали Громскаго съ молодымъ графомъ. Наступило время выпуска – и они должны были поневол? разстаться: графъ вступилъ въ военную службу; Громскiи нанялъ небольшую комнату въ Итальянской улиц?. Графъ черезъ полгода произведенъ былъ въ офицеры; Громскiй продолжалъ свое образованiе въ университет?. Графъ на лихой четверн? разъ?зжалъ по театрамъ и баламъ, кружился въ вихр? большого св?та и кружилъ другимъ головы; Громскiй всякiй день, несмотря на дождь и грязь, смиренно проходилъ п?шкомъ опред?ленное пространство отъ Итальянской до Семеновскаго полка. Черезъ три года посл? выпуска графъ былъ произведенъ въ поручики и назначенъ адъютантомъ къ своему дяд? барону М**; Громскiй получилъ аттестатъ на званiе кандидата. Графъ прiобр?лъ много опытности, коротко ознакомясь съ св?томъ; Громскiй остался съ прежними понятiями о людяхъ, потому что онъ такъ же, какъ и прежде, былъ далекъ отъ нихъ. Несмотря на все это, въ свободное отъ занятiй время Громскiй бывалъ у графа, графъ изр?дка пос?щалъ Громскаго и одинаково былъ съ нимъ радушенъ. Но Громскiй въ роскошномъ кабинет? графа, окруженный новыми его друзьями – знатною молодежью, чувствовалъ себя лишнимъ, боялся разстроивать его своимъ появленiемь, но все не переставалъ любить его по-прежнему. Графъ въ т?сной и голой комнат? поэта былъ какъ бы не на своемъ м?ст?, казался озабоченнымъ ч?мъ-то, н?сколько принужденнымъ. Оба изб?гали разговора, который бы могъ напомнить имъ прежнюю ихъ короткость и оправдать Громскаго, котораго предположенiя такъ скоро сбывались.

Онъ не скучалъ въ своемъ уединенiи, потому что ему некогда было думать о скук?. Ц?лые дии просиживалъ онъ, углубленный въ чтенiе… Наука широкимъ и в?твистымъ деревомъ раскидывалась надъ его головою, и онъ съ наслажденiемъ рвалъ плоды съ этого дерева. Любимымъ поэтомъ его былъ Шиллеръ; онъ изучалъ пламеннаго, в?чно юнаго, в?чно восторженнаго выродка изъ германцевъ… Д?вственная душа его отрадно разн?живалась гармонiей небесныхъ звуковъ. Онъ дивился могущему, всеобъемлющему генiю Шекспира и Гёте; онъ укр?плялся въ борьб? съ исполинами н?мецкой философiи, заимствуя огъ нихъ стальную кр?пость р?чи, быстрый лаконическiй напоръ идей, и все это закаляя пламенемъ своей души, ярко и блистательно вспыхивавшей. – Время лет?ло для него незам?тно, и уже весеннее солнце 183* года р?зко вонзало лучи свои въ тонкiя и грязныя льдины Невы. Мартъ былъ въ половин?. Утромъ 13-го марта Громскiй шелъ по Большои Морской… Вдругъ карета, запряженная четвернею с?рыхъ рысаковъ, съ шумомъ подкатилась къ подъ?зду дома, къ которому подходилъ онъ. То былъ магазинъ Сихлеръ. Ступеньки кареты хлопнули, показалась очаровательная ножка, затянутая въ черный атласный башмачокъ, потомъ маленькая св?тло-зеленая шляпка съ разв?вающеюся блондою, подъ шляпкой темная тесьма каштановыхъ волосъ и личико, будто сейчасъ снятое съ картины Рафаэля… Мигъ… Пл?нительная дама вспорхнула на л?стницу и уже была въ магазин?… Громскiй, окамен?лый, стоялъ у подъ?зда съ помутившимися глазами. Это было чудное, соблазнительное явленiе для затворника. Его идеалы: Теклы, Марiи, Маргариты, Дездемоны, вдругъ зат?снились въ голов? его, путались, см?шивались и уничтожались – предъ этимъ живымъ существомъ, предъ этою грацiозною, едва мелькнувшею незнакомкою, образъ которой неизгладимо съ перваго мгновенiя вр?зался въ растопившееся сердце юноши. Минута любви прозвучала на часахъ его жизни.